Юные безбожники против пионеров

Такие факты заставляли руководство Наркомпроса осторожно подходить к антирелигиозной работе в школе и несколько смягчать акценты в своих рекомендациях. «Ко времени второй половины 1925 г. стали раздаваться усиленные жалобы на формы проведения антирелигиозной пропаганды в школе, – писала Н.К. Крупская в 1929 г. – Наркомпросу была дана определенная директива в этом направлении»[41 - Крупская Н.К. Антирелигиозное воспитание в школе при советской власти // На путях к новой школе. 1929. № 1. С. 15.]. Вместо антирелигиозного воспитания стали употреблять термин «безрелигиозное воспитание». «Помнится, под влиянием необходимости покончить со всякой религией, изъять из обращения всякие сравнения социализма с религией и был кем-то пущен в ход термин “безрелигиозное воспитание”», – вспоминала Н.К. Крупская в другой статье[42 - Она же. Об антирелигиозном воспитании в школе // Революция и культура. 1928. № 15. С. 26.].

А.В. Луначарский, выступая 3 апреля 1929 г. в Академии коммунистического воспитания, свидетельствовал, что установка на «безрелигиозную» школу была дана еще В.И. Лениным. «Владимир Ильич, – вспоминал Луначарский, – предостерегал Наркомпрос против того, чтобы он преждевременно не ставил вопроса об активном проведении атеизма через школу, и указывал нам причины, по которым этого делать не следует»[43 - РГАСПИ. Ф. 142. Оп. 1. Д. 178. Л. 1.]. Одновременно с этим Ленин настаивал на удалении из школ религиозной символики: крестов, икон и т. д. И, как отмечал Луначарский, это удалось осуществить с большим трудом, уладив происходившие на этой почве конфликты с родителями и учителями[44 - Там же. Л. 2.].

Одной из главных причин осторожного подхода к антирелигиозной работе в школе, которую называл В.И. Ленин[45 - Там же.], являлась религиозность массового учительства. Выступая на I съезде Союза безбожников (СБ) в апреле 1925 г., А.В. Луначарский разъяснял позицию власти по отношению к верующим учителям: «Никакого гонения на религиозных учителей или устранения их от работы нельзя допускать, за исключением тех случаев, когда учитель в свою школьную работу вносит свои религиозные предрассудки. Если он это делает, то мы его немедленно устраняем. Но его личных религиозных воззрений мы касаться не можем, и те некоторые начатки борьбы с личными религиозными воззрениями учителей, которые были, мы пресекли, так как они привели к чрезвычайно неблагоприятным результатам. Мы имели ряд явлений, когда по устранению такого учителя, с приездом нового крестьяне забирали из школ своих детей»[46 - Луначарский А.В. Почему нельзя верить в Бога? Избранные атеистические произведения. М., 1965. С. 290.].

Осторожностью в религиозном вопросе можно объяснить выпуск научно-педагогической секцией ГУСа методического письма «О безрелигиозном воспитании в школе I ступени». Автор письма А.Л. Катанская писала, что «никакого особенного внедрения антирелигиозности в душу ребенка совершенно не нужно»[47 - Катанская А.Л. О безрелигиозном воспитании в школе I ступени. М., 1925. С. 3.]. «Метод воинствующего безбожия должен быть совершенно устранен, – отмечала Катанская, – надо отказаться от насмешек и издевательств над верой своих отцов… где сами верующие являются жертвами темноты и эксплуатации, которым мы должны помочь убеждением, а не принуждением»[48 - Катанская А.Л. О безрелигиозном воспитании в школе I ступени. М., 1925. С. 8.]. И далее: «Воинствующее безбожие очень часто дает противоположные результаты, озлобляя искренно верующих, а у слабых и неустойчивых создавая раздвоение: показное безбожие и угодливость, с одной стороны, и внутреннюю, скрытую религиозность, с другой»[49 - Катанская А.Л. О безрелигиозном воспитании в школе I ступени. М., 1925. С. 8.]. А.Л. Катанская делала вывод, что чем «объективнее, спокойнее и научно обоснованнее будет антирелигиозная работа, тем глубже и прочнее будут ее результаты»[50 - Катанская А.Л. О безрелигиозном воспитании в школе I ступени. М., 1925. С. 8.].

