Конструирование адекватности. Поиск оснований. Часть II

Могут возникать и другие формы определений «мира», через понятия «бытовая картина», что якобы не будет предполагать чего-то абсолютного, но и такая ограниченная «картина» всегда тотальна, ее параметры всегда глобальны.

В любом случае, все «картины мира», все объяснения – все равно остаются только гипотезами. А что на самом деле «это все» – опять же, это неизвестность, в ее каком-то последнем значении.

Адекватности и связь со всем

Человек пытается определить и обозначить собственные «теории адекватности», которые могут включать в себя «совокупную историческую перспективу», объяснять присутствие этого конкретного человека, присутствующее вокруг него, и другое. И такая сложная перспектива, перспектива связи каждого с происходящим, – обязана быть.

И такая «история связи всего со всем» (как-то известная каждому отдельному участнику) может начинаться с его семейной истории, которая может быть вплетена в происходящее, а может возникать и раньше, или может быть определена через разное происходившее, и через очередное подключение в том числе. Но иногда бывает и так, что существуют те, кто почему-то забыл те истории, или почему-то проклял тех, от кого возникает их история…, и такое тоже иногда бывает…

И, возможно, с помощью конкретной истории или интерпретации произошедших историй можно манипулировать отдельным человеком, или, возможно, всем собранием…? И мысли о том, «а что является действительной историей?», «а что не является таковой?» – все это, через постоянное перепрочтение, будет присутствовать вместе с происходящим.

Обыденная адекватность как преимущество, адекватность, вызревающая в результате конкуренции

Иногда отсутствует знание о преимуществе всеобщего мышления (условно – традиционного мышления, мышления, связанного с обыденной, прямой, сильной практикой взаимодействия с обычным особо не опосредованным миром) перед отколовшимся выделенным мышлением, пожелавшим стать обыденным мышлением, которое в итоге почему-то забыло или не знает о своей ограниченности.

Случается, что поколения, живущие в какой-то местности, городе, касте, цехе, отрасли, субъектии и, возможно, отрезанные от другой практики и, предположительно, ограниченные специфическим выделенным мышлением (возможно, особо искусственным, выхолощенным, сконструированным), иногда впадают в особое слабоумие[7 - Слабоумие поколения 70-х…]. (Профессиональная, историческая, сословная, национальная, возрастная деформации – это только частный случай такого).

Выделенное мышление (теория адекватности) может вообразить себя единственным мышлением, последним мышлением, но и такое мышление может оказаться вне чего-то происходящего, вне обычной обыденности. И если ограниченное мышление функционировало замкнуто уже множество поколений (в качестве вот такого последнего мышления), то окажется, что условные варвары из какого-то рядом или обыватели, простолюдины, крестьяне – будут обладать несомненным преимуществом перед упрощенными «интеллектуалами» или интиллигенствующими, которые «свое выделение» применяют в качестве обычной адекватности. И такая сильная адекватность воссоздавалась тысячу поколений подряд, пройдя особую проверку на прочность временем, а точнее, этим действительным присутствием обыденности.

И обладающий ограниченным выделенным мышлением в качестве тотальности, конечно же, может в сверхсложной машине выполнять особую функцию, но что произойдет, когда функция вдруг исчезает, и он окажется в обычном мире? Или если, например, обстоятельства выбрасывают такого представителя в обыденную среду, в условия жизни вне сословия, вне субъектии или в ситуацию значительного понижения социального статуса, поражения, выноса из среды. Тогда он, возможно, окончательно проиграет при столкновении и с новой обычной реальностью, и с другим мышлением, которое вызрело не в «аквариуме», а в конкуренции или в очень обыденно-сильном взаимодействии с происходящим. И «выделенное, ставшее всеобщим для замкнутого сообщества» или для «закрытой субъектии» – оказывается в итоге слабоумным предположением. И может случиться, что только некие обычные люди или «люди земли» Джека Лондона обладают действительной адекватной теорией адекватности.

И, конечно же, иногда можно наблюдать презрение «обычных» по отношению к «интеллектуалам». Но и интеллектуальных (замкнутых, выделенных, служебных, аристократических) слоев к остальным.

