Страсти валькирий

Я считал, что легко выдам себя за мирняк, гражданское население. Лишь бы не попасть на глаза кому-либо из военных, я выждал, когда бой затих и стал выбираться из подвала, чтобы пересидеть в частном доме или квартире, не хотелось пережить проверку подвала ручной гранатой. Тут меня во дворе и накрыл миномётный прилёт, взрывом мины меня оглушило и ударило в левую в руку. Я опрокинулся, теряя сознание и успел проклять всё.

Тут меня и нашли наступавшие, как подозрительного типа, но оказали медицинскую помощь, перевязали раненную руку. Долго проверяли меня, одуревшего от контузии, но я хорошо знал здешние места и изложил убедительную версию, которую было трудно проверить. Назвался настоящим именем, отрекомендовался писателем, приехавшим к другу в гости, один из однокашников по институту действительно был отсюда. Но сильно подвели меня берцы, которые сменить у меня не было возможности, гражданская обувь занимала бы в рюкзаке слишком много места и могла выдать мои приготовления с головой.

Я был под большим подозрением и меня отправили в Донецк на фильтрацию. Там я провёл немало времени среди таких же, как и я, но время военное и никто особо не жаловался на судьбу. Даже те, кто был вовсе не виноват, понимали, что чем-то вызвали подозрение и подлежат проверке. Тем более мне было грех жаловаться, война меня густо запятнала кровью и мне было самому непонятно, как я быстро превратился из интеллигента и гуманиста в чудовище, которому есть что скрывать, и есть то, что хочется забыть навсегда. Какое это грязное дело, война и политика, я начинал тихо ненавидеть тех, кто впутал меня в это грязное дело. Одно, продолжение другого.

Люди в камере часто менялись, но я не знал их дальнейшую судьбу. Я немного опустился, редко брился, пахнуть от меня стало несвежим бельём и табачным дымом. В моё оправдание можно было сказать, что это происходило со всеми моими сокамерниками, ввиду ограниченности доступа к достижениям цивилизации. Кормили нас неплохо, но неизвестность сгибала мою спину.

Однажды вызвали и меня, и повели куда-то по городу, я был в страшном напряжении, но привели меня к большому общественному, приличному зданию. На втором этаже меня впустили в громадную комнату с большими деревянными дверями, там за столом буквой Т и вдоль стен, на стульях сидело человек десять гражданских людей. Они что-то обсуждали, увидев меня, председательствующий кивнул мне и указал рукой на стул.

Я сел у двери и вытянувшись как жердь, напряжённо замер. Я слушал, но не понимал о чём они говорят. До говоривших было далековато и к тому же мои тревожные и горькие мысли очень сильно отвлекали.

Наконец они закончили заседать и председательствующий встал и указывая рукой на меня, громко меня представил.

–А, теперь, друзья, я хочу представить Вам нашего коллегу из Старобельска. Буквально недавно его нашумевший роман был переведен и опубликован в известном американском издательстве. И лично я, очень хотел познакомиться с представителем нашей пишущей братии, которого случайно занесло в наш город. Прошу любить и жаловать.

Некоторые, кто помоложе, встали, раздались нестройные аплодисменты. До меня наконец дошёл смысл речей говорившего, и я, всё время ожидавший приговора, понял, что нахожусь среди коллег, донецких писателей, которые чествуют меня. Союз созидателей доброго, разумного, вечного был мне рад.

Признание, настигнувшее меня, было очень неожиданным. Во мне вдруг что-то тихонько надломилось, я сник и закрыв здоровой рукой лицо, зарыдал в голос, как давно не плакал, с детства, взахлёб.

Проклятая ведьма!

Слёзы ручьём текли у меня по лицу, когда я наконец окончательно проснулся в своей машине, воткнувшейся в скирду. Было очень жарко, но темно как в пещере, солнце стояло высоко, ведь уже была вторая половина дня. Голова была тяжёлая и ощущения реальности от тяжёлого сна не покидали меня ещё долго, но говорить об огромнейшем облегчении и говорить не приходилось. Война и кошмарный плен, с сидением «на подвале», оказались бредом, в результате сна в душной, перегретой машине.