Но она же, автор методического письма, рекомендовала методы, ничем не отличавшиеся от метода «воинствующего безбожия». Например, устройство под Пасху, во время заутрени, в школе суда над Библией и над праздниками, с приглашением на это мероприятие пожилых крестьян[51 - Катанская А.Л. О безрелигиозном воспитании в школе I ступени. М., 1925. С. 10–11.]. И отчасти права была Н.К. Крупская, писавшая в статье «Об антирелигиозном воспитании в школе» в 1928 г., что «тот, кто прочел не только заглавие письма Катанской, но и самое письмо, знает, что там идет речь не о нейтральном в отношении к религии воспитании, а о самой заправской антирелигиозной пропаганде, о внедрении в школу атеизма»[52 - Крупская Н.К. Указ. соч. // Революция и культура. 1928. № 15. С. 22.].

Тем не менее второй вариант программы ГУСа, подготовленный в 1926–1927 гг., воспринимался частью просвещенческой общественности как следствие установки Наркомпроса РСФСР на «безрелигиозную школу». «Если в первом варианте сильно подчеркивалась борьба за мировоззрение и слабо борьба за навыки, – писал директор Института методов школьной работы В.Н. Шульгин, принимавший активное участие в разработке второго варианта[53 - Эпштейн М.С. Теоретические упражнения тов. Шульгина // Работник просвещения. 1929. № 20. С. 4.], – то во втором чрезмерно подчеркивалась борьба за навыки и отодвигалась борьба за мировоззрение»[54 - Шульгин В.Н. О программах // Революция и культура. 1929. № 9–10. С. 32.]. Другой известный педагог М.В. Крупенина в статье «Программы ГУСа в свете воспитательных задач школы» отмечала: «В самом деле, если первый вариант был перегружен обществоведческим и природоведческим материалом, то второй вариант, “облегчая” школу и учителя, чрезвычайно затруднял ему антирелигиозную работу снятием, например, комплекса “Небо и Земля”»[55 - Крупенина М.В. Указ. соч. // Коммунистическая революция. 1929. № 1. С. 33.].

Программы ГУСа 1927 г. представляли так называемую комплексную систему. Во введении к программам комплексная система определялась следующим образом: «Когда в программе говорится о комплексной системе преподавания, то имеется в виду отражение связей между основными жизненными явлениями (природа, труд, общество). Понимание этих связей является сутью образовательной работы»[56 - Программы и методические записки единой трудовой школы. М.-Л., 1927. Вып. 1. С. 11.]. Программы, представлявшие явления в их взаимосвязи, ставили целью сформировать у школьников материалистическое миропонимание[57 - Программы и методические записки единой трудовой школы. М.-Л., 1928. Вып. 2. С. 63.]. Большое значение отводилось естествознанию. В методической записке по природоведению приводились слова Н.К. Крупской: «В деле разрушения всяких предрассудков, суеверий и религиозности в том числе, ничто так радикально не действует, как привычка добираться до причин явлений. Если мы всерьез хотим вести антирелигиозную пропаганду, мы должны поставить на должную высоту преподавание естествознания»[58 - Программы и методические записки единой трудовой школы. М.-Л., 1927. Вып. 1. С. 62.].

Для I ступени (1–4 группы) программы представляли сплошной комплекс, не выделяя отдельные предметы. В программе для третьего года обучения подтемы «Быт деревни и ее организация» (сельский вариант) и «Культурная жизнь города» (городской вариант) касались вопроса «борьбы со старым семейным укладом, с религиозными предрассудками, с суевериями»[59 - Программы и методические записки единой трудовой школы. М.-Л., 1927. Вып. 1. С. 40, 102.]. Акцентируя особенно «вредное влияние религии на здоровье»[60 - Программы и методические записки единой трудовой школы. М.-Л., 1927. Вып. 1. С. 41.], программа призывала уделить внимание борьбе с «религиозными предрассудками» на материале подтемы «Охрана здоровья в семье в городе»[61 - Программы и методические записки единой трудовой школы. М.-Л., 1927. Вып. 1. С. 91.]. При проработке подтемы «Земля как шар и понятие о климате» на четвертом году обучения рекомендовалось для большего эмоционального воздействия рассказать «о мучениках за науку» (Джордано Бруно, Галилей)[62 - Программы и методические записки единой трудовой школы. М.-Л., 1927. Вып. 1. С. 121.].

