От Великого Конде до Короля-Солнце

– Я разрешила вам войти потому, – сказала она, – что меня окружают враги и только среди вас я могу чувствовать себя в безопасности.

Ее слова застали парижан врасплох. Однако из толпы послышался чей-то голос:

– Нам сказали, что этой ночью вы собираетесь уехать и что король уже одет. Правда ли это?

Анна была готова ответить на такой вопрос. Не говоря ни слова, она направилась в сопровождении растерянных горожан к королевской спальне и, войдя, раздвинула полог, прикрывающий кроватку, в которой мирно спал Людовик XIV.

Пристыженные парижане на цыпочках покинули королевские покои.

После всех волнений, выпавших на ее долю в тот вечер, регентша поняла, что ее любовь едва не привела к непоправимой ошибке, последуй она за Мазарини. Некоторое время спустя кардиналу удалось передать ей письмо, написанное 10 мая 1651 года, в котором он клялся ей в вечной любви. Мы решили привести его полностью. Ознакомившись с ним, читатель сможет убедиться, насколько заблуждаются те историки, которые до сих пор продолжают утверждать, что кардинала и регентшу связывали одни лишь узы дружбы…

«Видит Бог, как я был бы счастлив, если бы Вы могли заглянуть в мое сердце. Вы бы тотчас же убедились в том, что никогда и ни к кому, кроме Вас, я не испытывал такой глубокой привязанности, как испытываю к Вам. Клянусь, что никогда раньше я не мог себе даже представить, что стану так горевать, когда дела заставят меня отвлечься от мыслей о Вас.

Я верю, что Ваши дружеские чувства ко мне выдержат все испытания, и принимаю их такими, какие они есть. Что же касается меня, то я могу Вам только сказать, что испытываю к Вам нечто большее. Упрекая себя ежечасно в том, что не могу представить убедительного доказательства моего к Вам расположения, я строю самые дерзкие планы, которые позволили бы мне увидеться с Вами. И если я до сих пор их не осуществил, то только потому, что одни из них просто невыполнимы, а другие могут повредить Вам. Иначе я бы не пожалел и тысячи жизней, чтобы сделать хотя бы одну попытку. И если не пройду курса лечения, я не выздоровлю и не сохраню благоразумие, необходимое мне до конца. Ибо осторожность никак не сочетается со страстью, которую я испытываю к Вам. Я заранее прошу прощения, если ошибаюсь, но, будь я на Вашем месте, я бы что-нибудь придумал, чтобы дать Другу возможность увидеть меня… Прошу сообщить мне, увижу ли я Вас когда, ибо так долго продолжаться не может. Для меня разлука хуже смерти… Мой самый злейший враг стал бы моим лучшим другом, если бы он помог мне увидеться с Серафином»

.

Это послание, совершенно не похожее на письма, отправляемые обычно министрами своей государыне, заканчивалось словами, скорее походившими на крик души Мазарини:

«Поверьте мне, что со времен Адама никто так не страдал, как я.

Будьте всегда +

, ибо Друг до самой смерти*

».

Но с Фрондой еще не было покончено. Недавно выпущенный на свободу Конде, пытаясь с помощью аристократов лишить Анну Австрийскую власти и добиться принятия закона, по которому совершеннолетие короля наступает в восемнадцать лет, лелеял надежду самому занять трон

.

Получая сообщения от своих тайных осведомителей, Мазарини с беспокойством следил за тайными маневрами победителя под Рокруа, пытаясь из своего маленького кабинета в Брюле укрепить пошатнувшийся трон своей возлюбленной. С некоторых пор любовные письма, посылаемые им королеве, содержали зашифрованные советы, касающиеся политических шагов, которые ей было необходимо предпринять в самое ближайшее время для того, чтобы эффективно противостоять бунтовщикам.

Результаты этой переписки не замедлили сказаться на политической обстановке во Франции: 6 сентября Конде открыто заявил о своем несогласии с королевой, а уже 7 сентября было объявлено о совершеннолетии Людовика XIV… Это решение, спасшее Францию от раскола, было подсказано, разумеется, Мазарини.

* * *

30 января 1652 года кардинал смог наконец вернуться во Францию. Но Фронда еще продолжала существовать. И пока Конде, обретя союзников в лице испанцев, разорял Гиень, Великая Мадемуазель, мечтавшая затмить славу Жанны д’Арк, в окружении штаба амазонок строила планы по созданию своего войска для борьбы против королевской армии.

Увы! Мадемуазель де Монпансье можно было сравнить с прославленной уроженкой провинции Лорен только в одном: ее в насмешку прозвали Великой Орлеанской девой…

Всего лишь одного любовника оказалось бы достаточно, чтобы погасить пламя, бушующее в крови этой опасной истерички. Но она предпочитала сохранять девственность, мечтая когда-нибудь выйти замуж за короля, которого уже называла про себя муженьком.

Но настанет время, и она совершит экстравагантный поступок, который навсегда станет препятствием к заключению этого брака и одновременно причиной долгих мучений, вызванных безбрачием Великой Мадемуазель.

