Загадки истории. Междуречье

. Первый известный по источникам после окончательного падения династии Саргонидов местный правитель Ур-Бау смог во второй половине ХХІІ в. до н. э. присоединить к Лагашу также Ур и Урук, существенно расширив пределы подвластной ему страны и сделав свою дочь жрицей в храме Ура. Пользуясь выгодным географическим положением своего государства, прежде всего его труднодоступностью для кутиев, Ур-Бау укрепился на троне, откупаясь от повелителей диких горцев богатыми дарами. Регулярно на север отправлялись ладьи, наполненные дорогим оружием, ювелирными украшениями, золотыми слитками, мебелью (тронами) с инкрустацией, парадными одеждами и драгоценными тканями. Удовлетворенные данью кутии не вмешивались в местные дела, что позволило Ур-Бау упорядочить местные коммуникации и ирригационную сеть, развернув масштабное строительство каналов, храмов и дорог.

После смерти Ур-Бау власть перешла к его зятю по имени Гудеа, сыну жрицы богини Гатумдуг (Нгатумду[г]) от «священного брака» с правителем или жрецом. Официально он не был рожден людьми, что делало его происхождение весьма почетным и обеспечивало высокое положение в традиционном шумерском обществе. Это позволило Гудеа сочетаться браком с одной из дочерей правителя Ур-Бау, а затем, после смерти тестя, получить власть над Лагашем. В равной степени новый правитель унаследовал и основные параметры положения и политики Ур-Бау – номинальную зависимость от кутиев, которым продолжал выплачивать щедрую дань, реальную самостоятельность в пределах подвластной страны и преимущественное внимание к масштабной строительной деятельности и широкой международной торговле.

Французская экспедиция под руководством Эрнеста де Сарзека и Гастона Кроса, проводившая раскопки в Лагаше в последней четверти ХІХ – начале ХХ вв. (на территории современного местечка Телло вблизи канала Шатт аль-Хай), обнаружила почти двадцать скульптурных изображений этого правителя и множество надписей на статуях и глиняных цилиндрах.

Изготавливались статуи из твердого черного диорита, доставлявшегося из страны Маган – северной Аравии. Надписи сохранили богатую информацию о торговых экспедициях и строительной деятельности Гудеа. Они также позволяют определить номинальные и реальные пределы власти лагашского правителя. Так, с одной стороны, в надписях подчеркивалось, что «добрый (или истинный) пастырь» Гудеа был избран собранием местных органов самоуправления, советом старейшин Лагаша. Это позволяет рассматривать его должность правителя как выборную, что было возвратом к шумерским традициям Раннединастического периода. С другой стороны, нигде не называя себя царем, сам Гудеа все же рассматривает свою власть как царскую, ничем и никем не ограниченную, и даже упоминает о тиаре и скипетре как неотъемлемых символах своего поста. Это уже свидетельствует о влиянии более поздних и близких Гудеа по времени традиций, заложенных аккадской династией Саргонидов с их возвышением всевластного правителя.

В целом все это позволяет рассматривать власть Гудеа как гибридную, объединяющую древние шумерские традиции, из которых правитель черпал оформление своей должности как формально выборной, и современные аккадские новации, отражавшие реальные, ничем практически не ограниченные возможности правителя по управлению централизованной страной. Такое мудрое позиционирование со стороны властителя страны позволяло создавать видимость соблюдения древних традиций при одновременном фактическом расширении властных полномочий. Покорность скромного и непритязательного правителя, осознающего свое ничтожество перед лицом богов и зависимость от выдвигавшего его человеческого коллектива была разумной данью традиционным представлениям шумеров о месте человека, в том числе и правителя, в мире людей и богов. Как видим, Гудеа, истинный сын своего народа, оказался более прозорливым и практичным, чем представители аккадской династии Саргон или Нарам-Суэн – правитель Лагаша успешно убрал раздражавшую шумеров форму возвеличивания правителя, сохранив при этом саму суть его исключительного единовластия. Возможно также, в определенной мере такая мудрость Гудеа была до некоторой степени обусловлена зависимостью от кутиев и невозможностью заявлять о своих властных претензиях в условиях выплаты дани северным завоевателям. В таких условиях громогласных заявлений о присвоении себе титула «царя четырех сторон света» не поняли бы ни его собственные подданные, ни, тем более, грозные оккупанты, способные в случае надобности силой показать зарвавшемуся даннику его настоящее место в подвластной им стране. Не случайно некоторые исследователи даже высказывают мысль, что Гудеа был на самом деле не более чем кутийским наместником в Шумере. Оснований для такого вывода более чем достаточно, ведь взаимодействие правителей Лагаша с захватчиками-кутиями было столь плотным, активным и взаимовыгодным, что впоследствии этот город, воспринимавшийся как предатель интересов жителей всего Двуречья, исключили из всех исторических хроник и он был вынужден самостоятельно составлять списки своих царей.

Как бы то ни было, практическая политика Гудеа прекрасно засвидетельствовала успешность избранной им политики, позволившей ему удерживать власть около двадцати лет. Не претендуя формально на абсолютное неограниченное господство над собственными подданными, тем более не заявляя о претензиях на владение сопредельными странами и всем миром, правитель Лагаша тихой сапой установил и реализовывал свою власть над всем Южным Двуречьем, включая Ура и Эреду, и даже западной частью Элама. Номинально, будучи лишь незначительным правителем зависимого от кутиев государства, Гудеа смог наладить широкомасштабную международную торговлю, невозможную без установления дипломатических отношений с многочисленными иностранными контрагентами. Сохранившиеся надписи свидетельствуют о том, что масштабы внешней политики лагашского властителя не уступали по своему размаху и пространственному охвату достижениям аккадских повелителей – Саргона и Саргонидов: «Сам Нин-Нгирсу открыл ему путь от Верхнего (то есть Средиземного) до Нижнего моря (то есть Персидского залива)». Однако того, что цари Аккада достигали прежде всего грубой военной силой, Гудеа не менее успешно достигал посредством дипломатии и торговли.