Но не стоит упрощать и силу ограниченного выделенного мышления в той системе, где такое мышление вызрело, и обладающий таким выделением располагает несомненными преимуществами перед любыми простолюдинами или варварами, но…

И опять же, такое предположение обыденной адекватности вскрывает присутствующее презрение, возникающее между различными слоями по отношению друг к другу или представителями одних субъектий к другим…

И если «сильный выделенный конструкт» будет навязан сообществу в качестве обыденного мышления (тотальности), то может оказаться, что живущие рядом почему-то будут активно осваивать, уже после, почему-то обезлюдевшую территорию. А эти получившие «удивительное выделение» в качестве тотальности – будут умственно деградировать, теряя навыки выживания, исчезая во всех смыслах в итоге. Возможно, именно поэтому в сильной человеческой практике всегда присутствует два учения: одно для «мирян», а другое – для «исключенных», что может предполагать и ступени, и степени, и примеров такого разделения в различных традициях и разном присутствии присутствует предостаточно (буддизм, христианство, масонство, отрасли управления, фундаментальная наука…).

3. Очередное безумие

«Как надо» и последующее остывание

Жить со знанием того, что мы не знаем: зачем мы живем, для чего мы живем, почему мы живем. Жить со знанием того, что мы не знаем, зачем все это существует, и существует ли? Или все это дурной сон, но если сон, то что за ним?

Мы живем, то есть бредем, «но зачем?» – нам это, увы, доподлинно не известно. Нас не станет, «и что затем?» – нам о таком «затем» тоже достоверно ничего не известно. Мы действуем, «но зачем?» – и об этом нам тоже явственно ничего не известно. Наше присутствие в присутствующем – это какое-то присутствие, но чем оно является на самом деле? Присутствующее присутствие присутствует, но что это? И чем является такой вопрос сам по себе – это тоже в последнем значении территория тотальной неизвестности. Жить без оснований, а можно ли жить без оснований? Как жить без оснований?

Вольтер и его последователи[8 - Ненавидевшие духовный упадок, тотальный декаданс верхов.] считали бессмысленным тот мир, который они наблюдали, и предлагали другой вариант, какой-то другой, но их вариант был очередным безумием, без смысла, без оснований, без понимания того, а чем является на самом деле все это происходящее?

И что значит – это «быть» в итоге? Ум может предложить схемы, он даже может предложить себя[9 - Декартово cogito.] в качестве основания или что-то другое, универсум за ним, или нечто основательное до него, «материю». Но все схемы – это все равно не есть то, что есть на самом деле. Возможно, они что-то говорят, но что? Но это тотальное бытие, или не-бытие – это для нас тайна, о которой мы можем думать, думать, думать, и даже участвовать, пытаясь изменить происходящее и приоткрыть завесу тайны, но, возможно, последние основания останутся скрытыми…

Каждый новый борец, новый виток, новая революция, новый стремящийся к чему-то, стремящийся к власти, завоевать умы, новый «предлагающий что-то» (например, Генри Форд или Стив Джобс, кто угодно), делающий «конкретное предложение всем» – ОН ЗНАЕТ КАК НАДО! Но его «как надо» опять может оказаться очередным безосновательным, и вслед за этим наступит следующий нигилизм, или отрицание предложенных оснований. И понимание того, что очередное «как надо», «куда надо», и «зачем это надо» – оказалось человеческим, или очередным безосновательным. И слабое «как надо» – это снова безумие, и вооруженный таким безумием, он тоже фанатик, слетевший с катушек тихой нормальности…

Но как идти куда-то, как стремиться куда-то без конкретного «как надо»? При отсутствии определенного «как надо» наступает очередной нигилизм[10 - Какое-то скотство, какой-то вещизм, или обывательский материализм в лучшем случае…], или ощущение себя в качестве чего-то сверхпонимающего, но и того, что все, вокруг происходящее – это бессмыслица, а после – теплое погружение в ванну безумия[11 - Гедонизм, ну или более изощренные и извращенные способы реализации отсутствия смысла…], в ванну самоубийства. Но в итоге мир станет достоянием «тех, кто знает», то есть «тех, кто держится за свое как надо», и такое – это всегда особая основательность и безосновательность одновременно, но…

И когда такой «знающий» все же разочаруется в своем «как надо», как он поступит – станет делать вид, что все нормально? И он будет «длить это», даже презирая «это как надо»? Он станет теплым отрицающим, для того чтобы все равно оставаться на плаву? Конечно, можно делать вид, что все нормально, но как долго можно обманывать себя? Или, в итоге, он сбросит все это в пучину, и ринется к какому-то безумию, но что будет после? И будет ли? Или, возможно, случится так, что особое безумие вытянет с той стороны что-то[12 - «Австрийский кризис», Витгенштейн, Кафка…]…

Может возникнуть мысль, что для того «чтобы быть»[13 - Быть на плаву, быть на острие, быть на волне…] – необходимо «как надо», но при его отсутствии можно взять и изобрести нечто такое. Или, допустим, выдумать, вымыслить: «все на целину» или «еще куда-то»…, или…, а давайте создадим социал-либеральную партию…, либерта…, или устроим какие-то пляски вокруг истукана и…, или обнаружим тайную книгу, которая говорит об утерянном «как надо», или напишем какой-то кодекс…, или другие почти мысли о чем-то в качестве «как надо».