В программе по обществоведению (1-й концентр городской школы II ступени) на пятом году обучения предлагалось при сравнении жизни деревни до революции и после отметить верность Церкви царю и помещикам[63 - Программы и методические записки единой трудовой школы. М.-Л., 1927. Вып. 3. С. 39.]. Программа по литературе на пятом году обучения включала изучение басен Демьяна Бедного «Свеча», «В церкви», «Христос Воскресе»[64 - Программы и методические записки единой трудовой школы. М.-Л., 1927. Вып. 3. С. 73.]. На проработку этих басен отводилось две недели[65 - Программы и методические записки единой трудовой школы. М.-Л., 1927. Вып. 3. С. 80.].

Программа по естествознанию для второго концентра повышенной школы (8–9 группы) большое внимание уделяла эволюционной теории как научной основы проведения антирелигиозной пропаганды. В объяснительной записке к теме «Происхождение живых существ на земле», в частности, указывалось: «Два альтернативных объяснения противостоят здесь друг другу: религиозное и научное. Первое основано на вере, второе – на наблюдении (в широком смысле) конкретных фактов и явлений». Подчеркивалось при этом, что «здесь для учителя весьма удобный случай для проведения антирелигиозной пропаганды»[66 - Программы и методические записки… Вып. 5. С. 91.].

Эволюционное учение Ч. Дарвина являлось научным базисом всей программы по естествознанию второго концентра. В заключении делался следующий концептуальный вывод: «Объяснив эволюцию строго механистически (материалистически), дарвинизм тем самым освобождает человека от цепей рабской веры в бога, являющейся тормозом не только для науки, но и для построения новой жизни вообще»[67 - Программы и методические записки… Вып. 5. С. 95.].

Локальные программы и программы для национальных меньшинств ориентировались на программы ГУСа. В них также говорилось о формировании целостного материалистического мировоззрения у детей, содержалось указание бороться с «религиозными предрассудками», отмечалось «вредное влияние» религии на здоровье[68 - См., например: Комплексные программы для трудовой школы I ступени Автономной Калмыцкой области. Астрахань, 1928. С. 104, 134, 136, 137–138.]. Таким образом, программы ГУСа 1927 г., делая акцент на материалистическом объяснении мира, крайне мало касались социальной роли религии и не ставили прямую задачу воспитывать активного борца с Церковью и религией в целом.

Представляет интерес отношение к вопросу атеистического воспитания активных атеистов. И.И. Скворцов-Степанов в статье 1923 года «Религия в школе» констатировал, что «в школе не приходится вести антирелигиозную агитацию». Но все же «антирелигиозная пропаганда должна занять в ней видное место»[69 - Степанов И.И. Задачи и методология антирелигиозной пропаганды. Религия в школе. М.-Л., 1925. С. 55.]. Под агитацией Скворцов-Степанов понимал «ряд действий, рассчитанных на то, чтобы вызвать более или менее широкое возбуждение, приковать внимание к тому или иному предмету, свернуть массы с наезженной колеи, произвести известную встряску, заронить “искру”, которая должна “разгореться в пламя”»[70 - Степанов И.И. Задачи и методология антирелигиозной пропаганды. Религия в школе. М.-Л., 1925. С. 55.]. И поэтому, по Скворцову-Степанову, «школа – не место для антирелигиозной агитации», но «волны антирелигиозной кампании, как и всяких агитационных кампаний, будут докатываться до нее»[71 - Степанов И.И. Задачи и методология антирелигиозной пропаганды. Религия в школе. М.-Л., 1925. С. 59.]. Под пропагандой, которую, в отличие от агитации, как он считал, нужно вести в школе, Скворцов-Степанов понимал «углубленное объяснение тех явлений, к которым привлечено внимание агитацией»[72 - Степанов И.И. Задачи и методология антирелигиозной пропаганды. Религия в школе. М.-Л., 1925. С. 60.]. Он писал: «Мы, коммунисты, ставим вопрос прямо: всякий, кто хочет закупорить школу от доступа антирелигиозной пропаганды, должен изгнать из нее все начатки современной физики, химии, астрономии, биологии или заменить их средневековой метафизикой»[73 - Степанов И.И. Задачи и методология антирелигиозной пропаганды. Религия в школе. М.-Л., 1925. СС. 62.]. Другой антирелигиозный автор назвал такую позицию Скворцова-Степанова «невольной ошибкой», отметив, что «когда тов. Степанов предлагает ограничиться в школе одной антирелигиозной пропагандой и сомневается в целесообразности агитационных кампаний, он этим самым дает карты в руки… “старинным педагогам”»[74 - Зырянов Ив. Антирелигиозная пропаганда. Методология, задачи и содержание. Харьков. 1926. С. 57 (далее: Зырянов Ив. Указ. соч.).].