Источники свидетельствуют об активных торговых связях Лагаша с Эламом, Ираном, Индией (не говоря уже о побережье Персидского залива), Северной Месопотамией и Сирией, Аравией и, возможно даже, Египтом. Отовсюду в Южное Двуречье доставлялись ценные грузы, необходимые для выплаты дани кутиям и, в особенности, для реализации крупных строительных проектов, предпринятых Гудеа. Мрамор для сооружения храмов доставлялся из «Тидана, горы в Амурру», кедры и сосны – из Амана и с Ливанских гор, диорит, из которого изготавливали статуи, прибывал из Магана (Западной Аравии), золото и медь везли из гор Мелуххи, а природный асфальт – из Нижнего Туттуле на Евфрате. Не менее широко привлекал лагашский властитель к строительству квалифицированных архитекторов, строителей, каменотесов, резчиков, скульпторов и представителей многих других необходимых в строительном деле специальностей. Надпись на одной из статуй Гудеа гласит: «Чтобы построить храм Нин-Нгирсу, эламит приходил из Элама, житель Суз из Суз, Мага и Мелухха доставляли лес».

В предпринятой им организации храмовой жизни ярче всего проявилась описанная выше двойственность политики, в которой сочетались традиционное начало, характерное для власти Раннединастических номовых энси, и новаторские принципы, заложенные правителями Аккадской династии. С одной стороны, он последовательно отказывается от присвоения и огосударствления храмовой собственности и земель, не решается расценивать храмовое хозяйство как принадлежащее царю и каждый раз подчеркивает в своих надписях, что храмовые земли принадлежат не правителю, но богу. В этом он, казалось бы, следует в русле воззрений, заложенных авторами «реформы» Уруинимгины (Урукагины). Однако, с другой стороны, Гудеа отнюдь не возвращается к прежней системе множества храмовых хозяйств отдельных божеств, а создает вместо десятков разрозненных владений отдельных храмов единое для всего Лагаша централизованное управление всеми храмовыми землями. При этом все существовавшие ранее раздельно земельные наделы и хозяйства сливались в единое общегосударственное предприятие, посвященное богу Нин-Нгирсу. Обслуживающие это сведенное воедино хозяйство работники были лишены собственных участков, разделены на отряды и поставлены на натуральное довольствие, подобно тому, как это было при правлении Аккадской династии. Таким образом, как видим, на словах Гудеа отдавал дань давней шумерской традиции, на деле же последовательно придерживается линии Саргонидов.

Все собранные средства правитель Лагаша направил на храмовое строительство. Гудеа построил – или, скорее, отремонтировал и возобновил – по меньшей мере пятнадцать крупных храмов. Наиболее важным стало сооружение поражавшего своим великолепием и роскошью центрального государственного храма Э-Нинну, располагавшегося в городе Нгирсу и посвященного богу Нин-Нгирсу. В надписи на одной из статуй Гудеа сказано: «Когда Нингирсу на город свой благосклонно взглянул, Гудеа в благочестивые пастыри в стране он избрал, из числа 216 000 человек руку его взял – (то для Нингирсу) город он очистил, огнем осветил, для кирпичей установил форму, как оракул, судьбу (каждого) кирпича определяющую. […] Для Нингирсу, своего хозяина, все необходимое он видимым сделал. Его сверкающий Энинну – птицу Анзуд – он построил (и) на место свое вернул, внутри него его любимую террасу в аромате кедра для него создал. […] Когда Энинну для Нингирсу он построил, Гудеа, энси Лагаша, роскошно его украсил. Храм, подобный этому, ни один правитель (до Гудеа) Нингирсу не построил, а он построил. Имя (свое) он начертал, все необходимое видимым сделал, приказы Нингирсу точно исполнил. Из района Маган диорит он вывез (и) в статую свою превратил. Он назвал ее „Хозяину моему храм его я построил, ради жизни – мой дар” (и) в Эинну ее внес».

О пристальном внимании Гудеа к сооружению храма свидетельствуют и строительные надписи, и литературные предания, и даже скульптурные изображения. Традиционной была диоритовая статуя, на которой лагашский царь изображался не гордым полководцем-завоевателем, побеждающим врагов и попирающим их трупы, как это было при Саргонидах, а скромным архитектором, внимательно изучающим чертеж будущего сооружения, разложенный у него на коленях.

Строительство храма Э-Нинну ярко описывает литературная легенда, записанная в состоящей из 12 колонок и 317 строк надписи на цилиндре А. В ней рассказывается о постигшей Шумер засухе, столь жестокой, что в стране пересохли колодцы и каналы, а жителям грозили неурожай и голод. Бог Нин-Нгирсу сообщил об этом Энлилю, а тот, в свою очередь, посоветовал ему подвигнуть «черноголовых», как называли себя шумеры, построить ему храм. Следуя совету, Нин-Нгирсу явился в священном сне Гудеа и повелел начать строительство. Правитель Лагаша не понял значения сна и обратился за разъяснением к толковательнице слов богов богине Нанше, однако не прямо, а через посредничество своей покровительницы богини Гатумдуг, моля ее прислать на помощь крылатых существ утукку и ламассу. Молитва достигла божественного слуха, и Нанше разъяснила Гудеа, что боги желают сооружения великого храма Нин-Нгирсу, после чего засуха прекратится. По совету божественной толковательницы царь пожертвовал Нин-Нгирсу запряженную ослами колесницу и получил взамен все необходимые разъяснения и план строительства храма. Видимо, именно этот план изображен развернутым на коленях статуи Гудеа. Помимо предоставления чертежа храма, бог перечислил различную культовую утварь и оружие, которые следует ему посвятить, описывая разные части святилища и назначая время начала закладки храма и знак, после которого следует приступить к строительству. После сооружения траншей для фундамента и освящения строительства богом было послано живительное дуновение, ветер переменился и изнуряющая засуха закончилась. Стоит отметить важную деталь, зафиксированную в предании – строительство храма подается не как самостоятельное решение правителя, а как исполнение желания бога, выраженного в виде таинственного сна. Представление о том, что правителем движут божественные силы и он лишь выполняет их распоряжения, было весьма характерно для шумерского мышления и вполне соответствовало той политической линии на символическое преуменьшение своего реального значения, которую последовательно проводил Гудеа.

