Золовка. Повесть

– Опа-на, теперь-то ты оценил моего мерина? – через плечо горделиво бросил мне сын. – Мотор совсем не слышно, а в скорости даст фору любому вазику-тазику.

Хотелось сказать, что игрушка-то хорошая, зато и стоит немало, но промолчал, да и сын больше не оборачивался. А тут сестра начала рассказывать своим надтреснутым голосом, как у всех старых учителей, о недавно пережитом:

– Раньше я не думала о Боге, поэтому Он и наказывал меня, как чеховского Епиходова. Может, помнишь, братик, в пьесе «Вишневый сад» есть конторщик с прозвищем «двадцать два несчастья». Эта кличка идеально подходит ко мне: сам посуди – продала я весной кровати и решила купить доллары, поскольку весь май они росли с неимоверной быстротой, так что в конце месяца один доллар стоил уже тысяча четыреста сумов. Купила я сорок долларов, а валюта через неделю вдруг подешевела. Затем – еще, и еще. В результате я лишилась огромной суммы. Вообще за свою жизнь я теряла, кажется, больше чем кто-либо: золотые часы с цепочкой, золотой перстень с александритом, наручные часы, деньги… А перед отъездом наторговала девять тысяч сумов, пока ехала домой с базара у меня в автобусе вытащили их вместе с кошельком. Уж я плакала, плакала, даже сердце схватило, думала, конец мне.

Немного помолчав, она продолжала:

– Квартиру вместе с гостиным гарнитуром удалось продать всего за две с половиной тысячи, были еще давние сбережения, да наторговала по мелочам. Итого везу четыре тысячи двести долларов, это все, что я нажила за семьдесят лет. Негусто! Кстати, за сколько вы купили мне квартиру?

– Именно за столько и купили, – улыбнулся я.

Жена повернула к нам подкрашенное возмущенное лицо, но я приложил палец ко рту. Сестра заметила этот жест и сказала:

– Ой, врёшь! Скажи правду.

– Ты человек мнительный, поэтому о деньгах никто с тобой говорить не будет. А ты не спрашивай, вселяйся и живи спокойно. Правда, там еще нужен ремонт, но это дело времени.

Сестра укоризненно посмотрела на меня и продолжила свой рассказ:

– Итак, за всю жизнь я нажила четыре тысячи двести долларов. Слава Богу, хоть обошлось без потерь, ведь у нас в последнее время идет настоящая охота на одиноких людей, продавших квартиру. Мой сосед, уважаемый, внешне добропорядочный, позвал в гости друга, отобрал три тысячи долларов и убил. Когда в гараже нашли труп, засыпанный известкой, соседи были в шоке! Следом – новое происшествие: убили знакомую учительницу, тоже одинокую и тоже за доллары. Жуть! Средь бела дня стали вскрывать квартиры и грабят. После развала Советского Союза люди вконец свихнулись от жадности, все им мало. И ведь сказано в Писании, что сребролюбие приносит много страданий, однако мало кто читает мудрые советы и следует им. Сейчас стыдно в этом признаться, но перед отъездом я никого к себе не звала и никому не открывала дверь. Боялась. Ведь береженого, как говорится, Бог бережет.

– Ладно, хватит о плохом, оно осталось в прошлом, забудь все, как жуткий сон, – утешил я сестру. – Полюбуйся на дивные краски наших лесов и полей! Все так и просится на холст. В Фергане деревья, наверное, давно пожелтели от жары, тут же – глянь: в глубоком синем небе белопенные облака образуют очертания сказочных фигур, а на земле изумрудная, сочная зелень, только некоторые деревья осень слегка тронула цветастой кистью и теперь, видишь, осины с кленами стоят в огненных подпалинах. Совсем, как у Бунина:

Лес, точно терем расписной,
Лиловый, золотой, багряный…

Что там дальше, учительница литературы?

– Смотрю, ты по-прежнему любитель стихов, это похвально. «Веселой, пестрою стеной Стоит над светлою поляной», – подсказала она и, глядя на пробегающие за окном деревья, нехотя согласилась: – Конечно, красота здесь неописуемая!

Помолчала и снова заговорила о наболевшем:

– До сих пор не верится, что я решилась оттуда уехать. Возможно, зря, может, следовало там ждать смерти да упокоиться рядом с родителями, с мужем, братом и сестрами? Добрые люди советовали сначала съездить сюда на разведку, но я подумала: чего кататься, тратить деньги? Ехать, так уж насовсем. Чему быть, того не миновать, хотя и соседи, и знакомые отговаривали, ох, пожалеешь, да поздно будет.

Опустив голову, она так опечаленно задумалась, что захотелось отвлечь ее от грустных мыслей.

– Не пожалеешь, – заверил я и обратился к жене: – Успокой мою сестру!

Та безвольно покачивала склоненной головой и не оглянулась. Сделала вид, что спит, или впрямь дорога укачала-убаюкала?

* * *

Домой приехали затемно. Машина остановилась у подъезда и сразу в нескольких освещенных окнах шевельнулись шторы, значит, любопытные соседи завистливо разглядывали дорогую импортную машину и приезжую старушку, гадая, что же в тюках и чемодане?

