Общая теория капитала. Самовоспроизводство людей посредством возрастающих смыслов. Часть вторая

Общая теория капитала. Самовоспроизводство людей посредством возрастающих смыслов. Часть вторая
А. Куприн

Теория капитала остается на задворках экономической науки по меньшей мере с момента завершения дискуссии двух Кембриджей. При этом никакое дальнейшее развитие экономической науки невозможно без решения вопроса о природе капитала и его исторических пределах. В книге предлагается новый подход к данному вопросу, который учитывает как достижения классической политической экономии, включая труды Карла Маркса, так и позднейшие достижения экономической теории. Показано, что природу капитала можно понять, только если выйти за пределы узкого экономического взгляда. Современная теория капитала требует учитывать достижения теорий культуры, информации и эволюции. Публикуется вторая часть работы.

А. Куприн

Общая теория капитала. Самовоспроизводство людей посредством возрастающих смыслов. Часть вторая

Часть вторая. Расширенное самовоспроизводство

«Можно сопротивляться вторжению армий, нельзя сопротивляться вторжению идей» (Гюго 1953-1956, т. 5, с. 641).

«Теория становится материальной силой, как только она овладевает массами» (Маркс и Энгельс 1954-1981, т. 1, с. 422).

Глава 4. Коммерческое общество и расширенное потребление

1. Коммерческая революция и общество-система

Третья ловушка потребностей и общество потребления

За примерно 10 тысяч лет аграрной эволюции население Земли выросло с 5-10 млн до 1 миллиарда человек, но сложность общества-культуры за это время изменилась мало. Насколько мало возросли смыслы, можно видеть по тому, что и в начале XIX века подавляющее большинство населения было занято в сельском хозяйстве, основанном на физической силе людей и домашних животных. «… Пока одушевленный труд оставался единственным первичным движителем полевых работ, доля населения, вовлеченного в растениеводство и животноводство, оставалась высокой, более 80 %, обычно свыше 90 %» (Смил 2020, с. 392).

За последующие 200 лет промышленной революции население Земли выросло с 1 до 8 миллиардов человек, при этом доля занятых в сельском хозяйстве сократилась, хотя масштабы сокращения зависят от страны. В 2010-х годах в сельском хозяйстве было занято: в Индии – около 40%, в Китае – 30%, в России – 6%, в США – 1,5% от общей численности занятых.

«Процент трудящихся на селе [в США] уменьшился с более 60 % от всей рабочей силы в 1850 году до менее 40 % в 1900-м; эта доля составила 15 % в 1950 году, а в 2015-м она была всего 1,5 %. Для сравнения, сельским трудом в ЕС сейчас занято 5 % работающих, а в Китае все еще около 30 %» (Смил 2020, с. 296-297).

Быстрый рост населения Земли и уменьшение доли занятых в сельском хозяйстве в последние 200 лет указывает не только на повышение эффективности и сложности смыслов, но и на принципиальные изменения в потреблении. Пока большинство населения оставалось занято в аграрном секторе, потребление в основном сводилось к минимальному набору продуктов питания и предметов обихода, необходимых для выживания. Перемещение населения в города, огромное усложнение смыслов и возрастание производительности потребовали такого же огромного возрастания, развертывания материальных потребностей. Развертывание материальных потребностей выражается в росте добавленной стоимости на душу населения.

Иллюстрация 4. Простое («горизонтальное») и расширенное («вертикальное») самовоспроизводство человечества (источники данных: Мэддисон 2012, с. 564-565, 576-577; van Zanden et al. 2014, p. 42, 65).

Переход от простого к расширенному самовоспроизводству происходил одновременно во всех элементах – потреблении, производстве и обращении. Хотя мы разделяем эти элементы самовоспроизводства для целей анализа, на практике они неотделимы друг от друга. Потребление опосредует производство и обращение точно так же, как производство и обращение опосредуют потребление. Как говорил Жан Бодрийяр («Общество потребления», 1970), потребление – это функция производства. Мы бы добавили, «и обращения»:

«Истина потребления состоит в том, что оно является не функцией наслаждения, а функцией производства – и потому – совсем как материальное производство – функцией не индивидуальной, а непосредственно и полностью коллективной» (Бодрийяр 2006, с. 107).