Завершенный храм представлял собой великолепное сооружение, богато украшенное статуями (в частности, самого Гудеа) и барельефами, наполненный драгоценной культовой утварью и несметными дарами божеству в храмовой сокровищнице. В святилище был обустроен ритуальный бассейн для священной воды, а близ храма разбит пышный сад с диковинными цветами, растениями и птицами, парк с разнообразной дичью и рыбный садок. Известно, что построенный Гудеа храм имел исключительные для того времени размеры, превосходя своей масштабностью любое другое здание того времени. Его длина составляла около 50 м, ширина достигала 30 м. Стены были сложены из кирпичей, скрепленных асфальтовой смолой.

Показательно, что посвященный Нин-Нгирсу храм задумывался как общегосударственное святилище, призванное объединить вокруг себя культы всех богов и богинь Двуречья. Действительно, при этом святилище как бы «дублировались» все остальные культы Шумера. Это вполне можно расценивать как полноценную культовую реформу, призванную объединить разрозненные города Двуречья не только религиозно, но и политически. Как тонко заметила Ю. Заблоцка, «создание единого святилища в большей мере, чем внешняя политика, сделало очевидным политические замыслы Гудеа». Рвение и энтузиазм, с которыми правитель Лагаша приступил к строительству храма, так переданы в строительной надписи: «Как корова, которая обращает взор на своего теленка, он всю свою любовь вложил в храм».

Завершение строительства стало поводом для организации семидневного общегосударственного празднества, ознаменованного наступлением на это время всеобщего ритуального равенства и благоденствия. В одной из надписей Гудеа сказано: «Опасных колдунов… женщин, произносящих заговоры, из города он (Гудеа) вывел… ремень не бил, плеть не била; мать сына своего ничем не ударяла; наместник, управляющий, надзиратель, сборщик налогов, находящиеся на страде и при чесании шерсти, – в руках их было бездействие; на городском кладбище не копали (могил), мертвых земле не предавали, певчий не приносил арфы, на зачинал плача, плакальщица не произносила причитаний; в пределах Лагаша человек, имевший тяжбу, никого не приводил к месту клятвы, ростовщик не входил в дом человека… Когда (храм) Э-Нинну, любимый храм (бога Нин-Нгирсу) он ему построил, он облегчил душу, руки омыл. Семь дней ячмень не мололся, рабыня со своей госпожой сравнялась, раб шел рядом со своим хозяином… он устранил в этом храме вражду, почтил справедливость (богов) Нанше и Нин-Нгирсу; сироте имущий ничего не причинял, вдове сильный ничего не причинял…»

Еще одна надпись свидетельствует: «Энси в своем городе (всех), как одного человека, сделал (ритуально) чистыми, „ном” Лагаша, как дети единой матери, становится един сердцем… мать с сыном не бранились, сын матери не дерзил(?); рабу, заслужившему побои, хозяин его не наносил удара по голове; если рабыня совершит проступок, ее хозяйка ни за что не ударяла ее по лицу… Во время входа в храм его хозяина (то есть бога Нин-Нгирсу) в течение семи дней рабыня со своей госпожой сравнялись, раб шел рядом со своим хозяином». Как справедливо отмечают исследователи, сведения надписей отображали лишь временные обрядовые социальный мир и справедливость, и чтобы увидеть реальную жизнь Лагаша эпохи Гудеа, следует рассматривать описанное в надписях «как бы с обратным знаком», когда хозяйка бьет рабыню по лицу, сильный и богатый обижает сироту и вдову, а ростовщик «входит в дом человека».

Как бы там ни было, от эпохи правления Гудеа сохранилось значительное количество надписей и произведений искусства, благодаря чему он стал для нас наиболее узнаваемой личностью не только всей эпохи правления кутиев в Двуречье, но во многом и всей истории древнего Шумера. Как отмечал знаменитый английский археолог Леонард Вулли, «нельзя считать, что значение Гудеа непомерно раздуто нами именно из-за этих «случайных» находок и что этот местный правитель не заслуживает подобного внимания». За обилием материальных и письменных памятников действительно стоит неординарный, выдающийся правитель, который смог удачно совместить особенности общественного и государственного устройства Раннединастического и Аккадского периодов истории Двуречья, идеологию общенародного равенства (по крайней мере, перед богами или на время обрядовых празднеств) с элементами сугубо деспотической власти, характерными для династии Саргонидов.