* * *

В начале июля армия Конде, окруженная королевскими войсками под командованием Турена, попыталась укрыться в Париже, но, так как городские ополченцы были начеку, принц смог пробиться лишь до закрытых городских ворот. А в Сент-Антуанском предместье он неожиданно наткнулся на большой отряд Турена, встреча с которым не сулила ему ничего хорошего. Принц понял, что не ошибся в намерениях Турена, когда услышал первый залп мушкетов, ставший предвестником кровопролитной битвы. Все утро противоборствующие стороны только тем и занимались, что убивали друг друга, прерываясь время от времени на короткие передышки. Стояла такая жара, что солдаты просто вынуждены были иногда опускать шпаги, чтобы утереть пот с лица и снять свои кольчуги. Дело дошло до того, что даже сам Конде, «обливаясь потом», разделся донага и начал кататься по траве, «словно лошадь». Затем, снова облачившись в доспехи, ринулся в самую гущу сражения

.

После нескольких часов жестокой рубки уже казалось, что мятежный принц, прижатый вместе со своим воинством к стенам Парижа, терпит поражение, как неожиданно заговорили пушки Бастилии…

На королевскую рать обрушился град пушечных ядер, выбив из седел множество всадников и посеяв среди них панику, которой незамедлительно воспользовался Конде.

Кто же пришел на помощь победителю при Рокруа? Конечно же, Великая Мадемуазель. В окружении своих «маршалов» в нарядных туалетах и в шляпах, украшенных перьями, она поднялась на смотровую площадку Бастилии и приказала открыть огонь по королевским войскам…

Неслыханный и безрассудный поступок, совсем не подходящий для женщины, собиравшейся выйти замуж за Людовика XIV.

А вечером Мадемуазель праздновала победу, танцуя и осушая бокал за бокалом, в то время как ей на самом деле подобало бы закрыться в своей комнате и дать волю слезам.

Безусловно, спасая Конде, она вписала новую увлекательную главу в историю Франции, но в то же самое время, по словам Мазарини, «она была вынуждена навсегда расстаться с мечтой о замужестве…».

«В течение долгих лет, – писал Пьер Менар в своих “Мемуарах”,– несчастная женщина испытывала муки вынужденного безбрачия, что пагубно сказывалось на ее умственных способностях, портило характер, даже во взгляде ее широко распахнутых глаз, растерянно смотревших на мир, появился какой-то лихорадочный блеск».

Бедняжка!..

Глава 4

Как камеристка лишила невинности Людовика XIV

Часто возникает необходимость обращаться за помощью к тем, кто находится ниже тебя по положению.

    Народная мудрость

В то время когда благодаря проискам Конде и Великой мадемуазель над королевским троном начали сгущаться тучи, не проявлявший ни малейшего интереса к политике Людовик XIV обратил свой взор на округлые формы придворных девиц.

Ему уже исполнилось четырнадцать лет. И с недавних пор его стали беспокоить «неведомые ему до сих пор порывы». Его половое созревание было, впрочем, столь ранним, что королеве-матери пришлось неоднократно вмешиваться, чтобы предотвратить то, что нечаянно могло произойти между ним и одной из его подданных…

В двенадцать лет он страстно влюбился в жену маршала Шомберга, в ту самую женщину, которую обожал его папаша, когда ее еще называли мадемуазель де Отфор. Он нежно обнимал супругу маршала, укладывал в свою постель, гладил руки, а волосы целовал с такой страстью, что это вдохновило Лемоена изобразить феникса на фоне пылающего костра, сопроводив рисунок надписью: «Me quoque post patrem» («Я тоже после моего отца»). Хотя природа и наделила его хорошими физическими данными, особенно важными для любовника, не шедшими ни в какое сравнение с теми, какими располагал Людовик XIII, юный король не смог овладеть прекрасной маршальской женой. Опасаясь за добродетель своего сына, Анна Австрийская держала его под неусыпным надзором, а его камердинер получил строжайший приказ не оставлять ни под каким предлогом молодого наследника наедине с женщиной.

Правда, ради справедливости следует сказать, что все без исключения придворные дамы оспаривали пальму первенства, соревнуясь, кому из них выпадет счастье первой завлечь короля в свою постель и удостоиться великой чести и удовольствия лишить его невинности…

Некоторые придворные дамы пытались обратить на себя его внимание тем, что прогуливались перед ним в открытых платьях, едва прикрывавших их женские прелести, другие будто нечаянно приоткрывали свою грудь. Были и такие, которые дошли до того, что за закрытыми дверьми делали непристойные и совсем неуместные жесты…

Одна из них, герцогиня де Шатийон, с таким рвением стремилась пробудить желание молодого короля, что стала предметом всеобщих насмешек. А ее старания нашли отражение в песенке довольно нравоучительного содержания:

Вы приманку свою, госпожа Шатийон,
Для другого приберегите.
Отложите попытки до лучших времен:
Короля вы навряд соблазните.
Да, любезен он с вами.
Но, по правде сказать
(Вы должны это чувствовать сами),
Красотой не юнца вы должны совращать,
А серьезное что-то искать.

Но прекрасная герцогиня и не собиралась следовать мудрым наставлениям. Однажды вечером ее застали вместе с королем за ширмой, где они с увлечением предавались известным забавам, в которых не последнюю роль играли руки…