Но «как надо» – это не выдумка, это другое, это действительно серьезный разговор с происходящим, явленный из того источника, из того колодца, из которого возникает история человека и куда она, возможно, утечет в итоге. И потому любые слабые мысли, предлагаемые в качестве «как надо», – ничтожны, это показатель того, что бывшее действительное «как надо» уже мертво, а на месте него – пропасть бессмыслия, воронка, которая затянет в царство небытия тех, кто утратил действительное основание.

И есть те, кто думают, что их «как надо» – это нечто слабое, а вот там, где-то там, у других, наличествует скрытое, действительное, правильное «как надо», но такие предположения – это пустое, мнимые надежды… Любое «действительное как надо», даже подаренное кем-то, необходимо выстрадать, и «действительное как надо» не дается даром, и за него всегда нужно платить. И цена такому – это утрата «своего себя», а после – и нахождение чего-то, чего-то основательного, какого-то нового смысла, и жизнь затем. Но такое всегда будет сопровождаться потерей того, что было вчера, и если основание все же не будет найдено, то будет ли завтра?

И часто те, кто утратил «свое как надо», для тех, у кого сейчас наличествует «конкретное как надо», станут инструментом, объектом или тем, что нужно преобразовать. И такое преобразование никогда не будет в пользу тех, кого будут преобразовывать.

Полное погружение в глубину – это понимание отсутствия оснований, и такое понимание позволяет осознать «свободу». И услышанная свобода может быть понята по-разному: с одной стороны, такое может быть воспринято в качестве сигнала к «разрушению присутствующего как надо». Но с другой стороны, «свобода» позволяет отбросить все, что мешает заглянуть туда…, и возможно увидеть там нечто, особые основания, которые позволяют обнаружить то, ради чего стоит жить. И каждый сам в итоге решает, как ему использовать «обнаруженную свободу», то есть или самоуничтожиться, или обнаружить то, зачем стоит жить.

Действительно, решив, что все бессмысленно, можно, поставив точку в этом бытии, уничтожить себя, разрушить свой мир, предать прошлое и настоящее, перейти на сторону врага, перестать воспроизводить детей, наплевать на могилы предков (на то, зачем они трудились в поте лица, перенося трудности и лишения). Всегда все можно завершить, разуверившись в основаниях. Но такой уничтожающий сам себя только уничтожает себя, но не происходящее, которое больше всех завершений. И если кому-то и показалось, что все бессмысленно, и что все никому не нужно, и что свобода – это пуля в лоб, то это только его выбор, и это не означает, что такой выбор – это весь выбор.

И такой «выбор не быть» – это тоже безосновательность, это бегство от основательности, попытка удрать от бремени напряжения поисков смысла. Но те, кто наследовал это происходящее, те, чьи потомки населяют этот мир, каждое сейчас, смогли преодолеть безосновательность и обнаружили то, зачем стоит жить, что также предполагало и все то напряжение[14 - Труд, войны, болезни, тяготы…, неверие.], которое необходимо для того, чтобы продолжать…

Понимание того, что «все не предполагает оснований, и его нужно завершить»[15 - Предать, сдаться, удрать, перестать сопротивляться…] – это упрощенный ответ, ответ слабых, ответ тех, для кого присутствие оказалось выше возможностей их духа, и они не оправдали возложенных надежд. Но, возможно, они даже не пробовали, не искали, не карабкались, а выбрали самый простой вариант?..

И понятно, что «чаша, испитая до конца» – это всегда завершение, но в чем смысл путешествия? В завершении, в ожидании завершения? Каждый наделенный особым огнем, каждый наделенный духом все же может попробовать, он все же обладает возможностью «искать…» (To strive, to seek, to find, and not to yield[16 - Alfred Tennyson «Ulysses».]). И если у него наличествовала возможность попробовать, если у него был «вздох», а он решил утонуть в теплой ванне – тогда он бесполезно потратил свой шанс…, и тогда он будет проклят и предан забвению. И когда кто-то скажет «неважно», тогда он уже там, на том пути, пути забвения и «особого проклятия» из стиха Твардовского.