Высочайшего расцвета достигли в эпоху правления Гудеа литература и изобразительное искусство. Именно в это время окончательно оформилось классическое монументальное клинописное письмо, наиболее красивое из всех видов шумерской клинописи. Высочайшего уровня развития достигла портретная скульптура, представленная, прежде всего, изображениями самого Гудеа. Это монументальные памятники, выполненные в масштабе 1:1 или 1:1,5, исключительно правильно передающие пропорции человеческого тела и совмещающие традиции как древнего шумерского, так и современного аккадского типа. В скульптурных изображениях Гудеа традиционно выделяют два условных типа – шумерский и аккадский. Первый из них представлен приземистыми статуями, руки которых плотно прижаты к телу, а изображение в целом передано сухо и скованно. Аккадский же тип представлен более стройными и менее зажатыми изображениями, в которых чувствуется больше свободного движения и индивидуальной гармоничности композиции. Параллельное существование двух этих типов скульптурных изображений Гудеа как нельзя лучше передает сам характер его правления, проявлявшийся в симбиозе шумерских и аккадских традиций. Одновременно со статуями создаются многочисленные предметы декоративно-прикладного искусства – драгоценная инкрустированная мебель, культовая утварь, дорогое оружие. Высочайшего уровня достигает искусство резьбы на печатях. В литературе появляются поэмы, восхваляющие великие деяния правителя.

Умер Гудеа около 2117 г. до н. э., после чего власть над Лагашем получил его сын Ур-Нин-Нгирсу, правивший около четырех лет. Ни при нем, ни при совсем недолго правившем внуке Гудеа Пири[г]ме не произошло никаких существенных изменений по сравнению с предшествующим периодом. Лагаш продолжал, с одной стороны, оставаться данником кутиев, с другой – господствовать над всем Нижним Двуречьем. Ситуация изменилась при следующих правителях, приблизительно после 2113 г. до н. э., когда Лагаш потерял прежнее влияние и могущество, и страна распалась на отдельные независимые номы. К 2117–2111 г. до н. э. кутии установили прямую власть над всеми крупными городами Шумера, в том числе и над Уруком и Уром, которые до этого входили в состав государства Гудеа и его сына Ур-Нин-Нгирсу. Возможно, именно это установление прямой власти оккупантов над пользовавшимися прежде благоприятными возможностями опосредованной зависимости от Лагаша двумя городами послужило вскоре причиной выступления жителей этих двух городов против владычества кутиев и установлении над Двуречьем власти III династии Ура, о которой мы расскажем в следующей главе.

III династия Ура, или Как был устроен «казарменный коммунизм» «Царства Шумера и Аккада»

Уру была дана «царственность», но постоянное правление (бала) ему дано не было. С давних времен, с тех пор как были сотворены люди, и до конца многочисленного человечества – кто видел когда-нибудь черед «царственности», который переступил бы (отведенный ему) предел? Что до «царственности» его (Ура), черед ее исполнился. О чем же ты хлопочешь? Не хлопочи, мой Нанна, покинь свой город!

    Второй плач о разорении Ура

Дикие племена горцев-кутиев, сокрушившие на рубеже ХХІІІ–ХХІІ вв. до н. э. Аккадское царство Саргонидов, около столетия удерживали власть над Двуречьем. Северная часть территории Месопотамии находилась под их непосредственным владычеством, на юге же с середины ХХІІ в. до н. э. существовало полунезависимое государство, самым знаменитым правителем которого стал правивший около 20 лет энси Лагаша Гудеа. Ему удалось подчинить себе важнейшие крупные города региона, прежде всего Ур и Урук, и пока сложившийся статус-кво поддерживался, сосуществование шумеров, аккадцев и покоривших их завоевателей кутиев оставалось относительно приемлемым для черноголовых жителей Юга Двуречья. Все изменилось после смерти Гудеа и непродолжительного правления его преемников, когда Лагаш к 2111 г. до н. э. потерял контроль над Уруком и Уром и эти города, по всей видимости, попали в прямую зависимость от кутиев. Можно полагать, это вызвало недовольство местных правителей, подкрепленное сильнейшим взрывом народного негодования. Как бы там ни было, в последнее десятилетие ХХІІ в. до н. э. произошел очередной резкий поворот в истории Междуречья – началась успешная освободительная борьба против оккупантов-кутиев.

Во главе восставших встал некто Утухенгаль, согласно преданию – выходец из простонародья, ставший царем Урука бывший простой рыбак и вялильщик рыбы, полулегендарная судьба которого во многом напоминает стремительное возвышение Саргона Аккадского. От правления Утухенгаля практически не сохранилось оригинальных надписей, и лишь один из поздних клинописных списков содержит копию составленной от его имени надписи в форме триумфальной песни или краткой героической поэмы, повествующей о победоносной борьбе против кутиев. В ней говорится, что против «Кутия, дракона горы, врага богов, унесшего лугальство Шумера в горы, наполнившего Шумер враждой, похитившего у супруга супругу и у родителей их детей, возбуждавшего вражду и усобицу в стране, Энлиль царь стран, послал Утухенгаля, сильного мужа, царя Урука, царя четырех стран, царя, слово которого не имеет равного, сокрушить имя его (то есть Гутия). Он отправился к своей госпоже Иннине и помолился ей: „О владичица, львица битвы, прекрасная видом в странах, Энлиль послал меня восстановить царство Шумера и его независимость, будь мне помощницей”… Тирикан, царь кутия, изрек: „Никто не вышел против меня”. Он овладел Тигром до берега моря, до Нижнего Шумера». Далее рассказывается о принесении жертв в храмах Урука и других шумерских городов и обращении к жителям с призывом выступить против врагов во главе с посланным богами Утухенгалем. Предложение выступить против кутиев, сказано далее в поэме, вызвало единодушную поддержку всех жителей Урука, и, по всей видимости, всего Южного Двуречья: «обрадовал горожан Урука и Кулаба; его город, как один человек, встал за ним».

Выступление урукцев против кутиев удачно совпало или же было специально приурочено к смене кутийского правителя. Последний царь горцев по имени Тирикан к моменту решающей битвы с шумерами успел побыть при власти лишь сорок дней и, очевидно, не успел надлежащим образом приготовиться к подавлению восстания. Впрочем, правителю кутиев удалось выставить против Утухенгаля сборное войско зависимых аккадских и шумерских вассалов во главе с Наби-Энлилем и Ур-Ниназу, к которым, по мнению ряда исследователей, примкнул и правитель Лагаша Наммахани. Последовавшее затем поражение прокутийской коалиции окончательно подорвало былой авторитет Лагаша, так последовательно пестовавшийся Ур-Бау и Гудеа.

Позднейшая традиция объяснила победу восставших случившимся накануне битвы лунным затмением, которое Тирикана истолковал как неблагоприятное для себя предзнаменование и бежал с поля боя. Если считать этот факт достоверным, то астрономические вычисления позволяют назвать точный год изгнания кутиев из Месопотамии – 2109 г. до н. э. Впрочем, поскольку о затмении сообщают гораздо более поздние источники, точная дата обоснованно ставится под сомнение. Гораздо более достоверным является само бегство Тирикана, который, по словам упоминавшейся уже победной героической песни-поэмы один бежал пешком с поля боя и попытался укрыться вместе с женой и детьми в небольшом поселении под названием Дубрум. Местные жители не пожелали укрыть беглеца и незамедлительно выдали его Утухенгалю.

Итогом битвы стало окончательное изгнание кутиев из Месопотамии и утверждение единоличной власти Утухенгаля, который присвоил себе титул «царя четырех стран света». У победившего царя, впрочем, сразу появились потенциальные соперники. Одним из них стал энси Лагаша Наммахани, сохранивший на тот момент независимость от Урука, другим – правитель Ура Ур-Намму, находившийся, по всей видимости, в некой форме зависимости от Утухенгаля Урукского. Так, на обнаруженных в Уре Леонардом Вулли фрагментах диоритовых стел можно прочесть надписи: «Во славу Нингал, возлюбленной жены Сина, его владычицы, во славу жизни Утухенгаля, могучего мужа, царя Урука, царя четырех стран света, – Ур-Намму, правитель Ура…» и, с незначительным отличием: «Во славу Нанна царя Ануннаки, своего царя, ради жизни Утухенгаля, могучего мужа, царя Урука, царя четырех стран света…». Как видим, здесь Ур-Намму, будучи правителем Ура, является при этом одновременно зависимым наместником или вассалом царя Урука Утухенгаля.

До наших дней дошла надпись о состоявшемся после победы над кутиями территориальном споре между энси Лагаша Наммахани и неким неназванным «человеком Ура». Речь шла о размежевании границ, которые перед этим изменил в свою пользу энси Ура Лусага. Стороны прибегли к третейскому суду Утухенгаля, который рассудил тяжбу в пользу Лагаша. Из надписи невозможно понять, кто имеется в виду под «человеком Ура» – Ур-Намму или правивший перед ним энси Лусага, однако она дает понять, что положение урского правителя было более низким, подчиненным(?) по отношению к царю Урука Утухенгалю. Этот факт позволяет с высокой долей вероятности полагать, что «человеком Ура» в надписи о тяжбе был именно Ур-Намму. Более того, проигранный территориальный спор хорошо объясняет как последующую лютую ненависть Ур-Намму к Лагашу и его энси Наммахани, так и определенную натянутость в его отношениях с Утухенгалем, принявшим столь невыгодное для Ура решение.

Зарождавшееся соперничество Урука и Ура неожиданно разрешила простая случайность – во время осмотра строившегося канала, когда Утухенгаль проверял сооруженную дамбу, под ним просела глыба земли, он оступился, упал в воду и утонул. Власть сама упала в руки Ур-Намму, который незамедлительно переместил центр государства из Урука в Ур. «Царский список» сообщает по этому поводу: «Город Урук был поражен оружием, царственность его перешла к городу Уру». Ко времени вскоре после этого события относится, видимо, надпись, открытая Леонардом Вулли в Уре, оттиснутая на кирпичах, изготовленных для строительства одной из стен зиккурата: «Во славу владыки своего Нанна, славнейшего из сыновей Энлиля, могучий муж Ур-Намму, правитель Урука, царь Ура, царь Шумера и Аккада, воздвиг Этеменигуру возлюбленный им храм». Она, по всей видимости, свидетельствует, что поначалу Ур-Намму продолжал носить необычный титул «правитель Урука, царь Ура», не решившись сразу после смерти Утухенгаля присвоить титул «царя четырех стран света», перенести столицу в Ур и отказаться от титулования себя как правителя Урука. Лишь со временем, когда его власть окончательно укрепилась, Ур-Намму принял традиционную титулатуру: «могучий муж, царь Ура, царь Шумера и Аккада (Ки-Ури в шумерском варианте)». Именно в такой формулировке титул правителей новооснованной династии стал традиционным. Иногда, впрочем, применялся и более древний, также традиционный титул «царь четырех стран света».

Установление единоличного правления Ур-Намму произошло не ранее 2109 и не позднее 2104 гг. до н. э., хотя сам он отсчитывал годы своего царствования с момента получения власти над Уром, то есть со времени, когда был лишь наместником Утухенгаля. Первым значительным мероприятием, предпринятым Ур-Намму (2112(?)–2094 гг. до н. э.) в качестве полновластного правителя, стала расправа над Лагашем. Уже в год своего воцарения, обозначенный «датировочной формулой» «Царь Ур-Намму направил свои стопы снизу доверху», то есть от Персидского залива до Средиземного моря, правитель Ура низложил энси Лагаша Наммахани и посадил в городе своего наместника, чиновника по имени Ураба. «Датировочные формулы» использовались для названия отдельных годов царствования Ур-Наммы, отображая важнейшие мероприятия внешней (военные походы) и внутренней (строительные проекты, реформы) политики. Так, один из первых годов правления Ур-Наммы был обозначен формулой: «Сын Ур-Намму был призван эном в Урук», свидетельствующей об укреплении родовой власти царя. Таким образом, формула первого года правления Ур-Наммы свидетельствовала о распространении его власти с юга на север, в процессе чего и была ликвидирована самостоятельная государственность Лагаша. Впоследствии в «Царском списке», составленном во время правления самого Ур-Намму или его сына Шульги, Лагаш был исключен из перечня городов Шумера, в которых до возвышения Урука находилась «предвечная царственность». Имя же ненавистного соперника Наммахани лагашского и его родственников с завидным упорством уничтожалось на всех доступных надписях. В последующие ближайшие годы правления Ур-Намму лишил Лагаш выгод международной морской торговли, перенеся порт, в который приходили корабли из Индии и Аравии в Ур. «Датировочная формула» по этому поводу гласит: «Корабли Магана и Мелахи возвращены в руку бога Наны».

Основанная Ур-Намму после получения единоличной власти и перенесения столицы в Ур династия получила в литературе название III династия Ура, названная так потому, что, согласно данным «Царского списка», в древности в городе правили две другие династии. О первой из них, прославившейся своими роскошными погребениями, рассказано в первом разделе книги, вторая же династия Ура является в значительной степени виртуальной, поскольку о ней фактически ничего не известно. Официально государство III династии Ура носило название «Царство Шумера и Аккада», и в научной литературе его, равно как и сам период последнего столетия III тыс. до н. э., иногда называют неошумерским. Это справедливо лишь отчасти. Действительно, несмотря на то, что в официальном делопроизводстве, отправлении культа и школе традиционно использовался шумерский язык и все надписи, разного рода канцелярские тексты писались по-шумерски, в повседневном общении говорили практически исключительно по-аккадски. Смешанными, шумеро-аккадскими были к тому времени религия и официальная государственная идеология. Известный востоковед В. В. Емельянов заметил, что «этот период, завершающий этноисторическую жизнь шумеров, с полным основанием можно назвать политико-экономическим синтезом старошумерской и аккадской форм государственного устройства». Действительно, уже само название созданного Ур-Намму государства – «Царство Шумера и Аккада» – не только обозначало географические пределы державных устремлений урских правителей и установление их власти над обеими регионами Двуречья, но и подчеркивало связь создаваемого государства с двумя политическими традициями.

В целом в начале XXI в. до н. э. произошло стремительное возвышение города Ура, вокруг которого первым правителям новооснованной «третьей династии» удалось вскоре объединить почти весь Шумер. В объединение вошли Урук, Лагаш, Умма, Ниппур и другие города Южного Двуречья, а также основные центры Аккада. Достигнув высшей точки расцвета, ІІІ династия Ура распространила свое влияние вплоть до Сирии и Малой Азии. «Царство Шумера и Аккада» при Ур-Намму (2112–2094 гг. до н. э.) и, в особенности при его сыне и преемнике на троне Шульги (2093–2046 гг. до н. э.) превратилось в классическую древневосточную деспотию с единоличной самодержавной властью царя, не ограниченной никаким другим властным органом, и развитым государственным бюрократическим аппаратом. Проследить его историю и социально-экономические отношения мы можем на основании более чем ста тысяч документов хозяйственной отчетности, хранящихся ныне в различных крупных музеях мира. До наших дней сохранились два крупных архива центральной государственной администрации – в самом Уре и в расположенном южнее Ниппура Пузриш-Дагане (современный Дрехем), а также многочисленные местные архивы, наиболее значимыми из которых являются собрания из Уммы, Лагаша, Ниппура и Адаба. Число глиняных табличек, содержащих эти бухгалтерские ведомости, составляет не менее трети от общего количества известного на сегодня мирового архива клинописных глиняных табличек.

Установление деспотической формы правления в государстве III династии Ура было неизбежно по меньшей мере по нескольким причинам. Во-первых, возврат к древнешумерскому самоуправлению отдельных номов не был возможен из-за необходимости ремонта запущенной и полуразрушенной за годы векового господства кутиев ирригационной системы. Организовать столь масштабные строительные работы, к тому же скоординированные между отдельными номами, разрозненным городским общинам было не под силу – это была задача, с которой мог справиться лишь централизованный бюрократический аппарат.

Действительно, первые мероприятия Ур-Намму, предпринятые им в сфере внутренней политики, касались ремонта, восстановления и расширения пришедшей в упадок ирригационной сети. В этом он продолжил деятельность своего предшественника Утухенгаля, погибшего, как мы помним, во время осмотра и проверки плотины на строящемся канале. При Ур-Намму было сооружено множество новых оросительных и мелиоративных каналов в Ниппуре, Лагаше, Эреду и, конечно же, столичном Уре. Правитель прославился как выдающийся строитель, заботящийся о благополучии вверенной ему богами страны – один лишь перечень построенных при нем сооружений поражает воображение. Многочисленные строительные надписи царя гласят: «Во славу владычицы своей Нингал Ур-Намму, могучий муж, царь Ура, царь Шумера и Аккада, воздвиг сей великолепный Ги-пар», «Во славу благородной владычицы Инанны… Ур-Намму воздвиг Эш-бур, возлюбленный ею храм», «Во славу Нанна Владыки Небес…», «Во славу Ану, царя богов…», «Во славу Нин-э-гал, владычицы своей…». В собрании Библиотеки Пирпонта Моргана в Нью-Йорке хранится найденная в Ниппуре бронзовая статуэтка, изображающая Ур-Намму в образе строителя с большой корзиной глины, предназначенной для изготовления строительного раствора, на голове. Деяния отца достойно продолжил его преемник Шульги, в гимне в честь которого сказано: «Я царь четырех сторон света, пастырь черноголовых, герой и бог стран… Я укрепил дороги и строил крепости, неподалеку от них заложил сады, создал там места покоя, к которых велел поселиться доверенным людям».

Ур-Намму так много строил, что во время раскопок Ура, проводившихся Леонардом Вулли, кирпичи с именем основателя ІІІ династии Ура стали наиболее массовой строительной находкой. Это привело даже к одному забавному курьезу, так описанному Эдвардом Кьера: «Во время раскопок Ура Халдейского сэр Леонард Вулли, который возглавлял экспедицию, отдал рабочим распоряжение сохранять все кирпичи с надписями до тех пор, пока их не посмотрит специалист. Если надпись оказывалась новой или чем-то интересной, кирпич у рабочего забирали, а ему давали бакшиш, что-то около четырех центов. Конечно, рабочие очень заботились о том, чтобы не пропустить подобные кирпичи и настаивали на изучении своих находок. Так вот, один из ранних царей Ура Ур-Намму вел широкое строительство, но для великого множества кирпичей он использовал одну стереотипную формулу со своим именем. Поэтому кирпичи с его клеймом ничего не стоили и не приносили рабочим вознаграждения. Расхаживая по раскопкам и рассматривая надписи мы почти всякий раз произносили «Ур-Намму», что в переводе на язык землекопа означало просто «бакшиша не будет». Забавно было наблюдать за реакцией рабочих. Они обзывали Ур-Намму всевозможными прозвищами, которые здесь нельзя повторить. Царь, наверное, очень бы удивился, узнай он, какие «похвалы» стяжал он от далеких потомков за свои труды».

Вторым фактором, подталкивавшим шумеро-аккадское общество к установлению единовластного правления, было хорошо усвоенное политико-идеологическое наследие аккадской династии Саргонидов, которое в условиях победы над оккупантами и восстановления контроля над всем Двуречьем неизбежно вели правителей по пути создания централизованной монархии. В какой-то степени Ур-Намму и его сын Шульги оказались такими же заложниками ситуации, как и, в свое время, Гудеа, только, в отличие от последнего, с обратным знаком. Действительно, точно так же как Гудеа в условиях своего зависимого от кутиев положения вынужден был прибегать к старошумерским раннединастическим практикам делегирования власти на места, своеобразного самоуничижения и «размазывания ответственности», Ур-Намму и его преемники должны были, изгнав завоевателей, принять на себя ответственность за судьбу освобожденной ими страны. При этом они имели возможность опираться на достижения как Саргонидов, так и самого Гудеа – в подавляющем большинстве случаев отдельные городские общины уже были в прошлом поставлены под контроль назначавшихся сверху чиновников и утратили традиции самоуправления.

В-третьих, немаловажной была проблема доверия к местным общинам, знати и жречеству, долгие десятилетия находившимся под властью оккупантов. Не встанут ли они вновь, вскоре после освобождения, на сторону изгнанного врага, не приведут ли назад его или новых захватчиков? Эти опасения были тем более актуальны, что со времени царей ІІІ династии Ура на Двуречье усилился натиск племен марту (западных) – ветви ханаанейских племен, которые в будущем станут известны под именем амореев. Уже тексты времен правления Гудеа упоминают об этих народах, описывая их как «диких жителей гор, которым чужды города и выращивание хлеба». В другом месте об этом диком кочевом народе сказано, что он «ест сырое мясо, всю жизнь не знает, что такое дом, а умерев, остается непогребённым».

В-четвертых, в установлении твердой власти из единого центра были заинтересованы и сами местные общины. Разоренные предшествующей оккупацией, войнами и набегами они во многих случаях были попросту неспособны возродить раннединастическую, старошумерскую систему управления собственным номом, которая, к тому же была основательно подзабыта за долгие десятилетия правления Аккадской династии Саргонидов и оккупации захватчиков-кутиев. Воссоздание централизованной модели управления Двуречьем было крайне выгодно для местного населения, которое видело в этом не только залог возрождения страны, но и собственного благополучия. Эти надежды общинников на нормализацию жизни при установлении твердой власти оказались отчасти оправданы. Новой династией был наведен жесткий порядок, обеспечена безопасность на всей территории страны, а не только в отдельных городах. Прекратившиеся войны между номами и утверждение мира во всем Двуречье способствовало расселению жителей за пределы городов, возрождению деревенской жизни. Впервые, спустя многие столетия после Протописьменного периода, археологи фиксируют в это время появление по всей территории государства многочисленных поселений деревенского типа. Они основываются вдоль берегов обеих рек и крупных магистральных каналов, их жители вновь осваивают заброшенные ранее земли, расширяют сеть мелких каналов, увеличивая посевные площади. Скорее всего, эти деревни представляли собой укрепленные большесемейные поселения, называвшиеся по-шумерски э-дуру. Установившийся в стране покой нашел отражение и в литературных произведениях того времени. К примеру, в гимне царю Шульги сказано:

Тот, кто приходит сверху и кто приходит снизу,
Может […] не бояться,
Идущий по дороге идти может и ночью
И чувствовать себя как в укрепленном городе.

Наконец, в-пятых, многие обедневшие храмовые служащие, представители знатных родов и даже простые зажиточные общинники вполне обоснованно надеялись и имели возможность получить в отстраиваемой сверху державе хлебные посты разного рода управленцев, администраторов, надсмотрщиков государственно-храмовых хозяйств. Это обеспечивало широкую народную поддержку и Утухенгалю, и Ур-Намму с Шульги. Таким образом, повторение пройденного Саргоном Древним пути по централизации страны на новом этапе было для Двуречья насущной необходимостью и исторической закономерностью. Сложившаяся после изгнания кутиев ситуация неумолимо вела шумеро-аккадское общество по пути создания деспотического централизованного государства с неограниченной властью стоявшего в его главе монарха.

Власть правителей ІІІ династии Ура передавалась по наследству от отца к сыну и была абсолютной и неограниченной. Самодержавие царя не сдерживал никакой другой властный орган, действующий параллельно царской власти и независимо от нее. Положение правителя было столь исключительным, что именно в это время появляется представление о извечной непреходящей божественной «царственности» (нам-лугала), которая возникла в самом начале времен и затем переходила от царя к царю и из одного города в другой непрерывно из столетия в столетие. Эти воззрения нашли выражение в знаменитом «Царском списке», первая редакция которого была составлена при создателе ІІІ династии Ура Ур-Намму.

Перемещение «царственности» было представлено в «Царском списке» следующим образом: «В городе (таком-то) (некто) стал царем. (Столько-то) лет он правил. (После этого приводится перечень царей, правивших в названном городе с указанием лет их правления, указание общего числа царей и общей суммы лет их царствования). Город (такой-то) был поражен оружием, „царственность” его перешла (была перенесена) в город (такой-то)». В другой версии Царского списка приводилась иная версия формулировки: «Черед правления (бала) города (такого-то) переменился (окончился); „царственность” его была перенесена в город (такой-то)». Как видим, задача «Царского списка» состояла в насаждении представления о божественном происхождении власти правителей III династии Ура, обусловленной переходом к ним «предвечной царственности», низошедшей с неба после великого потопа.

При сыне Ур-Намму Шульги возрождается также появившееся ранее при Нарам-Суэне обожествление правящего монарха. Царь шумеров одновременно должен был быть и шумерским божеством. В царских списках, составлявшихся писцами в конце истории ІІІ династии Ура Шульги и его сын по имени Арам-Зуэн (по-аккадски – Бур-Син І) (2045–2037 гг. до н. э.) прямо названы «богами». Бур-Син сам себя называл «богом, дарующим жизнь своей стране» и «богом – солнцем своей страны». В культовом гимне в честь Шульги говорится, что он, как и следует божеству, вознесся после земной смерти на небеса, тогда как его отец Ур-Намму, оставшийся простым смертным человеком, вынужден был сойти вниз в подземное царство мертвых. До наших дней сохранился крайне любопытный литературный памятник, условно называемый «Нисхождение Ур-Намму в Подземный мир», в котором описываются загробные деяния основателя ІІІ династии Ура. Прибыв в потустороннее царство, он первым делом приносит жертвы и дары семи подземным богам в их дворцах. Потгом он делает подарки жрецам и писцам, которые, видимо, должны определить его дальнейшую судьбу. Затем Ур-Намму достигает самого центра подземного мира, где встречается с Гильгамешем, который разъясняет ему правила пребывания в царстве мертвых. Однако вскоре умерший царь начинается томиться в потустороннем мире и хочет вернуться наверх, в мир живых, откуда до него доносятся стенания жителей Двуречья. Ур-Намму начинают терзать воспоминания – об оставленной жене и ребенке, которого не успел даже подержать на коленях, о недостроенных укрепления Ура и новом дворце, который даже не успели освятить, о маленьких сестрах, о которых некому будет позаботиться. Боги даровали покинутому им Двуречью процветание и изобилие, но умерший правитель уже никогда не сможет увидеть свет солнца, навсегда оставшись в подземном мире.

Хотя шумеры специальных царских святилищ не сооружали, но посвящали царям статуи, часовни, пристройки и притворы, отдельные обособленные помещения крупных городских храмов и дворцов. Упоминания о такого рода сооружениях, возведенных в честь царя Шу-Суэна, сохранились во многих городах Двуречья. На руинах одного из храмовых помещений Ура была обнаружена табличка с надписью: «Шу-Суэну, любимцу Энлиля, царю, коего Энлиль избрал в своем сердце, могущественному царю, царю Ура, чарю четырех стран света, своему богу, слуга его Лугаль-Магурре, начальник городской стражи наместника Ура, любимый дом построил». Такое помещение было обнаружено также в Тель-Амасре в развалинах дворца правителей Эшнунны. В таких местах царям приносились жертвы, к ним обращались с молитвами и увещеваниями, пели им обрядовые гимны. До наших дней сохранилось восемнадцать культовых песен в честь одного из правителей Ура Шу-Суэна (Шу-Сина). После смерти Шульги в его честь была названа звезда и один из месяцев (седьмой или десятый) календаря города Ура, а имя Шульги входило в состав имен подданных «Царства Шумера и Аккада» в формуле: «Шульги – мой бог».

К обожествленным царям обращались с молитвой о здоровье, о долголетии, о помощи в делах, о заступничестве перед верховными богами. Такие обращения могли быть не только устными, но и письменными, записанными на глиняных табличках, прилагавшихся к жертве. Со временем такого рода «письма к богам» стали одним из наиболее распространенных литературных жанров. Вот пример одной из таких просьб-молитв некоего горожанина Ура по имени Уршагга. Царь, к которому подданный обращается, в тексте не назван, но, скорее всего, это был один из последних правителей ІІІ династии Ура – Амар-Зуэн либо Шу-Суэн, возможно, уже ушедший в мир иной. Уршагга обращается к царю как богу, ставя его в один ряд с Инанной и Аном:

К моему царю с многоцветными глазами,
носящему бороду из лазурита,
Я обращаюсь.
Золотой статуе, изваянной в добрый день,
«Сфинксу», воздвигнутому в чистой овчарне,
избранному в чистом сердце Инанны,
Господину, герою Инанны, скажи:
Его приговор подобен воле сына Ана,
Его приказ, подобно словам бога, непреложен,