Я нашарил в бардачке наполовину полную полуторалитровую пластиковую бутылку с водой, сразу стало намного легче, когда её содержимое, утробно булькая, исчезло в моей пересохшей глотке. Мотор завёлся с полуоборота и мой жигулёнок на первой скорости, натужно рыча и буксуя в соломе, как танк из схрона, медленно выполз из скирды.

Когда выруливал из кювета, обратил внимание на то, что при напряжении, непривычно побаливает и плохо слушается левая рука. Скосил глаза, из-под рукава футболки, на ранее гладкой коже, коряво торчал свеже заживший шрам, от неумело зашитой раны.

С облегчением, как ни странно, ведь всё в моей забитой событиями голове встало на свои места, я выехал на трассу и с весёлой бесшабашностью поехал домой, ведь я уже знал, что от судьбы не уйдешь, поэтому решил действовать по принципу " делай что должен и пусть будет что будет".

ГЛАВА 3.На крючке

Я гнал свою старенькую машину по разбитым дорогам со всевозможной скоростью, настроение у меня было приподнятое. Я ещё не подозревал что мои неприятности только начинаются.

В восточной части страны дороги были особенно отвратительны и это держало меня в хорошем тонусе всё время поездки. Подъезжая к моему любимому, хоть и дремуче провинциальному, Старобельску я заехал на заправку на окраине города, так как бак был почти пуст. Насвистывая весёленькую песенку подошёл к кассе для оплаты, поздоровался со своей одноклассницей за стеклом, здесь работавшей, но моя рука с купюрами замерла в воздухе. Я упёрся в круглые от ужаса глаза моей хорошей подруги, в школе мы с ней пару раз целовались по случаю.

Я стремительно оглянулся, предчувствуя опасность, но вокруг никого и ничего подозрительного не оказалось, и я тоже молча вопросительно уставился на Олю. Она наконец смогла говорить.

–Сашка, дурачок, что ты здесь делаешь, тебя же правый сектор ищет, по всему городу твои портреты развешаны. Не вздумай домой идти, там тебя ждут.

Я, ошеломлённый, гулко сглотнул слюну. Мир, такой солнечный, зелёный и по-летнему тёплый, вдруг сразу поблек и в спину мне подуло холодом. Диссонанс опять главенствовал в моей опять насторожившейся голове. Я опять напрягся и готов был к любым действиям, как во время зачисток мятежных селений шахтёрского края. Кошмар продолжался и никак не хотел выпускать меня из своих липких лап.

–Спасибо Оль, -пробормотал я поспешно, уже на бегу к своей машине.

Я сорвался с пробуксовкой, распугав стайку воробьёв, и поехал в обратную сторону от города, свернул на пыльный ухабистый просёлок и мой заслуженный жигулёнок, потихоньку переваливаясь с боку на бок, опять уносил меня прочь от опасности. Я придушил страх в своей груди и начал трезво размышлять о своих дальнейших действиях. Что-то в моей жизни пошло наперекосяк и разбираться в причинах этих событий было некогда, надо было уносить ноги. Я отлично знал хватких ребят из правого сектора и не сомневался в их способностях.

Ближайшие пять минут я громко ругался матом, кляня всё на свете, давая выход своему адреналину, всегда бурно выделявшемуся во время опасности. Наконец я остановился в тени дубовой посадки, отъехав от шоссе на безопасное расстояние, и откинувшись на сидении отдыхал, приходил в себя. Летний знойный ветерок залетал в салон машины и трепал листья деревьев.

С дальнейшими своими действиями я определился быстро, надо было уходить в Россию, здесь для меня приготовили вилы. Через час езды по просёлочным пыльным дорогам, окаймлённых буйным подсыхающим степным разнотравьем, я подъехал к машинной разборке, полулегальным ребятам, работавших под чёрным флагом, находившейся в пригородном посёлке. Здесь я иногда покупал запчасти от разобранных автомобилей неустановленной принадлежности.

Жуковатый, длинный и худой Витёк, хитро улыбаясь исподлобья, только посочувствовал, когда я предложил ему за полцены забрать мою машину.

–Эк тебя жизнь бортанула, -пробасил он хрипло.

Мужик он был нормальный, старый знакомый, с понятиями, давно крутился с нашей местной братвой, и не должен был меня сдать.

