Три дня до лета

Я, конечно, вчера насторожился от слов друга, но не думал, что это настолько серьезно.

– Что?! И это твой друг? Он же невменяемый. Он говорит, что не нам решать! Что нельзя её убивать – это грех, что я бы сама не хотела бы умирать, и еще пару месяцев жизни – это подарок – вещал надрывный голос Кристины из телефона.

– Так и сказал?

– Да!

– Ты говорила, что все советуют усыплять, что без крыла птице в городе не жизнь.

– Да! Он говорит, что никто не знает, что может, она приноровится.

– Что? Приноровится?! – удивился я.

– Да! Приноровится жить без крыла. Он повторяет, что он бы выбрал еще два месяца жизни, чем усыпление.

– Интересная история. Он бы выбрал… Ну, к сожалению, зная его, ты его не переубедишь. Считай, он захватил птицу – сам удивляясь своим словам произнес я.

– Что?! Захватил птицу?! Что за бред?

– Вот так.

– Так, а что, ты не можешь ему что-то сказать, что-то сделать?

– Нет. Я говорю, хоть ментовку вызывай. Я его знаю. Он упрямый.

Мне стало грустно. Не за птицу, честно, хоть я и люблю животных, но понимаю, что это жизнь. Жизнь – дерьмо. Чайке не повезло и так, и так. Принимают решения недалекие, у них нет оснований сомневаться.

Из-за таких средневековых умов все мы в такой жопе – промелькнула словно юношеская, и от этого еще более горькая мысль. Жаль, что мы уже как бы не при чем, и дискуссий быть не может. Наши аргументы и голоса будут биться о стенку непоколебимой тупости и глухоты. Я вспомнил, как мы с другом ходили в церковь. Он долго стоял у иконы, пахло божественным ладаном, все во мне трепетало от таинственной красоты, дымчатой от тысяч, вселяющих надежду и умиротворение свечей. Приноровится, блядь. Птица. Без крыла. Приноровись жить без башки, уверен, у тебя получится.

– Ничего не сделаешь, извини. Поехали в Сестрорецк? Сегодня погода хорошая – после неловкой паузы сказал я Кристине.

– Какой в жопу Сестрорецк? Что мы будем делать с чайкой? – ответила она. Ее голос периодически срывался в крик.

– Ничего не сделаешь, пусть он делает операцию и везет к бабке, раз он забрал её себе.

Кристина замолчала. Я слышал ее прерывистое дыхание.

– Скажи его адрес! – четко по слогам, выговаривая каждую букву, говорит Кристина, чтобы придать своим словам наибольшее значение. Возможно, она впервые столкнулась с такой ситуацией, возможно, ее легкий летящий темперамент скользил сквозь упрямости жизни, перепрыгивал через них, как через лужицы после летнего дождя. И тут такое.

– Зачем тебе его адрес? – спросил я.

– Я приеду, поговорю с ним.

– Это бесполезно, поверь – я вздохнул. Я подумал, что даже если я дам адрес друга, Кристина все равно ничего не сможет сделать.

– Я не хочу, чтобы она мучилась! Все врачи говорят, что без крыла она умрет, все говорят, не мучать животное! – почти кричала она.

– Я согласен с тобой. Но ничего не сделаешь – с горечью сказал я.

– Пошли вы нахер, идиоты!!! Ты дебил! И твой друг тоже. Два сапога. ИДИОТЫ!!

День разгорался и обещал быть жарким. Свежий ветерок радовал своими ласкающими порывами.

– Чувак, тебя вообще не переубедить?

– Нет.

– Получается, ты захватил птицу?

– Получается, да.

– Ты тупой.

22 Голубка

Мы с другом были на юге города. Он ждал свою возлюбленную, хотел с ней о чем-то поговорить. О чем-то серьезном, но я не знал подробностей. Возможно, это была очередная попытка быть ближе к ней, но все знали, что ничего не выйдет. Я сидел на своем бирюзовом скейте на травке парка под развесистой плакучей ивой. Было жарко, но окутывала легкая еле заметная освежающая дымка приходящей осени. Эта свежесть была ни на что не похожа.

– Вот она!

– Где?! Где?

При каждом моем «вот она» друг вздрагивал, но, когда понимал, что нет, ругался на меня и всматривался дальше. Мне казалось это забавным, но его волнение, конечно – как иначе, передалось мне, возможно, поэтому я его подначивал и разыгрывал, чтобы скрыть, что мне было грустно от этого. Ждем, как школьнички.

Вышла бабка в черном полностью закрытом платье и в черной косынке – как смерть.

– Вот она!!

– Где-Где?! Пидор, бля. Пошел отсюда.