Потребности – это не неподвижный перводвигатель деятельности, мерило полезности или удовольствия. Потребности сами являются историческим результатом деятельности, результатом культурной эволюции, и как таковые они представляют собой множество смыслов. Не существует «безграничных потребностей», потребности всегда ограничены существующим уровнем социально-культурной сложности. Развертывание потребностей – это результат и условие расширения общества-культуры. Герберт Маркузе («Одномерный человек», 1964) называл эту взаимосвязь «предобусловливанием» (preconditioning), намекая на обусловливание – выработку условных рефлексов по Ивану Павлову:

«Интенсивность, способ удовлетворения и даже характер небиологических человеческих потребностей всегда были результатом предобусловливания. Считать ли ту или иную возможность – делать или не делать, наслаждаться или разрушать, обладать или отвергать – за потребность, зависит от того, желательна ли и необходима ли эта возможность для господствующих социальных институтов и интересов» (Маркузе 1994, с. 6, перевод исправлен).

Когда Маркузе и Бодрийяр (как и многие мыслители до них) подвергали критике культуру потребительства, то это был лишь момент осознания явления, а не момент его возникновения. Общество-культура Нового времени с самого начала развивалось по преимуществу как общество полезности, а не морали или идеалов. Потребительство было одним из ключевых условий выхода из традиционного общества, когда на место контроля над личностями посредством насилия и принуждения пришел контроль посредством материальных потребностей:

«Никогда прежде общество не располагало таким богатством интеллектуальных и материальных ресурсов и, соответственно, никогда прежде не знало такого объема господства общества над индивидом. Отличие современного общества в том, что оно усмиряет центробежные силы скорее с помощью Техники, чем Террора, опираясь одновременно на сокрушительную эффективность и повышающийся жизненный стандарт» (Маркузе 1994, с. xi-xii). «… Спонтанное воспроизводство индивидом навязываемых ему потребностей не ведет к установлению автономии, но лишь свидетельствует о действенности форм контроля … Сам механизм, привязывающий индивида к обществу, изменился, и общественный контроль теперь коренится в новых потребностях, производимых обществом» (Маркузе 1994, с. 11-12).

В традиционном обществе потребление большинства населения сводилось к удовлетворению минимальных потребностей, необходимых для выживания, а производство сводилось к самообеспечению семей и общин, натуральному хозяйству. Хотя потребности верхов выходили далеко за пределы минимального набора благ, в своей основе они оставались постоянными, традиция была в этом обществе главной ценностью:

«Первым противником, с которым пришлось столкнуться “духу” капитализма и который являл собой определенный стиль жизни, нормативно обусловленный и выступающий в “этическом” обличье, был тип восприятия и поведения, который может быть назван традиционализмом» (Вебер 1990, с. 80).

Коренной переворот, который произошел в традиционном обществе-культуре, и с которого начался переход от простого к расширенному потреблению, состоял в том, что потребности и потребление потеряли свое постоянство, они пришли в движение. Возрастание потребностей началось с верхов, распоряжавшихся прибавочным продуктом, но здесь оно не закончилось:

«Основа, на которой в конечном счете покоится хорошая репутация в любом высокоорганизованном обществе, – денежная сила. И средствами демонстрации денежной силы, а тем самым и средствами приобретения или сохранения доброго имени являются праздность и демонстративное материальное потребление. Собственно, оба эти способа, пока остается возможным их применение по мере движения вниз по ступеням социальной лестницы, остаются в моде; и в тех более низких слоях, где эти два способа применяются, и та и другая обязанность в значительной мере передается в семье жене и детям. На более низкой ступени, где для жены становится неосуществимой какая бы то ни была степень праздности, даже показной, все-таки сохраняется демонстративное материальное потребление, осуществляемое женой и детьми» (Веблен 1984, с. 120).

Постепенное развертывание потребностей верхов и трансляция новых потребностей низам, появление все новых демонстративных потребностей и превращение все новых предметов роскоши в предметы массового потребления составляют суть расширенного потребления. Именно так мы понимаем сомнения, высказанные Иммануилом Валлерстайном:

«Анри Пиренн и позднее Пол Суизи полагали, что спрос на предметы роскоши имел почетное место в процессе расширения европейской торговли. Однако я скептически отношусь к тому, что обмен драгоценностями, какие бы преувеличенные размеры он ни достигал в сознании высших европейских классов, мог обеспечить такое колоссальное начинание, как экспансия Атлантического мира, а еще более скептически – к тому, что этим фактором можно объяснить создание европейского мира-экономики. В долгосрочной перспективе продукты основного потребления в большей степени объясняют экономическое развитие человечества, чем предметы роскоши» (Валлерстайн 2015-2016, т. I, с. 47-48).