Атеистические авторы допускали противоречивые высказывания и часто путались в терминах. С одной стороны, например, Я.М. Глан и А.Т. Кононов как будто соглашались с А.Л. Катанской, что «ни о каком специальном “внедрении” безбожия в детское сознание говорить не приходится. Вдалбливать в детскую голову безбожный катехизис, навязывать детям неверие, объявить поход на Бога, церковь и обряды на первых ступенях школьного воспитания было бы нелепо педагогически и неразумно политически»[75 - Глан Я.М., Кононов А.Т. Антирелигиозная пропаганда в школе. М., 1926. С. 67.]. Но немного ниже авторы настаивали: «В нашей конкретной обстановке безрелигиозное воспитание неминуемо должно превратиться в противорелигиозное»[76 - Глан Я.М., Кононов А.Т. Антирелигиозная пропаганда в школе. М., 1926. С. 67–68.].

Активист Союза безбожников Ф.Н. Олещук в середине 1920-х годов писал, что «две причины: бездействие учительства и теория “арелигиозного” воспитания, тормозившие дело антирелигиозной пропаганды среди детей, – могут считаться в настоящее время если не сданными еще окончательно, то, во всяком случае, с минуты на минуту отходящими в архив истории»[77 - Олещук Ф.Н. Об антирелигиозной пропаганде среди пионеров / Антирелигиозная пропаганда в пионеротрядах и школах. М., 1925. С. 35.]. Но тут же завершал статью словами, не противопоставлявшими антирелигиозное безрелигиозному воспитанию: «Вот… то, что должно быть положено нами в основу антирелигиозной пропаганды среди детей и их безрелигиозного воспитания»[78 - Олещук Ф.Н. Об антирелигиозной пропаганде среди пионеров / Антирелигиозная пропаганда в пионеротрядах и школах. М., 1925. С. 42.].

Летом 1927 г. журнал «Народный учитель» поместил статью педагога А. Блинникова «О безрелигиозном воспитании». Лучшим методом антирелигиозной пропаганды, по Блинникову, является сокрытие того, что вы ее ведете: «Прежде всего, не нужно говорить ученикам, что вы ее ведете, что вы уничтожаете веру в Бога». Ученик сам в процессе обучения должен придти к неверию. И сделать это нужно незаметно, чтобы у школьников создалось впечатление, что он самостоятельно пришел к отрицанию существования Бога: «Школа с первых же дней появления детей в ней шаг за шагом должна объяснять ребенку весь мир, исправлять религиозные ответы на научные»[79 - Блинников А. О безрелигиозном воспитании // Народный учитель. 1927. № 7–8. С. 38.]. «Неопытные “антирелигиозники”, – отмечал А. Блинников, – допускают, что стоит только сказать, что Бога нет, совершить какой-нибудь выпад против попа, против иконы, осмеять раввина, муллу – и религиозное миропонимание у человека рассеется… Кто так ведет антирелигиозную пропаганду, тот только еще глубже вбивает религию в ученика. А еще хуже делают те, кто при начале объяснения какого-нибудь явления в природе заявляют слушателям, что это делается для того, чтобы вытравить из них религию, веру в Бога». Ребенок приходит в школу «уже с имеющимися “взглядами”… и, чтобы это мировоззрение заменить научным, следует заменить каждый ответ в его памяти новым ответом, сотни ответов изменить», – заключал А. Блинников[80 - Блинников А. О безрелигиозном воспитании // Народный учитель. 1927. № 7–8. С. 37.].

Безрелигиозники считали, что только скрытое «научно обоснованное» подрывание веры с годами может дать нужный им результат. И как это ни парадоксально, такая позиция всегда представляет большую угрозу для веры, чем открытое на нее гонение, которое, впрочем, может подготовить почву как для последующего укрепления религиозного сознания, так и для превращения общества в безрелигиозную, индифферентную к вере массу.