Через несколько минут я отдал ему ключи от своей, ставшей приметной и опасной машины и Витёк загнал жигулёнок в бокс, машина навсегда исчезнет из-под солнца. В моей же ладони осталась пачка разномастных купюр, в количестве меня не устраивающем, но спорить с барыгой было бесполезно. Исчезать из-под солнца и мне, совсем не хотелось, я должен был максимально быстро сделать ноги, из ставшей такой недружелюбной страны.

Я надеялся, что истинная хозяйка авто как-то утешится моими форс мажорными обстоятельствами и не пошлёт за мной своих гонцов, которых стоило опасаться больше теперешних моих преследователей. Найти меня с этого момента стало не так просто, я выбросил симку из своего телефона, но сам аппарат выбрасывать не стал, надеясь при случае его тоже сплавить. В моих обстоятельствах деньги лишними не бывают, а запеленговать выключенный аппарат вряд ли кто-то сможет, спецслужбы нэньки не станут так напрягаться.

Глупых вопросов небу, за что мне такое, я не задавал, в ответе я был уверен.

Дорога у меня была одна, на границу, в Меловое, я опасался что об этом догадываются и ищейки, но надеялся на то, что они не знают точного времени моего прохождения по маршруту. До войны Меловое, вместе со своим российским братом близнецом Чертково, названного по фамилии российского генерала, было очень популярным у нелегалов и контрабандистов. Граница между государствами проходили там по железнодорожному полотну, разделяющими городки и даже таксисты, за отдельную плату, могли перевести тебя в тихом месте из одной страны в другую.

Очень осторожно, на попутках я стал добираться к точке пересечения границы. Меня очень смущало отсутствие у меня каких-либо документов, кроме водительских прав, которые всегда были у меня с собой. В неприметной поселковой парикмахерской в Беловодске я обрил голову наголо, сняв мою буйную, кудрявую и вороную прическу. Взамен начал отращивать бороду с усами, менял свой внешний облик как мог. Купив кремовую, в цвет с моими шортами, летнюю шляпу с вислыми полями, и остался доволен результатом. Вместе с солнцезащитными очками я выглядел как беззаботный курортник в краю суровых трудяг. Эта маскировка была достаточно действенной, хоть и выделяла меня из толпы.

В Меловом всё оказалось не так просто, как я и опасался. С началом войны на границе всё стало жёстче, увеличилось количество заборов и колючей проволоки, перекрывшей прежние укромные тропинки, по которым когда-то носили контрабанду мешками. Да и пограничники смотрели гораздо суровее на все эти дела.

Но и здесь я сумел найти концы, через десятые руки нашлись знакомые, которые свели меня с контрабандистами. Разговаривать пришлось с квадратным свирепым мужиком, невысокого роста. Звали его Штых, то ли фамилия, то ли погоняло, это осталось тайной, я благоразумно избегал задавать лишние вопросы.

У меня имелась, хоть и херовенькая, но рекомендация от общих знакомых, а то бы со мной и разговаривать бы не стали. А так меня дотошно допросили и после минутных раздумий сообщили что за сто долларов возьмут меня в рейс на ту сторону вместо грузчика. Я был и этому рад.

Как начало темнеть, мы на мини грузовичке, вроде газели, гружёные запретным товаром, выехали в поля и по известным только молчаливому Штыху пути колесили по просёлочным дорогам, соблюдая маскировку. Оба были одеты в потрёпанный армейский камуфляж, водитель был вооружён помповым ружьём.

О том, что мы упёрлись в границу, говорила еле видимая в сумерках траншея, пересекавшая нашу, почти совсем заросшую травой, дорогу через заросли колючих кустарников. Неполная луна слабо освещала безмолвную степь, сияли звёзды. Теперь я понял зачем в нашем кузове лежали толстые доски. Штых дал мне команду взять лопату и расчистить в отвале земли, тянувшемся вдоль траншеи, участок для проезда машины. Я пошёл осваивать профессию землекопа, а Штых остался сидеть в кабине, нервно барабаня пальцами по рулю. Мотор он не глушил.