А те, кто вокруг, наблюдая этого обезумевшего, который рушит свой мир, – потирая руки, с удовольствием заберут все, и займут место. А после скажут, что да, действительно, для него все бессмысленно…, он не жилец, и ему пора… И на месте, где вчера жил обезумевший, будут происходить другие истории, разные истории, истории радости, позора, поражения, побед, но это будут чужие истории. А имя безумца и тех, кто был до него – это все будет стерто… И скорее всего, у такого свихнувшегося не будет продолжения, и не будет тех, кто продолжит нелегкий неисполненный путь… И Для чего присутствия? И Зачем присутствия? Для выбывшего и его не-потомков – этого всего нет, они выбыли из игры, они ушли от поисков ответа, не сдав экзамен… Конечно, присутствуют и неудачи, и существовали те, кто попробовал, но не смог, и были те, кому не повезло, но у них есть «оправдание почему», но речь тут не о них…

И всегда можно решить, что на «основаниях завершения» построен буддизм, какое-то монашество, отшельничество, затворничество. Но на «осознании отсутствия оснований у этого бытия» построены все «искания оснований», но каков будет ответ после и какой будет избран путь – это всегда нечто разное, разный путь. И «осознание» – это не просто «отказ от безумия тут», не самоликвидация, не теплая ванна. И «осознание» и путь в качестве аскезы предполагает крайнее напряжение (на которое решаются немногие), а после – и поиск чего-то «в той стороне», в стороне, которая сокрыта в глубине немышления.

Уставший путник разглядывает пройденную дорогу, результаты своего труда, того, что было создано в пути, и он, возможно, говорит себе – «все бессмысленно, все напрасно, все тленно, все прах, все это акт моего безумия. И мой путь – это то, что исчезнет вместе со мной, как и я в моем сегодня». Возможно, так думает любой в конце, но если рядом кто-то идет вперед, идет дальше – тогда, возможно, все было не напрасно. Но не напрасно только до тех пор, пока будут те, кто будет хотеть и будет мочь продолжать… этот путь, продолжая идти туда, в «неизвестность…, которая и является тем манящим основанием» для этой безосновательности…

И достичь «окончательного зачем», и узнать «окончательное как надо» – невозможно. А «незнание итога» и «тайна ответа» – это и заставляет продолжать путь, заставляет идти вперед, то есть «быть адекватным», «быть нормальным»? И «тотальная неизвестность» говорит не только о том, что все бессмысленно, бесполезно. Возможно, она говорит о том, что нужно идти вперед, искать, и что существует надежда, «тотальная надежда», что там, в том неизведанном, «есть то», ради чего стоит идти. И всегда есть те, кто скажут, что не это являлось началом и содержанием пути, и что не это является стержнем всего происходящего, и что путник – это скот, но они заблуждаются, и они либо в теплой ванне, или где-то похуже.

И любой, кто в пути – он не только путник, он не только тот, кто идет куда-то в каком-то бреду, и он не только уставший от бессмысленности. Он также искатель, охотник, первооткрыватель, путешественник, разведчик, или Одиссей, он тот, кто идет в неизведанные земли. И такой путь, такая дорога искателя – это высшее наслаждение, высшая цель, высшее благо для того, кто брошен в этот океан безумия, в такой Посейдон. Он тот, кто борется с богами холодного хаоса, с этой сверхбессмысленностью, с этой предопределенностью, с этим застывшим безумием, с этой невыносимой тленностью, с этим абсолютным завершением огня. Он тот, кто бросает вызов декадансу, замкнутости, бессмысленности, нигилизму и антинигилизму, скотству, жестокости, усталости, тупости, лени, слабоумию…, то есть невозможности и невыносимости этого происходящего, и для него все такое – это абсолютное зло. Он бунтарь, он революционер, он тот, кто восстал против отсутствия основания и бесполезности. Конечно, возможно, в итоге он погибнет, но перед этим он станет той ступенькой, которая будет основанием для следующего толчка вперед, в ту неизвестность, куда идет пришедший сюда[17 - Откуда?]… То есть он сам, его явление сюда – это и есть то основание, на которое необходимо будет опереться для рывка туда, в неизвестность.

И, возможно, именно «тотальное отсутствие оснований», именно какое-то найденное в результате «особого поиска», очередное «как надо» и вынуждает идти вперед. И такой интерес – это интерес того, кто забрасывает сети и хочет извлечь оттуда нечто неизведанное, то есть изловить, испытать, выудить, понять, ощутить нечто загадочное. И такое искание и будет основанием «зачем продолжать путь». И каждый раз нечто найденное и будет тем осмысливаемым, а затем и тем, что станет остывающим после «как надо», которое спустя время станет каким-то остывшим и бесполезным догматом.