Осторожность приверженцев безрелигиозного воспитания в те годы была вызвана и тем, что значительное число населения верили в Бога. 32 % крестьян Донского округа в 1926 г. сожалели о том, что в школах не преподают Закон Божий. Среди ответов звучали доводы: «Закон Божий нужен для совести детей». «Считая религию основой нравственности, не могу сочувствовать отсутствию преподавания Закона Божьего»[81 - Темкин А. Что думает крестьянство и казачество Донокруга о школе // Народное просвещение. 1927. № 8–9. С. 177.].

Родители школьников в большинстве отрицательно относились к перспективе введения антирелигиозного воспитания в школе. Преподаватель А. Комаров из Северодвинской губернии в 1928 г. провел обследование настроений крестьян к этому вопросу в своем селе. Результаты получились следующие: за нейтрализм школы в религиозном вопросе высказались 73 человека (60,3 %), из них от 14 до 18 % показали себя людьми, стойкими в вере, которые приветствовали бы возвращение в школу Закона Божия («Надо про Бога учить»); за антирелигиозное воспитание высказались 27 человек (22,3 %)[82 - Ежемесячник Северодвинского губоно. 1928. № 6–8. С. 8.].

Дети, особенно маленькие, находились под влиянием родителей, и поэтому в религиозные праздники (Рождество, Пасха) классы часто оставались пустыми. И это наблюдалось не только в деревне. В Ленинграде в одной из школ в дни Рождественских праздников класс тоже пустовал[83 - ГАРФ. Ф. А-1575. Оп. 10. Д. 555. Л. 117.]. На это жаловался школьник Фрумкин на конференции учащихся Центрального городского района Ленинграда 3 марта 1928 г.: «У наших ребят еще имеются темные оттеночки старинного времени – если религиозный праздник, то нужно отдыхать, а не учиться»[84 - ГАРФ. Ф. А-1575. Оп. 10. Д. 555. Л. 117.].

Данные анкет о религиозности школьников в 1927–1928 гг. противоречивы. Это связано как с особенностями местностей, где проводились обследования, так и с относительной искренностью ответов школьников. В октябре-ноябре 1927 г. ячейка СБ просвещенцев Сокольнического района Москвы провела анонимное анкетирование в седьмых группах восьми школ. Самый высокий процент верующих учащихся показала школа № 31 – 46,1 %, самый низкий процент школа № 52 – 26,8 %. Среднее число верующих составило 41,8 %. Причем процент верующих девочек, как правило, был значительно выше процента верующих мальчиков (в школе № 7 оказалось 7 верующих мальчиков (16,6 %) и 37 верующих девочек (60,6 %))[85 - Антирелигиозник. 1928. № 3. С. 57–62.].

Осенью 1927 г. Институт методов школьной работы Наркомпроса подвел итоги своего обследования 1,5 млн. детей, некоторые из них отвечали и на вопрос о вере в Бога[86 - Дети и Октябрьская революция. Идеология советского школьника. М., 1928. С. 12.]. Положительно ответили 25 % детей, отрицательно 51 %. Соотношение верующих мальчиков и девочек оказалось 39,7 % к 59 % соответственно[87 - Дети и Октябрьская революция. Идеология советского школьника. М., 1928. С. 145.].

В 1928 г. группа партийных работников педфакультета второго МГУ по поручению Главного управления социального воспитания Наркомпроса (Главсоцвос) провела анкетирование школьников Марьиной Рощи (Москва) с целью выявления политических, религиозных и национальных представлений[88 - Бендриков К. Религиозные, национальные и политические представления детей-школьников // Народное просвещение. 1928. № 12. С. 30.]. Из 394 школьников верующими себя назвали 119 (около 30 %), неверующими – 261 (около 66 %), не ответили и ответили «не знаю» – 14 (около 4 %)[89 - Бендриков К. Указ. соч. С. 40. См. также: ГАРФ. Ф. А – 1575. Оп. 10. Д. 428. Л. 89.]. В четвертых группах картина несколько менялась: из 350 школьников верующими назвали себя 41 (12 %), неверующими – 282 (80 %), 27 человек (около 8 %) ответили «не знаю» или уклонились от ответа[90 - Там же. С. 43; там же. Л. 90.].

Условность данных подобных обследований становится очевидной при сравнении с данными по другим районам РСФСР. Например, обследование школ Сергиева Посада в 1928 г. выявило 51 % верующих (т. е. на 5-м году обучения – 55 %, на 6-м – 54 %, 7-м – 39 %, 8-м – 44 %, 9-м – 58 %)[91 - Вожатый. 1929. № 1. С. 42.]. Вместе с тем анкетирование одной школы Златоустовского округа на Урале выявило, что в 7-й группе из 40 школьников оказался только один верующий мальчик[92 - Просвещение на Урале. 1928. № 7–8. С. 98.].