Возможно поэтому мы и не услышали звук надвигающейся беды, когда я перекидал два куба земли назад в траншею и устроил из досок импровизированный мост, нас осветил свет фар приближающейся машины и раздались громкие командные крики. Водитель газанул и грузовичок полетел вперёд под треск автоматных очередей. Я, с лопатой в руках, пригнулся под свист пуль украинских погранцов и приготовился заскочить в кабину или в кузов, но газель въехала прямо в канаву, мимо досок. Транспорт клюнул носом, задрались задние вращающиеся колеса, а из кабины вылетел наружу в ветровое стекло, по пояс, мёртвый Штых и повис, безвольно свесив руки, заливая капот своей кровью.

Проклиная своё горькое счастье я отбросил лопату в одну сторону, а сам перекатами ушёл из-под обстрела в другую, сказалась армейская выучка и скатился в местный буерак, по которому и ушёл в сторону России, осторожно продираясь в темноте сквозь чащу, я очень боялся оставить на суку свой глаз. Собак, у погранцов накрывших нас, на счастье не было. Что-то не срослось у Штыха в его последней операции, а ведь уверял меня что у него всё схвачено.

Над степью опять повисла тяжёлая сонная тишина, пропитанная зловещим лунным сиянием. Теперь она охраняла вечный покой отважного контрабандиста и заставляла топорщиться шерсть на моём загривке. Я уходил от возможной погони и мне казалось, что меня преследует неслышимый и невидимый, со времён неолита, враг человека. И у меня не было возможности разжечь спасительный огонь, чтобы отогнать от себя преувеличенные ночные опасности.

Лишь спустя некоторое время, когда горячка схлынула, я почувствовал, что ранен. Болел бок и камуфляж по правому боку стал намокать. Я остановился, разделся при неверном свете луны в негустом перелеске, порвал футболку на полоски и перевязал грудь, протерев её перед этим тканью пропитанной мочой. Сильно защипало и я довольно зашипел, полевая дезинфекция сработала. Никакой аптечки у меня с собой не было. Да, на любой войне лучше быть военным, гражданские никогда не готовы к выпадающим на их долю испытаниям. Пуля прошла по касательной, возможно задев рёбра. Ранение резко суживало мои возможности, нужна была медицинская помощь.

Было тихо и сидеть было очень приятно, но я заставил себя встать и идти, пока силы ещё не совсем покинули меня. Я натянул камуфляжную куртку уже на голое тело и пошёл, поёживаясь от ночной прохлады. Слабеющему от потери крови, мне становилось не по себе в этой безлюдной местности, где только цикады иногда нарушали зловещую тишину. Был шанс навсегда остаться в этой нейтральной зоне, составив неплохой обед дикому степному зверью.

На востоке уже начало сереть, а я шатаясь брёл в одном направлении, стараясь не закружиться на местности. Солнце уже высоко висело над горизонтом, когда я выбрел к шоссе. В глазах у меня мутилось, но я увидел метрах в ста левее придорожный базарчик с развалами арбузов. Из последних сил я передвигался чтобы попасть к людям, мне уже было всё равно к кому.

Лишь, когда я убедился, что привлёк внимание продавцов, своими слабыми выкриками, на тихом и пустынном утреннем шоссе, я позволил себе расслабиться и рухнул в пыль на обочине. На рынке всплеснулись выкрики на незнакомом гортанном языке. Потом ко мне подбежали, и я потерял сознание.

Когда я пришёл в сознание, то обнаружил себя в небольшом летнем домике, перевязанным и укрытым одеялом, слабо зашевелился и привлёк внимание молодой красивой женщины восточной наружности. Слабым голосом я попросил пить. Женщина поднесла к моим губам пластиковую бутылку, и я наконец утолил свою жажду.

–Пей, воин Света, -ласково произнесла моя спасительница.

Я был так слаб что сначала не удивился её словам, с бритой головой и отрастающей бородкой я и правда был похож на моджахеда, но потом вспомнил что в тербате я какое-то время служил в «дикой» роте и мне там по пьяни сделали татуировку мои сослуживцы, такую же, как и у них. Мне тогда это было безразлично, а сейчас клеймо экстремистской организации могло сослужить мне неожиданную службу.

Об этом я не подумал намыливаясь в Россию и решил свести эти синие значки при первой же возможности.

Первое время я был очень слаб и лежал круглосуточно в полубреду, от воспаления раны поднялась температура и ласковая Джамиля давала мне антибиотики. Понемногу молодой и крепкий организм стал перебарывать болезни, и я стал чувствовать себя значительно лучше.