На радостях мы собрали стол, пригласили славных Смирновых; шумная, веселая Нина Петровна прямо с порога запела свою любимую:

Качнется купол неба —
большой и звездноснежный,
Как здорово, что все мы здесь
сегодня собрались!

Галина Романовна, сухощавая рыночная торговка, заявилась будто невзначай, но я-то думаю, подгадала специально, торопясь получить деньги, которые давала нам на квартиру сестры.

А сестра освежилась под душем и, вешая полотенце, сказала восхищенно:

– О, у вас горячая вода! Каждый день есть или включают по графику? Да, жируете вы, россияне, а мы давно забыли о таком.

– У вас и без того чрезмерная жара, вам горячая вода не нужна, – откликнулась жена, упирая на слово чрезмерная.

Сестра укоризненно глянула на нее и погрустнела, вспомнив солнечный, благодатный край, где прожила всю жизнь. На худом морщинистом лице вдруг проступили следы самолетного недомогания, тяготы сборов и тревога за будущее.

Гости рассматривали приезжую с интересом, будто настоящую иностранку, расспрашивали про жизнь в «ближнем зарубежье»: как узбеки относятся к русским, дорогие ли продукты, какая пенсия у педагогов?

– Иностранцами нас сделали обманом: объявили, что пенсии будут платить только по узбекским, зеленым паспортам, вот и пришлось сдать красный советский паспорт. Уж я-то держала его до последнего.

– Интересно, а куда подевался ансамбль «Ялла»? После распада Советского Союза его совсем не слышно, – мягким баритоном спросил Владимир Иванович, чтобы хоть как-то подбодрить гостью. – М-да, парни красиво пели. Благодаря их песне, я на всю жизнь запомнил, что уч кудук – на русский переводится – три колодца.

– Про ансамбль ничего не могу сказать, там сейчас людям не до концертов, – ответила сестра громко, будто в классе. – Как говорится, не до жиру, быть бы живу. По телевизору все передачи на узбекском языке, только вечером на два часа включают Первый канал России. Местные вдруг заговорили на своем языке, всюду поменяли вывески и вообще, теперь, не зная узбекского, не устроишься на работу. Квартиры сильно подешевели, а продукты вздорожали, например, лепешка – сто рублей, проезд в автобусе – восемьдесят.

– Ничего себе цены! – удивилась Галина Романовна голосом шершавым, как у всех одиноких, много курящих пожилых торговок, вынужденных подолгу разговаривать на холоде. – Представляю, сколько стоят женские сапоги! Я вижу, есть смысл съездить к вам, поторговать.

– Кто их там купит? – буркнул я, не скрывая неприязнь к торговке. – В тех краях спрос только на сандалии-босоножки.

– Зима-то там все же бывает? – смутилась Галина Романовна и хрипло кашлянула.

– Всего два месяца, и то без снега, – упрекнул я ее за плохое знание географии.

Сестра поспешила загасить нашу перебранку:

– Я забыла сказать, что местные деньги называются сумы, у нас их по привычке зовут рублями, хотя один сум, примерно, в сорок раз дешевле российского рубля.

– Сколько же стоит лепешка на наши деньги? Сразу и не сообразишь. И как вы не запутаетесь в этих сумах. Такие деньги не есть якши, – дурачась, произнесла Нина Петровна, поправляя массивные очки, и вдруг запела:

Всюду деньги, деньги, деньги,
Всюду деньги без конца,
А без денег жизнь плохая,
Не годится никуда.

Сестра из вежливости улыбнулась и продолжила:

– Да, всюду деньги. Теперь у нас квартиры, мебель и автомобили продаются только за доллары. Охотников на валюту много: базар просто кишит менялами, всем нужны доллары или российские рубли. Уехать оттуда, пока тебя не обдерут как липку – невозможно, ибо уже более десяти лет «братья наши меньшие» делают из этого доходный бизнес. Выписаться – взятка, любая справка – взятка, а уж если заказал контейнер, то без долларов не надейся получить. Билеты на самолет в Россию – только у спекулянтов, естественно, за двойную-тройную цену. Все это очень сказывается на здоровье. Не случайно Андрей Обаренов, наш учитель рисования, поехал к сыну в Курск и через неделю там скончался. Наша завуч Иванкина умерла на вокзале в Ташкенте. Вот, сказала: уехали Смирновы, Обареновы, Иванкины, собирается Анна Викторовна и сразу вспомнился дневник Тани Савичевой, девочки блокадного Ленинграда, которая каждый день писала одну фразу: «умер дядя», «умерла тетя», «умерла мама», а в конце – «умерли все». Порой и меня подмывало выйти на центральную площадь Ленина и громко крикнуть: «уехали все!» И задать вопросы русских классиков: «кто виноват?» и «что делать?» Сейчас там остались или слабенькие «охристи на клюшках» вроде меня, либо алкаши, которым все равно, где пьянствовать.

Катюша, круглощекая дочка Михаила, слушала новую бабушку Тамару и, подражая взрослым, сочувственно кивала головкой, встряхивая длинными светлыми волосами. Переполненный радостным возбуждением, я обнял внучку и весело проговорил:

– Теперь ты богаче всех подружек: у тебя три бабушки.

Испекут три бабушки
Вкусные оладушки.
Будет много радости