Очевидно, что эти цифры отображали действительность конца 20-х годов несколько искаженно. Дети подвержены разным влияниям, им сложно еще самим осмыслить свою веру или неверие. Они часто отвечают на вопрос так, как надо взрослым в зависимости от обстоятельств. От этого иногда их ответы неточны.

Однако неверие в обществе распространялось, и уже многие дети приходили в школу из неверующих семей. Но атеистам во власти этого было недостаточно, их тревожили цифры религиозности еще значительной части подрастающего поколения.

Пионеры должны были вести антирелигиозную работу, независимо от того, есть ли в школе антирелигиозное воспитание, или нет. К Пасхе 1928 г. ЦК ВЛКСМ выпустил директиву, в которой пионерам рекомендовалось проводить общие сборы отрядов в часы, когда детей посылают святить пасхи и куличи, а также в предпасхальные дни организовывать в школах антирелигиозные вечера[93 - Учительская газета. 1928. № 15. С.4; см. также: ГАРФ. Ф. Р – 5407. Оп. 1. Д. 12. Лл. 59–60.].

Таким образом, пионеры втягивались в антирелигиозную пропаганду прежде остальных школьников и неизбежно входили в конфликт с родителями. Об этом говорят письма пионеров в газету «Пионерская правда». «Прихожу из отряда – вижу, мать сидит, и я начинаю петь безбожные частушки». «Мать всегда возмущается моим предложением снять иконы: “Тебя иконы не трогают, и ты их не трогай. Я тебя в отряд пускаю, а ты религию не тронь. У каждого свое”». «Когда меня мать посылает в церковь, я в нее не хожу, возьму и убегу в лес»[94 - Марголина С. Дети-безбожники в современной семье // Революция и культура. 1929. № 14. С. 43–44. Ссылается на: Пионерская правда. 1926. № 10; 1927. № 23; 1928. № 68.]. Через некоторое время такое положение складывалось в семьях уже многих школьников. Детей отрывали от их верующих родителей, приучали к мысли, что можно пожертвовать добрыми отношениями с родителями ради «высших» общественных интересов.

Религиозность школьников во многом зависела от мировоззрения учителя. Он практически ежедневно оказывал влияние на ребенка. Мировоззрение учителя волновало партийных и просвещенческих деятелей. Ответственный редактор «Учительской газеты» С.Б. Ингулов в статье «Учитель советской школы или советский учитель?» писал: «Нельзя требовать, чтобы все без исключения воспитанники советской школы были законченными, образцовыми атеистами, но нельзя считать неуязвимым и безгрешным того учителя или тот коллектив учителей, у которого 90 % воспитанников говеют перед Пасхой…»[95 - Ингулов С.Б. Указ. соч. // Учительская газета. 1928. № 20. С. 3.].

Большинство учителей не было настроено вести антирелигиозную пропаганду. Об этом говорят многие свидетельства. Заведующий Уральским облоно И.А. Перель летом 1928 г. писал: «Нами установлено, что учителя избегали и избегают серьезных разговоров по вопросам антирелигиозного воспитания»[96 - Перель И.А. Руководящие линии // Просвещение на Урале. 1928. № 7–8. С. 8.]. Об этом же свидетельствовали обследования учительских настроений в Средневолжской области[97 - Просвещение Среднего Поволжья. 1929. № 7–8. С. 98.] и во Владимире[98 - ГАРФ. Ф. А – 5407. Оп. 1. Д. 14. Л. 125.]. Большинство учителей отказывалось от антирелигиозной работы, в том числе по причине возможного обострения отношения с населением[99 - Просвещение Среднего Поволжья. 1929. № 7–8. С. 98.]. Среди учителей немало было верующих. Весной 1928 г. некоторые московские учителя заявляли, что не только не будут участвовать в антирелигиозной кампании, но сами пойдут на Пасху в церковь[100 - Просвещение Среднего Поволжья. 1929. № 7–8. С. 98.]. Отчасти это объяснялось социальным составом педагогов. По данным облоно Центральной Черноземной области (ЦЧО) на 1 января 1929 г. в Воронежском округе 18 % школьных работников являлись выходцами из семей духовенства[101 - Народное просвещение в ЦЧО к маю 1929 года. Воронеж, 1929. С. 22.]. Такое положение провоцировало власть к проведению массовой чистки среди учителей.