Распространение демонстративного потребления на все общество стало третьей ловушкой, в которую попало человечество в ходе своей совместной эволюции со смыслами. Как и переход от обезьяны к человеку, как и переход от присваивающего к производящему хозяйству, переход от простого к расширенному самовоспроизводству произошел в результате попадания в «ловушку потребностей». По мере своего расширения общество потребления постепенно превращало предметы роскоши в массовые товары, коммодити. Это касалось огромного разнообразия продуктов: хлопок, шелк, чай, кофе, специи и т. д. и т. п.:

«Сахар, сделанный из тростникового сока, в небольших количествах попал в Англию примерно к 1100 году н. э.; в течение следующих пяти столетий количество доступного тростникового сахара, несомненно, увеличивалось медленно и неравномерно. … Начиная с 1650 года, сахар из роскоши и редкости стал обычным явлением и необходимостью во многих странах, в том числе и в Англии; за некоторыми существенными исключениями, увеличение его потребления после 1650 года сопровождало “развитие” Запада. Я полагаю, что это была вторая (или, возможно, первая, если не принимать во внимание табак) так называемая роскошь, преобразованная таким образом, олицетворяющая производительную направленность и зарождающиеся намерения мирового капитализма, центром которого поначалу были Нидерланды и Англия» (Mintz 1986, p. xxix).

Общество потребления, начинаясь с верхов, включает в себя все более широкие массы средних и низших сословий, превращает статусное потребление в массовое потребление, суть которого состоит в постоянном возрастании потребностей, за которыми гонится производство, в свою очередь подталкивая потребности к дальнейшему развертыванию:

«Массовое потребление не было таким уж новшеством. Мы привыкли думать о материализме как о последствии индустриализации, но в Западной Европе, особенно в Нидерландах и Франции, он являлся значимой социальной силой уже в XV и XVI веках. Схожим образом в Японии эпохи Токугава (1603–1868) богатые жители городов, особенно Эдо, столицы, начали развлекаться совершенно необычным для того времени образом: покупать иллюстрированные книги, ходить по ресторанам (тогда стали популярны суши), посещать театральные представления, коллекционировать цветные изображения ландшафтов и актеров. Вкусы и стремления растущего числа состоятельных людей обеспечили важный культурный импульс для индустриализации. Им требовался доступ к товарам: от посуды для ежедневной готовки до экзотических специй и тонких тканей, от искусно выгравированных карт до чайных наборов» (Смил 2020, с. 303).

Массовое потребление никогда не было исключительно европейским явлением, но именно в Европе оно приняло наиболее устойчивый характер и стало необходимым элементом самовоспроизводства. Расширенное самовоспроизводство – это самоускоряющийся процесс, в котором общества культивируют все больше людей со все более изощренными потребностями, а люди создают все более сложные культуры, рост населения ведет к умножению смыслов, а возрастание смыслов – к росту населения. Критики общества потребления не всегда понимают, что культура потребительства – это неотъемлемая часть современного общества-культуры. И что преодолеть ее можно, лишь преодолев расширенное самовоспроизводство в целом – не только его способ потребления, но и способы производства и обращения.

Коммерческая революция создает общество-систему

На иллюстрации 4 переход от простого к расширенному самовоспроизводству выглядит как изогнутая вверх дуга. Мы называем эту дугу коммерческойреволюцией. Так же, как длившаяся, по всей видимости, десятки тысяч лет эволюция одомашнивания в конечном счете закончилась относительно быстрым ростом численности человеческих популяций и сложности их культур, получившим название «неолитической революции», так и длившаяся тысячелетиями аграрная эволюция закончилась относительно быстрым скачком в сложности и населенности аграрных цивилизаций, который мы называем коммерческой революцией.

Среди исследователей отсутствует единое мнение по поводу временных рамок коммерческой революции в Европе. Карл Маркс датировал период первоначального накопления капитала XV – XVIII веками (Маркс и Энгельс 1954-1981, т. 23, глава 24). Лоренс Паккард датировал коммерческую революцию 1400 – 1776 годами, относя ее зарождение к XII веку (Packard 1927, p. 2 ff.). Карл Поланьи называл коммерческой революцией перемещение активного ядра европейского общества-культуры из Средиземного моря в Атлантику (см. Поланьи 2014, с. 79), этот процесс происходил в XV – XVIII веках. Результатом коммерческой революции стало коммерческое общество-культура, о котором писал Адам Смит:

«Как только повсеместно устанавливается разделение труда, лишь весьма малая доля потребностей каждого человека может быть удовлетворена продуктом его собственного труда. Значительно большую часть их он удовлетворяет обменом того излишка продуктов своего труда, который остается после удовлетворения его потребностей, на излишки продукта труда других людей, в которых он нуждается. Таким образом, каждый человек живет обменом или становится в известной мере торговцем, а само общество превращается, так сказать, в коммерческое общество» (Смит 1962, с. 33, перевод исправлен).