И в какой-то момент целые собрания искателей могут устать – возможно, они обнаружат не то, что предполагалось, или обнаруженное окажется несколько не тем, о чем они мечтали. Но такое не отрицает того, что «только искание» являлось причиной всего пройденного пути, и только «то искание» являлось основанием скачка вперед. Конечно, после может быть всякое: усталость, времена забвения, бесполезности, отсутствия движения туда, за горизонт. Но когда возникает «мечта», тогда возбудится желание обнаружить что-то там…, а после произойдет рывок, и возможное «обнаружение»,… а после – и новый мир, и желание предложить всем найденное «как надо» …

«Идти и не…»

И, возможно, только устремление к неизведанному и является «тотальным зачем и для чего» необходимо вставать каждый день и идти вперед, и если вот это не обнаруживается, тогда отсутствует тот сильный драйв. А после обнаруживаются персонажи Сент-Экзюпери, которые по-разному бесполезно вращают свою планету, пытаясь уничтожить[18 - Бегство от бытия.] себя тем или иным способом: кто-то беспробудно пьет…, а кто-то что-то без остановки считает, или обманывает кого-то, стяжает с кого-то, или делает другое делание, придумывая себе полезность в этой бессмысленности через такое делание, забивая пустоту ненужной необходимостью.

И для каждого его личная бесполезность будет разрешаться по-своему, каждый из них будет пытаться по-своему избежать безумия, делая вид, что он нормален (Знайка, Винтик). Но все это Маленькому принцу представляется в качестве какого-то слабоумия, очередной глупости, потому что на самом деле «принц»[19 - В другой традиции, более адекватным является понятие «Незнайка».] – это искатель, путешественник, тот, у кого нет мудрости, тот, кто не обнаруживает «как надо» в его остывшем значении.

Такой «путешественник» не знает, «зачем это все?», но такое незнание Незнайки не утомляет его, он не испытывает необходимости прекратить поиски, то есть «повзрослеть», «стать нормальным», «определиться с предназначением», а на самом деле перестать думать, и пытаться искать, и заполнить безумное бытие важным «полезным ничем». А все остальное – то, что будоражит душу, то, что делает человека свободным, запредельным – это все в таком мире или презираемо, или путь к нищете, или прямо запрещено Великим Инквизитором.

И, возможно, не стоит говорить об извечном «как надо», о неизменной «идеологии». Конечно, можно размышлять о каких-то «вечных ценностях», но, скорее всего, такими будут являться «идти и не…», которые будут сменяться чем-то другим, установленным и остывшим, или противоположным таковому. И всегда важным является нарастающее отрицательное отношение путешественника к полезной ненужности. И в какой-то момент может произойти разбалансировка, сначала все смешается, уставший решит остановиться, расслабиться. А после возникнет время ненависти к спячке, и даже к тому, что было до нее, и будет установлено, что «весь путь до» был слабостью, и тут добро и зло поменяются местами.

И чем дальше будет уходить дорога, тем сильнее может колебаться маятник[20 - Диалектика?]. И окончательной победы тут не будет, а будет вот такое, но чем такое может смениться, и сменится ли, или в результате путешественник погибнет? И на смену одним временам будут приходить другие, и остановить все это невозможно, до тех пор, пока присутствует путешественник, желающий им быть.

И за таким желанием «идти искать и не …» может присутствовать в последующем разное, возникать конкретная жизнь, сильное движение, рост конкретной культуры, эпохи, цивилизации, замечаемое и констатируемое затем в акте после. И «внешним контуром» стремления «идти искать и не …» может являться что угодно, совершенно различные стремления…, с очень разными названиями…

Каждое путешествие, каждое пребывание может быть понято совершенно по-разному. И каждое отдельное стремление – это только стремление, а «вокруг» или на самом деле может происходить что угодно. И это происходящее тут, и то, к чему желает устремиться этот оказавшийся здесь – это всегда значительно. И будет ли устремляющийся вовлечен в канву происходящего, а в результате станет кем-то в таком процессе, погибнет ли он, сопротивляясь чему-то в этом бытии, или обнаружит тихую гавань возле основного потока? А если поток отсутствует? А если поток – это «до…» остатков вчерашнего или тихое гниение чего-то уставшего? А если происходящее – это катастрофа? А если включенный оказался на линии главного удара, тогда что – «тебе, увы, не повезло»?

До тех пор, пока присутствует процесс «идти и не…», действительным будет являться и конкретный восходящий поток. Но даже когда произойдет остывание, а после наступит и конец всему, всегда внутри этого совокупного происходящего наличествует разное происходящее, разные роли. То есть в таком будут присутствовать:

– и те, кто будут на острие,