В.А. Зорин (Центральное бюро детских коммунистических организаций юных пионеров) в дни подготовки пионеров и школьников к антипасхальной кампании 1928 г. рассказывал, что «в ряде школ I ступени учителя вместо того, чтобы оказать содействие форпостам в смысле проведения антирелигиозной пропаганды, уклонились, сказав: “Это нейтральное дело, мы сами в стороне, вы делайте что хотите”»[102 - Народное просвещение. 1928. № 5. С. 32.].

Активная коммунистически настроенная часть учительства призывалась к работе по перевоспитанию религиозных и нейтрально настроенных педагогов. В постановлении президиума коллегии Наркомпроса РСФСР от 22 февраля 1927 г., принятом по докладу Союза безбожников СССР, предлагалось, помимо многих действий «использовать по возможности летние переподготовки учительства в целях антирелигиозной пропаганды среди школьных работников[103 - ГАРФ. Ф. А – 2306. Оп. 69. Д. 815. Л. 105.].

Со времени своего первого съезда в апреле 1925 г. Союз безбожников постоянно заострял внимание на необходимости привлечения к антирелигиозной работе учителей и выражал неудовольствие присутствием в школе «религиозного» педагога. «Необходима борьба с проявлением “нейтральности” (являющейся замаскированной религиозностью некоторой части педагогического персонала). Религиозному учителю нет места в советской школе», – говорилось в его резолюции, принятой 19–26 апреля[104 - Цит. по: Зырянов Ив. Указ. соч. С. 135.]. Председатель Комиссии по проведению декрета об отделении церкви от государства и школы от церкви при ЦК ВКП(б) (Антирелигиозной комиссии), возглавивший и Союз безбожников СССР, Е.М. Ярославский, выступая на этом же съезде, был более сдержан: «Я уже отметил, что сразу нельзя этот вопрос разрешить в смысле изгнания всех религиозных учителей из школ. Нам нужен подбор учителей, переподготовка их; нам нужно, конечно, постепенно заменять их, чтобы у нас не было людей, которые как бы из-под палки проводят те или другие программы. Было бы неправильно, если бы мы религиозных учителей изгнали из профсоюза»[105 - Ярославский Е.М. Против религии и церкви. Собр. соч. М., 1935. Т. 3. С. 230 (далее: Ярославский Е.М. Указ. соч.).]. Но уже через три года Ярославский, выступая на III Всесоюзном совещании корреспондентов «Учительской газеты» 11 сентября 1928 г., отмечал, что с теми учителями, у которых вера в Бога уживается с учением Дарвина, трудно будет «переживать тяжелые полосы»[106 - Учительская газета. 1928. № 40. С. 7.].

В решениях губернских конференций Союза безбожников, прошедших в первой половине 1927 г., содержались требования к новым губернским советам Союза повести антирелигиозную работу в школах и привлечь к работе с Союзом учительство[107 - Антирелигиозник. 1927. № 4. С. 34–35.].

Союзника в продвижении антирелигиозной работы в школу «безбожники» нашли в лице председателя ЦК союза работников просвещения (ЦКпроса) А.А. Коростелева. «Основным условием более успешного использования сил учительства, – писал он в журнале, издаваемом Союзом безбожников, – является задача установления тесной связи (сверху донизу) организаций Союза безбожников как с органами народного образования, так и с профессиональным союзом»[108 - Коростелев А.А. Просвещение и безбожие // Антирелигиозник. 1927. № 7. С. 5.].