Истоки коммерческого общества следует искать в период Средних веков, задолго до Нового времени. Деньги и цены появились при простом товарном производстве, для средиземноморской античности были характерны начатки товарного хозяйства (экспорт африканского хлеба в Рим, итальянские латифундии и т. д.), но основная масса населения была собрана в общинах с аграрным самообеспечением, такое же положение сохранялось и в Средние века.

«На вопрос о том, когда начался капитализм, нет единственного ответа. В Средние века было много торговли; историки даже говорят о коммерческой революции в Средние века, примерно с 1100 по 1300 годы. Но большинство домашних хозяйств продолжали потреблять большую часть вещей, которые они производили, и производить большую часть того, что они потребляли. Только в XVIII веке в наиболее развитых частях Европы большинство людей пришли к тому, чтобы покупать большую часть того, что им было нужно, а чтобы покупать эти вещи, они сами начали продавать большую часть того, что производили, вместо того, чтобы использовать это самим. Это означало рост домохозяйств, ориентированных на рынок» (Muller 2008, p. 6).

Коммерческая революция состоит в постепенных товаризации и монетизации смыслов, то есть в превращении самой деятельности и ее продуктов в товары, имеющие цену, и в деньги для покупки этих товаров. Если товаризация – это превращение смыслов в востребованные на рынке потребительные ценности, то монетизация – это превращение количества деятельности, общественно необходимого для производства этих потребительных ценностей, в стоимость. Производитель превращает свою деятельность в товар и монету лишь постольку, поскольку он производит общественно необходимый продукт при общественно необходимых затратах деятельности.

Коммерциализация не сводится только к распространению и расширению торговых и финансовых операций, она полностью меняет саму природу самовоспроизводства, ведет к превращению натурального хозяйства в товарное производство. Само представление о стоимости как устойчивой меновой ценности товаров, не зависящей от условий отдельных сделок, но будто бы коренящейся в природе самих обращающихся вещей, появилось только в коммерческом обществе-культуре. Деятельность и ее продукты все больше превращаются в потребительную ценность и стоимость, а возрастание сложности деятельности принимает форму возрастания стоимости:

«Как активный субъект этого процесса, в котором она то принимает, то сбрасывает с себя денежную и товарную формы и в то же время неизменно сохраняется и возрастает в этих превращениях, стоимость нуждается прежде всего в самостоятельной форме, в которой было бы констатировано ее тождество с нею же самой. И этой формой она обладает лишь в виде денег. Деньги образуют поэтому исходный и заключительный пункт всякого процесса возрастания стоимости» (Маркс и Энгельс 1954-1981, т. 23, с. 165).

Коммерческая революция приводит как к увеличению доли смыслов, которые становятся товарами и деньгами, так и к повышению устойчивости товарно-денежной формы смыслов. В коммерческом обществе-культуре отдельные люди и их деятельность не изолированы друг от друга в обособленных общинах, как это было свойственно для традиционного общества, а связаны в единой системе, в которой отношения смыслов – технологий, институтов и идей – приобретают большее значение, чем отношения людей:

«… Подчинение экономической системы рынку влечет за собой колоссальные последствия для социальной организации: ни более ни менее как превращение общества в придаток рынка. Теперь уже не экономика «встраивается» в систему социальных связей, а социальные связи – в экономическую систему. Первостепенная важность экономического фактора для самого существования общества исключает любой иной результат. Ибо коль скоро экономическая система организована в виде самостоятельных институтов, основанных на специфических мотивах и предоставляющих особый статус участникам экономической деятельности, общество должно быть устроено таким образом, чтобы обеспечивать функционирование этой системы согласно ее собственным законам. Таков смысл общеизвестного положения о том, что рыночная экономика может функционировать только в рыночном обществе» (Поланьи 2014, с. 70).