Я схватил скейт и отправился к тротуару, встал и понесся. Асфальт был гладкий-гладкий, и я бесконечно кайфовал. Я включил Slipknot 2004го года и разогнался по полной, обгоняя и лавируя между прохожими – мне все ни по чем! Мне приглянулся весело катящийся на самокате ребенок в футболке с надписью «born to rock», его вел поникший молодой папаша совсем без лица, уставший, без признаков жизни и, наверное, с мыслями о вечернем пивке. Он так же катил перед собой коляску с очередным «рожденным отрываться и кайфовать, быть вечно молодым и сильным». Блин, что за неприкрытая пошлая блядская ирония, для этого мы рождены?! Стать молчаливыми печальными тенями, истошно изрыгивающими остатки былой молодости в дни национальных праздников и совершающими тихие пивные молитвы по вечерам в бетонных коробашках?

В ночь у меня была работа. Моя последняя смена. Мне нравилась ночь, так как лишнее пряталось и давало место спокойствию и размеренности. Я подъехал к ресторану, но не стал сразу заходить и решил выпить ряженки. Надо было дождаться полночи, чтобы пошла двойная ставка. Небо затянуло, и заплакал дождь. Я остался в авто. «ЮЮ хёёёрт мии» – вещал мне трек Burial, повторяя раз за разом, убеждая меня в том, что жизнь нелегка. Но мне уже было все равно, я просто вглядывался вникуда. Фонари еще не зажглись, стопроцентно влажная темень властвовала, я видел лишь силуэты деревьев, никого не было. Где-то над облаками и тучами изредка рокотали самолеты, казалось, совсем низко. Я предпринял несколько попыток что-то увидеть, хоть точечку мерцающего огонька, но нет. Вообще, я был как будто в скорлупе, в гидрокостюме, я даже удивился, я ни о чем не думал, ничего не вспоминал, ничего меня не трогало, и то, что за полчаса мимо не проехало ни одной машины, меня не удивило. Ничего для меня не существовало. Затишье перед бурей. Или концом. Реборн или предсмертная агония.

– Опять вы? Что на этот раз будете делать?

– На этот раз я буду ставить сканеры в киоски, я звонил, предупреждал.

– Да, заходите.

Меня встретила девушка менеджер, у неё были немного кривые ноги, она была нескладной фигуры, но показалась мне довольно милой и почему-то очень родной. Но я ни разу не был здесь, и не производил никаких работ в этом ресторане, этой девушки я не помню. Её слова, её теплая встреча меня задели, мой гидрокостюм дал течь, и нежный ночной уют опустевшего помещения Макдака проник и растопил меня. Девушка повела меня в зал к киоскам заказа еды, спросила, нужно ли мне чего-нибудь, как настоящая гостеприимная хозяйка. «Да, сделай мне чаю, пожалуйста, милая! Я очень устал». Играл какой-то ненавязчивый гитарный джаз, только для нас двоих, в окнах мерцал опустевший ночной город. Она «хлопотала» на кухне. Я сдался. Я открыл киоски, пододвинул стул, сел и стал смотреть на неё, уставившись, сквозь обнаженные платы и провода. И казалось, моя душа нашла свое место. И казалось, долгий изнуряющий своей бессмысленной истощающей бесцветной неприкаянностью путь окончен. Вот он – Оазис.

Я вышел на улицу. Дождь перестал, ночная свежесть привела меня в порядок. Неожиданно приехал друг. Он подбежал сзади, попытавшись меня напугать, но я не успел. Мы доехали до парка и сели на скамеечку. О чем-то говорили, кажется, друг мне рассказывал о своей встрече. Но я всё уже знал, я думал о ней, или ни о чем, в сущности, я не грустил, этого тепла мне хватит на некоторое время, а чего еще нужно? За скамейкой в кустах что-то время от времени шуршало и шелестело, сначала мы не придали этому значения. Потом поняли: под нашей скамейкой умирал голубь. Лежа на земле, с завернутой головой и пустым взглядом, он иногда, видимо, находя очередные последние силы, двигал крыльями, шурша ими по земле.

***

Моё место здесь не так уж и важно, не так уж я и важен, чтобы постоянно думать о своем одиночестве. Не так уж и важно думать о своем месте здесь – повторял я про себя как мантру. Но когда я поднялся и меня подхватил ветерок, мне все-таки показалось, что на черной ветке дерева сверкнули влажные глаза моей голубки. Я полетел над парком, набирая высоту, и оказался над ночным прекрасным безлюдным городом. Я полон сил и пуст мыслями так, что никто не скажет, что я существую, и что я был когда-то. Я полетел к дому Иры и, кажется, увидел ее силуэт в окне. Заморосило.

Часть 3