В конце 1926 г. работниками просвещения Замоскворецкого района Москвы была создана инициативная группа по организации просвещенческой ячейки СБ[109 - Амосов Н.К. Воинствующий атеизм // Учительская газета. 1927. № 44. С. 2.]. В мае 1927 г. третий пленум Московского комитета ВКП(б) принял резолюцию «О необходимости усилить антирелигиозную работу в школах». Резолюция принята по настоянию СБ[110 - Он же. На школьном антирелигиозном фронте // Антирелигиозник. 1927. № 11. С. 9.]. Во исполнение этого постановления ячейка ВКП(б) работников просвещения Замоскворецкого района создала при районном доме просвещения ячейку СБ[111 - Там же.]. К октябрю 1927 г. ячейка СБ уже насчитывала около 150 членов[112 - Там же.]. При ячейке была создана комиссия по антирелигиозной работе в школе, выделившая две секции: секцию по работе в школе I ступени школы-семилетки и секцию по работе в школе II ступени[113 - Антирелигиозник. 1927. № 11. С. 11.]. Эта ячейка первая не только поставила вопрос об отказе от принципа «безрелигиозной школы», но создала организационную основу для перехода к активной антирелигиозной работе в школе. Активисты ячейки разработали антирелигиозные темы для первых четырех годов обучения в школе. Затем эти темы предложены для обсуждения и проработки в базовую школу Замоскворечья[114 - Там же. 1928. № 1. С. 114.].

26 октября 1927 г. в доме работников просвещения Замоскворецкого района состоялась первая районная конференция просвещенцев-безбожников, на которой присутствовало свыше 200 школьных работников[115 - Учительская газета. 1927. № 44. С. 2.]. Е.М. Ярославский в письменном приветствии участникам конференции отмечал: «Замоскворецкие просвещенцы одни из первых поставили перед собой задачу массовой антирелигиозной пропаганды в школе и задачу изучения методов и форм этой работы в школьных условиях»[116 - Ярославский Е.М. Указ. соч. С. 316.]. С докладом на конференции выступил А.А. Коростелев. Он рекомендовал перенести опыт замоскворецкой ячейки просвещенцев СБ на другие районы Москвы, создать при Центральном доме работников просвещения группу безбожников, которая будет напрямую взаимодействовать с культотделом ЦК рабпроса и «связывать свою работу с деревней»[117 - Коростелев А.А. Антирелигиозная пропаганда и учительство // Антирелигиозник. 1927. № 11. С. 7.]. Участники конференции высказались за антирелигиозное воспитание в школе, отвергнув принцип безрелигиозного воспитания[118 - Учительская газета. 1927. № 44. С. 2.]. По словам замоскворецкого активиста из Союза безбожников СССР Н.К. Амосова, «особенно тяжелым временем для антирелигиозной работы был 1926/1927 учебный год», когда «в школьных советах господствовала идея “безрелигиозного” воспитания»[119 - Амосов Н.К. На школьном антирелигиозном фронте // Антирелигиозник. 1927. № 11. С. 8.].

Антирелигиозники рассчитывали взять реванш, но без прямой партийной поддержки у них бы мало что получилось. Е. М. Ярославский и его Союз безбожников получили разрешение поставить в просвещенческих кругах вопрос об антирелигиозном воспитании в школе.

Осенью 1927 г. партячейка Псковского окружного отдела народного образования провела собрание педагогов, на котором помимо доклада «Об антирелигиозной работе в школе» состоялась дискуссия на эту тему[120 - Васильев В. О конкретных делах // Просвещение. 1928. № 12. С. 64.].

Объединение усилий Союза безбожников с ЦК работников просвещения и поддержка партийного руководства создали необходимую базу для начала публичной дискуссии о необходимости замены безрелигиозного воспитания антирелигиозным.

Особенности проведения дискуссии

Прежде чем непосредственно обратиться к анализу хода и содержания дискуссии о безрелигиозном или антирелигиозном воспитании, необходимо определить состав ее участников, формы проведения и территории, на которых она наиболее активно разворачивалась.

Дискуссия имела всесоюзное звучание. Наиболее активно в ней участвовали представители Москвы, Ленинграда, Поволжья, Урала, Сибири, Крыма, Украины. Повсеместно этот вопрос, так или иначе, обсуждался.

Участников дискуссии условно можно разделить на пять основных групп:

– сотрудников Наркомпроса РСФСР;

– педагогов-теоретиков;

– рядовых педагогов;

– профсоюзных, комсомольских и пионерских работников;

– активистов Союза безбожников СССР.

Необходимо оговорить, что некоторые участники дискуссии, являясь педагогами-теоретиками, были сотрудниками Наркомпроса РСФСР (С.Т. Шацкий, В.Н. Шульгин). Естественно, что комсомольские, профсоюзные и пионерские работники могли быть педагогами или членами Союза безбожников. Так же, как некоторые рядовые педагоги одновременно являлись активистами Союза безбожников (И.А. Флеров, Н.К. Амосов).