Коммерческое общество представляет собой принципиально новый этап в эволюции общества-культуры, когда традиционная аграрная община постепенно вытесняется промышленным обществом-системой. Система образуется дифференциацией и интеграцией людей и смыслов. Дифференциация состоит в том, что люди специализируются и конкурируют, смыслы разделяются и умножаются. Интеграция общества-системы происходит и со стороны смыслов – в виде их сложения, и со стороны людей – в виде кооперации и администрации:

«… Развитие организма – будь то социального или естественного – обусловлено углубляющимся разделением функций между его различными частями, с одной стороны, и все более тесной связью между ними – с другой. Каждая часть становится все менее и менее самообеспечивающейся, ее благосостояние становится все более и более зависимым от других частей, вследствие чего всякое нарушение в одной части высокоразвитого организма скажется также и на других его частях. Это возрастающее разделение функций, или, как его называют, “дифференциация”, проявляет себя в промышленности в таких формах, как разделение труда, развитие специализированных квалификаций, знаний и машин, тогда как “интеграция”, т. е. усиливающаяся глубина и прочность связей между различными частями производственного организма, проявляется в таких формах, как возрастание надежности коммерческого кредита, средств и навыков общения при помощи морского и шоссейного транспорта, железных дорог и телеграфа, почты и печатного станка» (Маршалл 2007, с. 266).

Для античности было характерно противостояние двух пиков на адаптивном ландшафте смыслов: цивилизации и варварства. Коллапс Западной Римской империи привел к очередным «темным векам» и выравниванию ландшафта: бывшие варвары интегрировались в латинское общество-культуру, а бывшие римские провинции интегрировались в варварские государства. Это создало условия для поиска новых социально-культурных пиков. Последовавшее развитие сельского хозяйства в Европе стало предпосылкой для коммерческой революции, зарождение которой можно отнести уже к X веку (см. Lopez 1976, p. 56; Malanima 2009, p. 278).

Причины коммерческой революции, произошедшей в Европе, следует искать в особенностях дифференциации и интеграции средневековых европейских обществ-культур, в уровне их разнообразия, связности, взаимозависимости, способах обучения людей и адаптации смыслов. Источником социально-культурного разнообразия в Европе являлись как природные, так и культурные причины. Среди этих причин – сложный рельеф местности, в котором равнины перемежаются горами, многочисленные реки вдаются в сушу, а многочисленные полуострова вдаются в море (см. Галор 2022, с. 211-212). Еще одна причина связана с положением Европы на краю Евразии. Средневековая Европа была конечным пунктом для переселения многих народов, ее можно назвать страной мигрантов и их потомков. Даже те великие переселения по евразийским степям, которые непосредственно не затронули Европу, повлияли на ее развитие: монгольские армии открыли пути, по которым из Китая на запад пришли четыре великих открытия – компас, порох, бумага и книгопечатание.

Коммерческая революция началась благодаря постепенному повышению производительности в сельском хозяйстве, но свою точку опоры она нашла в городах, прежде всего в городах-государствах Италии. Это видно, например, по развитию бухгалтерского учета. Метод двойной записи первыми открыли инки благодаря особенностям кипу, но европейцы открыли его самостоятельно. В конце XIII – начале XIV века им пользовались Аматино Мануччи, ведя записи для компании Джованни Фарольфи, и счетоводы Генуэзской республики, но его история в Европе, видимо, уходит в более ранние времена. Лука Пачоли в 1494 году изложил принципы двойной записи в виде практического руководства. Как отмечал Вернер Зомбарт, двойная бухгалтерия проложила дорогу для капитализма, поскольку послужила систематизации коммерческой деятельности (Sombart 1919-1927, Bd. 2, Hbd. 1, S. 118-119).

Деньги как вещественное выражение стоимости зарождаются в торговле как совокупности разрозненных актов обмена. Но стоимость как общественно необходимая масса потребительных ценностей, как общественно необходимое количество воплощенных в них культурных битов, получает свое полное развитие лишь в товарном рынке как системе обмена. Лишь тогда деньги перестают быть потребительной ценностью и становятся стоимостью, когда они теряют всякую иную полезность, когда их единственной полезностью становится выражение стоимости. Золотая монета еще не является окончательной формой денег, поскольку она может быть переплавлена в украшение или технический элемент. Подлинными деньгами становятся лишь кредитные, или фиатные, деньги.

Эпизодические займы не формируют кредит, кредит формируется лишь системой финансового рынка, на котором происходит умножение денег благодаря механизмам кредитной эмиссии – выпуска кредитных денег в виде бухгалтерских записей и коммерческих документов – поручений, чеков, векселей, банкнот и т. д.: