Единичные и множественные преступления

Единичные и множественные преступления
Анатолий Петрович Козлов

Александр Павлович Севастьянов

Теория и практика уголовного права и уголовного процесса
В работе анализируются единичные и множественные преступления с позиций их определения, классификации, квалификации и назначения наказания. Такой подход позволил авторам создать достаточно полную картину взаимосвязи исследуемых категорий уголовного права в их соотношении друг с другом и правовых последствий данного соотношения.

Работа рассчитана на преподавателей, аспирантов и студентов юридических вузов.

Анатолий Козлов, Александр Севастьянов

Единичные и множественные преступления

Рецензенты:

А. И. Коробеев, доктор юридических наук, профессор

С. Ф. Милюков, доктор юридических наук, профессор

Авторы:

канд. юрид. наук, доц. А. П. Козлов – часть 1, часть 2, раздел I части 3 (в соавт. с А. П. Севастьяновым), раздел II части 3; канд. юрид. наук, доц. А. П. Севастьянов – раздел I части 3 (в соавт. с А. П. Козловым).

© А. П. Козлов, А. П. Севастьянов, 2011

© ООО «Юридический центр-Пресс», 2011

Введение

В уголовном праве одной из сложнейших проблем признается множественность преступлений. Теория уголовного права не может до сих пор предложить устоявшееся, юридически грамотное, приемлемое определение множественности преступлений. Не исключено, что именно из-за этого законодатель не формулирует данный институт в Уголовном кодексе, хотя в проектах УК такие законодательные предположения существовали. Ни теория уголовного права, ни уголовный закон не имеют четкого и ясного представления о видах множественности, об этом свидетельствует регулярное изменение их регламентации в УК.

Нет ясной картины ни в теории уголовного права, ни в судебной практике, ни в законе и по вопросу о квалификации множественности преступлений и установлении уголовной ответственности при множественности преступлений.

Не менее сложная ситуация существует и вокруг единичных преступлений, которые являются основой множественности преступлений: законодатель их не регламентирует, теория уголовного права не дает четкого их определения и деления на виды; судебная практика довольно часто не желает соотносить свои решения с видами единичных преступлений. Именно поэтому исследование множественности преступлений мы предваряем анализом единичных преступлений с их определением, классификацией и квалификацией. И предлагаем читателю свой взгляд на уголовную ответственность за единичное преступление и при множественности преступлений.

Часть 1

Единичные и множественные преступления: их понятие и классификация

Раздел I

Единичные преступления: понятие и классификация

Глава 1

Понятие единичного преступления

Прежде чем вести речь о множественном преступлении, необходимо осознать одну аксиому: множественное явление всегда состоит из единичных. Теория уголовного права уделяет этому достаточное внимание и выделяет это единичное, но под разными наименованиями – «единое», «единичное», «особенное». Разумеется, если сущность исследуемого не меняется в зависимости от наименования, то различие в наименовании особого значения не имеет, тем не менее, точное наименование любого явления – залог точного поиска его сущности. В этом смысле более верным является наименование того особенного, совокупность которого составляет множественность, как единичного, поскольку термин «единое» показывает лишь внутреннюю целостность явления, тогда как термин «единичное» свидетельствует не только о внутренней целостности, но и об обособленности явления вовне. Именно эта двойственность сущности последнего термина и привлекает нас в нем. Следует согласиться с И. Б. Агаевым, который считает, что более точным является термин «единичное».[1 - Агаев И. Б. Проблема повторности в уголовном праве. М., 2004. С. 21.]

Проблема соотношения единичных и множественных преступлений и связанные с нею проблемы понимания и классификации тех и других сравнительно давно находятся в центре внимания криминалистов. Это вызвано и реальным существованием единичных и множественных преступлений, и сложностью их понимания и определения, и сложностью их взаимосвязи. При этом теория уголовного права знает реальные попытки дать более или менее четкое определение единичного преступления, что позволило бы отграничить его от множественного, и фактическое отношение к подобному. Так, Н. С. Таганцев следующим образом понимал единичное преступление: «Определяя преступление как посягательство на норму в ее реальном бытии, мы предлагаем, как общее правило, единое, более или менее точно очерченное действие лица, посягающее на норму и единую также строго определенную норму как предмет посягательства».[2 - Таганцев Н. С. Курс русского уголовного права. Часть Общая. Кн. 1. СПб, 1878. С. 255.] Здесь нужно обратить внимание на то, что под нормой автор понимает социальную норму («не убей», «не укради» и т. д.[3 - Там же. С. 256 и др.]). Именно поэтому единое действие лица не может быть «четко очерчено» («не убей» нарушается и умышленным убийством, и неосторожным лишением жизни, и терактом, и посягательством на жизнь работника милиции и т. д.). В то же время весьма позитивным представляется рассмотрение Н. С. Таганцевым единого преступления как единого действия лица, о чем ниже будет сказано более подробно.

Критически относился к возможности выработки критериев определения единичного преступления Н. Д. Сергеевский, считая это проблемами конкретного преступления и, следовательно, обязанностью суда, тем не менее, предлагает три момента по установлению единичного преступления: а) разделение действий во времени не исключает их единичного характера; б) связь между человеком и тем, что им сделано; в) временное отношение субъективного настроя в отдельных актах.[4 - Сергеевский Н. Д. Пособие к лекциям. СПб., 1905. С. 313.] Здесь мы видим, что на обобщенном, не ясно выраженном уровне высказаны те же самые положения, которые позже более четко выразил С. В. Познышев: и о взаимном отношении субъективного настроя – едином умысле и общей цели; и о существовании единичности при нескольких раздельных во времени актах, т. е… невзирая на свой скепсис, автор наметил довольно точную тропу к пониманию единичного преступления.

Точнее, на наш взгляд, описывал единичное преступление С. В. Познышев: «Единство преступления предполагает, прежде всего, единство объекта, на который направляется посягательство. Надо выяснить, какой объект намечен был виновным как предмет его посягательства. Единство действия предполагает, далее, одно общее решение подвергнуть известному воздействию данный объект, хотя, быть может, по частям и в несколько приемов. Наконец, предполагается одна, хотя, быть может, и распадающаяся на несколько раздельных по времени актов деятельность, направленная на этот объект».[5 - Познышев С. В. Основные начала науки уголовного права. М., 1912. С. 638.] Основными достоинствами здесь выступает следующее: 1) автор в понимании единичного преступления объединяет объективные и субъективные начала и делает упор на одно общее решение, что означает и единство умысла, и общность цели и 2) автор старается обратить внимание на то, что раздельность актов поведения не исключает единичного преступления. В то же время следует отметить: С. В. Познышеву не удалось до конца определиться с единичным преступлением, поскольку упоминаемая им одна деятельность не всегда носит столь однозначный характер, чтобы опираться на нее при установлении единичного преступления.

В теории советского уголовного права продолжаются поиски наиболее оптимального определения единичного преступления. Достаточно полно дискуссии о понятии и определении единичного преступления отражены в работе В. П. Малкова,[6 - Меткое В. П. Совокупность преступлений. Казань, 1974. С. 51–74.] поэтому не видим смысла в их повторении. Остановимся только на некоторых принципиальных вопросах и более поздних позициях.

Так, Н. Д. Дурманов считал: «Отдельное конкретное преступление в принципе соответствует отдельному конкретному действию или бездействию субъекта или отдельному деянию, если этот термин употреблять для обозначения действия и бездействия в сочетании с вызванными ими результатами».[7 - Дурманов Н. Д. Понятие преступления. Л.; М., 1948. С. 65.] Подобное более общее понимание единичного преступления, нежели ранее предлагаемое в теории русского уголовного права, естественно, не украшало советское уголовное право, поскольку в нем терялись критерии единичного преступления. Ведь автор признавал единичным «отдельное конкретное преступление», т. е. то, что зафиксировано в законе в виде отдельной части статьи или статьи при отсутствии частей. И это при том, что, по мнению Н. Д. Дурманова, Н. С. Таганцев и Н. Д. Сергеевский «приближались к правильному решению вопроса».[8 - Дурманов Н. Д. Указ. соч. С. 64.] Думается, автор допустил в данном случае формально-логическую ошибку «слишком широкого определения».

По существу, подобное элементарное представление о единичном преступлении как единичном деянии, приводящем к единому результату, и зафиксировано в теории в качестве простейшего понимания единого преступления.[9 - Герцензон А. А. Квалификация преступления. М., 1947. С. 15; Кузнецова Н. Ф. Значение преступных последствий. М., 1958. С. 78; Яковлев A. M. Совокупность преступлений по советскому уголовному праву. М., 1960. С. 22; Пионтковский А. А. Учение о преступлении. М., 1961. С. 662–663 и др.] Если бы вся масса единичных преступлений заключалась только в этом, вообще не было бы проблем с пониманием единичного преступления. Мы бы раскрыли в полном объеме понятие преступления,[10 - Козлов А. П. Понятие преступления. СПб., 2004.] и этим бы ограничились. Однако жизнь богаче, и в качестве единичного преподносит нам и нечто иное, не ограниченное единым действием и единым результатом.

Сложности в понимании единичных преступлений прежде всего связаны с необходимостью ясно и четко разобраться в вопросе о том, что мы имеем в виду, говоря о единичном преступлении: конкретное реально совершенное общественно опасное деяние или диспозицию нормы как вид преступления. Данная проблема была поставлена еще в XIX веке Н. С. Таганцевым, который писал, что осложнение единичных преступлений зависит либо «от свойства самой нормы как предмета нарушения или 2) от свойства самых действий нарушителя».[11 - Таганцев Н. С. Указ. соч. С. 255.] И в дальнейшем теория уголовного права не видит в этом ничего предосудительного. Так, по мнению В. П. Малкова, «нередко в преступных деяниях, относящихся к составным преступлениям, можно обнаружить признаки продолжаемого, в преступлениях с альтернативными действиями – признаки составного или длящегося преступления и т. п.».[12 - Малков В. П. Указ. соч. С. 91.] Как видим, автор даже не обращает внимания на указанное смешение нормы уголовного закона и реальности и видов единичных преступлений между собой.

Подобное смешение сохраняется до настоящего времени. Например, В. Н. Кудрявцев считал и считает, что «в основе признания того или иного поступка или группы человеческих поступков единичным преступлением (здесь и ниже выделено нами. – А. К.), а следовательно, и в основе конструкции нормы Особенной части, его предусматривающей, лежат специальные свойства этих поступков… Единичным преступлением в законодательстве признается такое сочетание актов поведения…».[13 - Кудрявцев В. Н. 1) Общая теория квалификации преступлений. М., 1972. С. 282; 2) Общая теория квалификации преступлений. М., 1999. С. 240.] С одной стороны, автор связывает единичное преступление с реальной деятельностью человека, с другой стороны, относит его к закону. То же самое мы встречаем и у других авторов: «Для признания того или иного преступления единым с точки зрения правовой необходимо, чтобы составляющие его, связанные между собой в реальной жизни противоправные действия были зафиксированы, выделены в законе в качестве одного, единого состава преступления»;[14 - Семернева Н. К., Новоселов Г. П., Николаева З. А. Множественность преступлений: квалификация и назначение наказания. Свердловск, 1990. С. 4.] «общепринятым в теории уголовного права является мнение, согласно которому под единичным преступлением понимается общественно опасное деяние, подпадающее под действие одной уголовно-правовой нормы, т. е. содержащее признаки одного состава преступления»;[15 - Российское уголовное право. Курс лекций. Т. 1. Владивосток, 1999. С. 550.] «единичным преступлением признается такое деяние, которое содержит состав одного преступления и квалифицируется по одной статье или ее части».[16 - Курс уголовного права. Т. 1. М., 1999. С. 500.] Вполне понятно, почему это происходит: конкретное деяние становится преступлением только тогда, когда оно соответствует признакам какой-либо диспозиции уголовного закона, отсюда преступление выступает как некое единство поведения и закона. Тем не менее такая позиция не может устроить ни теорию уголовного права, ни практику, поскольку она не позволяет уточнить, что же создает специфику единичного преступления – поведение или закон.

В этом плане, представляется, не особенно удалось определение единичного преступления Е. А. Фролову, Р. Р. Галиакбарову, Т. Э. Караеву и др. Так, последний пишет, что единичным преступлением являются такие общественно опасные действия, «которые, будучи внутренне связаны между собой мотивами и целями поведения субъектов, сравнительно часто именно в таком сочетании встречаются в реальной действительности и в силу этой типичной объективной и субъективной их взаимосвязи выделяются законом в составе преступления».[17 - Караев Т. Э. Повторность преступлений. М., 1983. С. 8.] Недостатками данного определения является следующее. Во-первых, все определение в целом заранее рассчитано на многомоментное действие («действия, которые»), в результате чего остается за его пределами одномоментное поведение. Во-вторых, в нем указано на внутреннюю связь действий; с этим можно было бы согласиться, если бы автор говорил о функциональной связи телодвижений, поскольку именно она, прежде всего, характеризует внутреннюю связь действий; однако автор эту внутреннюю связь оформляет только с позиций мотива и цели, отсюда и последующее высказывание об объективной взаимосвязанности действий повисает в воздухе, остается без подтверждения. В-третьих, в определении обращается внимание на то, что единичное преступление сравнительно часто встречается в реальной действительности и действия в нем типично взаимосвязаны. По существу, это господствующая в теории уголовного права,[18 - См. Кудрявцев В. Н.: 1) Общая теория квалификации преступлений. С. 282; 2) Общая теория квалификации преступлений. М., 1999. С. 240, и др.] но не совсем точная позиция, ведь трудно было признать «сравнительно распространенными» применительно к УК 1960 г. нарушение законодательства о континентальном шельфе, незаконное пользование знаками Красного Креста и Красного Полумесяца, повреждение морского телеграфного кабеля и т. д., и применительно к УК 1996 г. массовые беспорядки, нарушение правил безопасности на объектах атомной энергетики, противоправное изменение государственной границы Российской Федерации и т. п.; т. е. распространенность для преступлений не является существенным признаком, она не определяет преступление. Неудобно напоминать, но признаками преступления признаются общественная опасность, противоправность и по желанию авторов, виновность, наказуемость, аморальность. Можно возразить, что противоправность свидетельствует о распространенности явления. Однако такое возражение некорректно: 1) противоправность показывает типичность явления, т. е. выделяет тип поведения, что вовсе не доказывает его распространенности – разговоры о распространенности в данной ситуации являются обычной софистикой: если совершено хотя бы одно посягательство такого типа, то оно в соответствии с отсутствием вообще посягательств сравнительно распространено; 2) сравнительная распространенность явления вовсе не свидетельствует о его преступности (очень распространен в обществе переход улицы пешеходом в неположенном месте, но от этого он не становится до определенных условий преступлением); 3) в уголовном законе формируются виды преступлений не по признаку распространенности деяния, а по степени его общественной опасности, по значимости объекта посягательства (и это, в общем-то, аксиома). В-четвертых, неопределенный характер носит высказывание о выделении единичного преступления законом «в составе преступления» в силу неопределенности понимания состава (на наш взгляд, термин «состав преступления» вообще в уголовном праве является излишним и при анализе преступления можно вполне обойтись без него[19 - См.: Козлов А. П. Указ. соч. С. 173–189.]). Анализируемая точка зрения уже подвергалась критике в теории уголовного права.[20 - См.: МалковВ. П. Указ. соч. С. 64.] В результате мы видим, что критикуемый подход несет в себе сразу две формально-логические ошибки: и слишком узкого – с одной стороны, и слишком широкого – с другой (применительно к распространенности) определения.

С указанных позиций следует обратить внимание на подход к решению вопроса А. М. Яковлева. По его мнению, единое преступление образует следующее сочетание действий и последствий: а) единичное действие вызывает единичное последствие; б) единичное действие вызывает несколько однородных последствий; в) несколько однородных действий вызывает единичное последствие; г) несколько однородных действий вызывает несколько однородных последствий; д) единичное действие вызывает несколько разнородных последствий; е) несколько разнородных действий вызывает несколько разнородных последствий.[21 - Яковлев А. М. Совокупность преступлений по советскому уголовному праву. М., 1960. С. 19–22.] При всей дискуссионности предложения (например, отнесения к единичным преступлениям нескольких однородных действий, вызывающих несколько однородных последствий; или нескольких разнородных действий, вызывающих несколько разнородных последствий; а также отсутствие в указанном перечне нескольких разнородных действий, вызывающих единичный результат) в нем содержится один важный позитивный момент – автор определяет единичное преступление как реально существующую категорию, а не свойство закона.

В уголовном праве логика совершения преступления довольно-таки проста: коль скоро виновность объявляется самостоятельным признаком преступления (это господствующая точка зрения, хотя есть и сомневающиеся), постольку преступление начинается с момента возникновения негативного по отношению к обществу психического отношения и завершается причинением вреда. Следовательно, все, что располагается в этом интервале, представляет собой одно преступление: сюда входит и возникновение вины с мотивационной сферой, и создание условий, и исполнение преступления. Значит, если виновный сначала создал условия для исполнения преступления, затем совершил действия по исполнению преступления, которыми причинил вред, то все это – одно преступление. Отметим для себя аксиому: создание условий здесь отдельной квалификации не требует, так как все поведение человека – единое преступление. Мало того, это единичное преступление, которое не находит однозначного оформления в какой-либо норме уголовного закона.

Такие действия приобретают самостоятельный характер в трех случаях: 1) при прерывании этих действий и появлении неоконченной преступной деятельности; 2) при их совершении другими лицами (соучастие); 3) при признании их самостоятельными преступлениями (бандитизм, в определенной части – ст. 218 УК). Первые два случая нас в данной ситуации мало интересуют, но третий прямо касается проблемы единичного и множественного преступления, потому что создание условий, выразившееся в изготовлении и ношении оружия, сразу потребует квалификации по совокупности с основным поведением виновного. Возникает реальный вопрос: в целом единое преступление превращается во множественность благодаря специальному оформлению создания условий в законе или остается единичным? А может быть, есть две разновидности единичного преступления: на конкретном уровне и на уровне закона? Ведь не случайно в уголовном праве господствует мнение, обосновывающее единичность преступления с позиций социальных и юридических,[22 - Кудрявцев В. Н. Общая теория квалификации преступлений. С. 283; Криволапое Г. Г. Множественность преступлений по советскому уголовному праву. М., 1974. С. 4; Караев Т. Э. Повторность преступлений. М., 1983. С. 7–8 и др.] при котором берется за основу не конкретное преступление, а оформление преступления в законе – диспозиция нормы, что порождает массу недоразумений.

Давайте все-таки разберемся, о чем мы говорим: о единичных преступлениях на уровне диспозиций или на уровне конкретного деяния. Дело в том, что по многим видам преступлений конкретно содеянное и диспозиция нормы не совпадают по содержанию, что вовсе не исключает преступности содеянного. Это наиболее ярко выражается в альтернативных преступлениях, когда диспозиция предусматривает ряд действий (например, в ч. 1 ст. 222 УК – незаконные приобретение, передача, сбыт, хранение, перевозка или ношение огнестрельного оружия), тогда как для реального единичного преступления достаточно совершения одного из указанных действий (либо приобретения, либо передачи, либо сбыта и т. п.) или определенной совокупности действий (приобретения, хранения и ношения). Резонно возникает вопрос, что из всего этого признавать единичным преступлением: в целом альтернативную диспозицию или конкретно содеянное, а ведь от решения вопроса зависит тот объем элементов, который мы должны доказать как структуру единичного преступления. Смешение же диспозиции и реального деяния в указанных случаях приводит к терминологической путанице, к невозможности однозначного определения объема доказывания.

Скорее всего, мы здесь имеем две самостоятельные классификации: классификацию диспозиций, которая не определяет вид преступления (прошу обратить внимание на название статьи, например, 222 УК – незаконные приобретение, передача, сбыт, хранение, перевозка или ношение оружия, т. е. не обособлен вид преступления, как это делается в других статьях – кража, убийство, изнасилование и т. д.), и классификацию конкретного отдельного поведения как преступления. Исходя из такого подхода, и единичные, и множественные преступления должны рассматриваться на уровне реально содеянного, которое по объему признаков и элементов может совпадать с диспозицией, а может совпадать с ее частью либо существовать с различным наборов элементов, содержащихся в целом в диспозиции. В качестве примера можно привести кражу как вид преступления, отраженный в законе: на уровне конкретно совершенных преступлений она может быть и единичным простым, и единичным сложным (продолжаемым) преступлением.

Чтобы избежать терминологической путаницы, невозможности размежевать классы и подклассы, необходимо жестко определиться в понятии единичного преступления, четко соотнести его с действительностью и абстракцией (диспозиций нормы). В приведенных выше определениях единичного преступления акцентировалось внимание на том, что под таковыми понимается конкретное деяние конкретного лица, т. е. преступление – феномен действительности. Естественно, что оно выражается через диспозицию, но только лишь выражается, и степень этого выражения бывает различной – менее обобщенной и более обобщенной, более узкой и более широкой, в зависимости от волеизъявления законодателя. А. С. Никифоров в свое время писал, что конкуренция реального и дефиниции должна быть разрешена в пользу реальности.[23 - Никифоров А. С. Об ответственности за совокупность преступлений// Сов. гос-во и право. 1961. № 5. С. 67.] Отсюда и соотношение единичного преступления и диспозиции может носить либо равнозначный характер, либо характер частичного совпадения признаков, поскольку иногда диспозиция предусматривает несколько видов преступлений. В этом плане представляется довольно верным в первом приближении мнение В. В. Питецкого-младшего, который разделяет сложные единичные преступления и сложные составы преступления.[24 - Питецкий В. В. Составные нормы в уголовном праве России: Автореф. дис… канд. юрид. наук. Красноярск, 2004. С. 10.]

Сложность здесь видится также в том, что деяния уже сравнительно давно подразделяются на одномоментные и многомоментные, в зависимости от количества составляющих их телодвижений. Указанная сложность увеличивается в связи с тем, что трудно вычленить вообще одномоментные действия. Похоже на то, что в природе уголовного права их не существует вовсе либо они чрезвычайно редки. Например, кража путем свободного доступа, когда виновный взял чужую вещь, представляет собой совокупность телодвижений – систему телодвижений для того, чтобы нагнуться к чемодану, систему телодвижений для охвата его ручки пальцами своей руки, систему телодвижений для поднятия чемодана. Даже простейшее поведение при оконченном изнасиловании с использованием беспомощного состояния потерпевшей – введение полового члена в область больших половых губ (как деликатно об этом пишет Пленум Верховного Суда) – с момента начала полового сношения, когда растление потерпевшей для признания изнасилования оконченным не требуется;[25 - Постановление Пленума Верховного Суда РСФСР от 5 августа 1967 г. «О выполнении судами РСФСР постановлений Пленума Верховного Суда СССР от 25 марта 1964 г. "О судебной практике по делам об изнасиловании"» // Сб. Постановлений Пленума Верховного Суда РСФСР. М., 1978. С. 208–209.] в более позднем постановлении Пленум ограничился более общим выводом: «Изнасилование следует считать оконченным преступлением с момента начала полового акта, независимо от его последствий»[26 - Постановление Пленума Верховного Суда РФ от 22 апреля 1992 г. № 4 «О судебной практике по делам об изнасиловании» // Бюллетень Верховного Суда РФ. 1992. № 7. С. 7.] нельзя в чистом виде признать одномоментным, поскольку оно тоже представляет собой динамичное поведение, систему телодвижений. На этом фоне проблема множественности телодвижений как составляющей единичное или множественное преступление еще более усугубляется.

И тем не менее очевидно, что в уголовно-правовом смысле иногда рассмотрение определенных телодвижений как множественных теряет смысл. Думается, одномоментным мы можем признать, прежде всего, такое поведение, которое осуществляется кратковременно. Однако сама по себе кратковременность еще не создает одномоментного деяния, поскольку в одну секунду можно произвести несколько выстрелов из автоматического и даже полуавтоматического оружия, которые никак нельзя считать одномоментными деяниями. Вторым признаком, помогающим определить одномоментное деяние, выступает незначительная пространственная динамика деяний. И этот признак сам по себе не является определяющим одномоментности поведения, поскольку возможно совершение различных телодвижений в довольно ограниченном пространстве (передернул затвор винтовки и нажал спусковой крючок). Существенным признаком одномоментного деяния является однохарактерностъ телодвижений, который сам по себе также не исключает многомоментности, но в сочетании с кратковременностью и пространственной ограниченностью создает уже довольно точный образ одномоментного деяния. И последним признаком одномоментного деяния можно назвать системность поступательного развития поведения, под которым понимается плавно-постепенная и в то же время поступательная система телодвижений одновременного действия (например, постепенный обхват ручки чемодана каждым пальцем руки в отдельности и совместное их сжатие перед поднятием чемодана). Таким образом, под одномоментным мы понимаем кратковременное при незначительной пространственной динамике однохарактерное системно-поступательное поведение.

Собственно, все четыре признака одномоментного деяния друг с другом тесно связаны. При этом не нужно смешивать однохарактерные действия с однолинейным развитием и системой тождественных разнохарактерных телодвижений (например, несколько выстрелов из винтовки, когда идет повторяемость телодвижений: передернул затвор – нажал курок, передернул затвор – нажал курок).

Исходя из определения одномоментного деяния, можно установить понятие и признаки многомоментного деяния: это – разнохарактерное многолинейное, не зависящее от временной и пространственной выраженности поведение, т. е. оно может быть и краткосрочным, и долговременным, узкопространственным и развернутым достаточно широко в пространстве. Главное при этом, что телодвижения, объединенные в деяние, носят различный характер с разноплановым назначением каждого телодвижения (передергиванием затвора загоняется гильза в патронник, нажатием курка выталкивается пуля из гильзы).

Одномоментное деяние всегда связано с единичным преступлением, и лишь их недостаточное осуществление при известных условиях создает множественное преступление. Многомоментное деяние само по себе может стать множественным преступлением при различном отражении разнохарактерных телодвижений в уголовном законе. По существу проблема соотношения единичных и множественных преступлений заключается в значительной части в необходимости глубокого рассмотрения многомоментных деяний.

В единичных преступлениях всегда существует такая совокупность разнохарактерных деяний, которая является достаточной для причинения соответствующего вреда криминально значимым общественным отношениям. Количество и качество телодвижений жестко определить невозможно, поскольку система телодвижений не только по виду преступления, но часто и по каждому преступлению определенного вида бывает различной. Например, при убийстве выстрелом из винтовки, убийстве ударом ножа, убийстве удушением петлей и т. п. система телодвижений, их количество и качество различны; хотя надо признать, что при одном способе совершения преступления набор телодвижений достаточно типичен. Единственное, что объединяет все разрозненные телодвижения, – совокупность их в том или другом варианте способна причинить смерть потерпевшему или сделать реально возможным причинение такого вреда. При этом, как правило, ни отдельные телодвижения, ни какая-либо частичная их совокупность в уголовном законе терминологически не обособляются, обычно терминологически выделяется вся достаточная для причинения вида совокупность телодвижений: убийство, кража, причинение тяжких телесных повреждений и т. д. Подобное обусловлено относительной очевидностью структуры деяния, т. е. той совокупностью телодвижений, которая свойственна конкретному виду преступления, и отсутствием необходимости толковать в законе эту структуру. И только при возникновении такой необходимости в законе раскрывается система телодвижений: изготовление, приобретение, ношение, хранение огнестрельного оружия, хотя и на довольно обобщенном уровне.

В чистом виде одномоментным бывает только бездействие. Обычно при бездействии отсутствует динамика поведения лица во времени и пространстве. Лицо ничего не делает в этот момент и в том месте, когда и где его активное поведение могло бы исключить общественно опасный вред. Даже если мы признаем, что обязанность и возможность действовать, как и само деяние, динамичны и представляют собой определенную систему телодвижений, то и в таком случае это будет только теоретической разверткой возможного поведения, тогда как реальное поведение – бездействие – одномоментно. Однако вполне возможно и многомоментное единичное преступление в виде бездействия, когда повторяемость одномоментного бездействия все-таки составляет единичное преступление. Например, систематическое некормление новорожденного матерью, повлекшее за собой смерть потерпевшего от голода.

Многомоментность поведения имеет двоякий смысл и выступает либо в качестве единичного, либо в виде множественного преступления. В единичном многомоментном все телодвижения объективно связаны, поскольку мы всегда имеем здесь поступательное динамичное развитие, при этом функциональная связь телодвижений заключается в том, что каждое из них существует не само по себе, а для того, чтобы возникли и существовали последующие телодвижения: человек загоняет затвором патрон в патронник ствола винтовки для того, чтобы последующим нажатием спускового крючка освободить боек и произвести выстрел. Мы видим, что все телодвижения сливаются в единое поведение именно благодаря их функциональной связанности. Это характерно и для действия, и для бездействия (только здесь мы должны говорить об отсутствии телодвижений).

Функциональная связь различных телодвижений в многомоментном поведении в свою очередь существует для того, чтобы телодвижения, превратившись в определенную систему, привели к тому или иному опять-таки определенному результату. Результат – это тот конечный элемент преступления, который характеризует функциональную связь телодвижений. Если окажется, что какое-либо телодвижение является не значимым для наступлений данного результата ни в качестве такового, ни в системе с другими телодвижениями, то оно должно быть выведено из структуры преступного поведения и признано криминально безразличным, по крайней мере, применительно к данному последствию. Общность результата для всего многомоментного деяния – вот еще один объективный признак единичного преступления.

Коль скоро общественно опасные последствия представляют собой причиненный общественным отношениям вред, объект посягательства становится неотъемлемой частью единичного преступления.[27 - Познышев С. В. Указ. соч. С. 313; Коржанский Н. И. Объект и предмет уголовно-правовой охраны. М., 1980. С. 229–230 и др.] Эта позиция не поддержана Т. Г. Черненко: «Единство объекта посягательства не может рассматриваться в качестве типичного признака единичного преступления, ибо, во-первых, общность объекта может иметь место и при множественности преступлений (например, и кража, и грабеж, и мошенничество имеют одинаковый объект), во-вторых, единичное преступление может быть многообъектным, в таком случае речь уже приходится вести не об одном общем объекте, а об их совокупности».[28 - Черненко Т. Г. Множественность преступлений по российскому уголовному праву: Дис… докт. юрид. наук. Кемерово, 2001. С. 19.] Не готов с нею согласиться. Прежде всего, автор не права относительно того, что объект кражи, грабежа и мошенничества является общим; это поверхностный взгляд. Общность объекта означает, что существует один объект для нескольких видов преступлений. Однако автор имеет в виду одинаковость, тождественность объектов различных видов преступления, а не то, что существует один объект для них. Мало того, ведь мы определяем объект относительно каждого вида преступления, который и выделен в законе в зависимости от специфики вреда и, соответственно, специфики общественных отношений. Подобное очень наглядно представляется в преступлениях против здоровья, при анализе которых мы не можем сказать, что объект тяжкого вреда здоровью тот же, что и при легком вреде здоровью, поскольку разрушаются различные группы общественных отношений в каждом из приведенных случаев, хотя вроде бы «отношения по поводу здоровья» как объект одинаковы и там и здесь.[29 - Подробнее см.: Козлов А. П. Понятие преступления. СПб., 2004. С. 251–252.] То же самое происходит с каждым из выделенных в законе видов преступлений. Не являются исключением из этого правила и преступления против собственности. Просто дифференцировать особенности нарушенных общественных отношений в каждом виде преступления против собственности гораздо сложнее, да и для практики это не вызывается необходимостью. Однако очевидно, что не могут быть одинаковыми общественные отношения, нарушаемые при тайном и при открытом хищении или при хищении, связанном с обманом либо злоупотреблением доверием. В каждом из приведенных Т. Г. Черненко видов преступлений существует своя особенность по группам нарушаемых общественных отношений, на которую специалисты просто не обращают внимания. Вместе с тем единичное преступление в принципе не может быть многообъектным, по крайней мере, применительно к существующему в настоящее время пониманию сложных единичных преступлений (даже продолжаемые преступления требуют единого источника, но об этом разговор впереди). Правда, Т. Г. Черненко исходит из собственного понимания сложных единичных преступлений и собственной их классификации; отсюда отнесение составных преступлений к единичным должно было с необходимостью привести автора к указанному выводу. Однако именно здесь остро встает вопрос о природе единичного преступления: что оно собой преимущественно представляет – характеристику реально содеянного или законодательно отраженного вида преступления.