Последний полотёр. Роман в беседах, фрагментах и красках жизни

– Было бы славно отобразить их в каком-нибудь отдельном произведении. Страна должна знать своих подлинных, а не мнимых героев. Особенно в наше непростое военное время.

– Конечно. Но он ведь не только воевал, вот что интересно. Был также дипломатом, созидателем, путешественником, строителем. Летом 1870 года Абрамовым была предпринята достопамятная экспедиция к верховьям Заравшана и озеру Искандеркулю. Эта экспедиция, известная как искандеркульская, подготовила последовавшее вскоре присоединение мелких бекств к Зеравшанскому округу и оказала большую услугу науке в изучении малоизвестной страны.

С 1870 года Абрамов состоял действительным членом Императорского русского географического общества и содействовал, насколько мог, учёным исследованиям в краях, которые были вверены его управлению.

25 октября 1886 года он скончался в Симферополе и был похоронен на особом кладбище среди героев, павших в Крымской войне. На надгробном обелиске генерала была памятная доска с надписью: «От ферганцев».

Позднее его именем был назван крупный горный ледник, расположенный на южных склонах Алайского хребта на Памире. Во времена советской власти могила генерала Абрамова была разрушена вандалами и опустошена, но к сентябрю 2ооо года силами энтузиастов и историков памятник над могилой был восстановлен.

– Прожил он немного – всего пятьдесят лет…

– Сказались многочисленные раны, контузии.

– А почему его называли «среднеазиатским Суворовым?»

– Да потому что он так же не знал поражений. И быстро продвигался по служебной лестнице в званиях, поскольку не щадил себя и всегда был на острие атак. Биография его поразительна. Готовясь к штурму, к атаке, Абрамов всегда говорил своим солдатам: «Отступления не будет!»

Реторты, то есть поворота назад, он не знал, как и Суворов. И вообще запретил при нём употреблять это слово. В одном из боёв Абрамов вновь был найден на поле боя в груде убитых с тремя ранениями. Лицо его было сведено на сторону, челюсть раздроблена, из уха торчали разбитые головные кости. Но он остался в живых.

«Кровь русская, пролитая в Азии, на берегах Аракса и Каспия, так же драгоценна, как пролитая в Европе, а пули галлов и персов причиняют одинаковые страдания», – так Абрамов сказал о значении Туркестанских походов.

При этих словах Саша снял с шеи медальон, внутри которого был заключён рисунок.

– Взгляни на портрет Александра Абрамова, это уменьшенная копия работы художника Ивана Тюрина. Здесь генерал изображён по пояс в мундире, со всеми наградами и регалиями, в очках.

– Но почему на голове шапочка?

– Всё просто: из-за многочисленных ранений и контузий у него постоянно болела и мерзла голова, и генерал никогда не снимал свой головной убор, облегчавший его мучения.

Помолчав, Саша продолжил, возвращая медальон на место:

– По свидетельству людей, лично знакомых с Абрамовым, он был человеком недюжинных способностей и необыкновенной энергии. Пройдя путь от прапорщика до генерала за довольно короткий срок, Абрамов был невероятно трудоспособен, мог работать ночи напролёт.

Обладая ясным умом и редкой памятью, он умел писать без черновиков, решительно, умно и изящно, с полным знанием дела, касалось то гражданских или военных дел. С окружающими людьми он был прост и искренен, чем располагал к себе как начальство, так и подчинённых. Положительными качествами его характера были ещё приветливость, доброта и внимательность к чужому мнению.

Повторюсь, мой почтенный предок был не только воином. Полностью погрузившись в административную деятельность, через несколько лет он преобразил Зеравшанский округ. Сам город Самарканд было не узнать: понемногу кривые и тесные улочки заменялись прямыми, широкими и тенистыми улицами, а число правильных и крепких строений увеличивалось.

Для улучшения климата в городе под личным руководством Абрамова создавались искусственные лесные насаждения. В специально отведённых землях под Самаркандом в большом количестве высаживались деревья грецкого ореха, айлантуса, лжеакации и гледичии, а также сосны и ели.

– Градостроитель…

– Да. Русский Самарканд – это название западной части города Самарканда в Узбекистане. Район начал формироваться в 1870 году. Его также иногда называют Европейским и Новым Самаркандом или Южным Петербургом. А основателем его был начальник Зеравшанского округа, а позднее всей Ферганской области, генерал Александр Константинович Абрамов.

– Расскажи, Саша, немного о его созидательной деятельности.

– Охотно. Во многих среднеазиатских городах есть Русский Самарканд, Русский Ташкент, Русский Коканд, Русский Маргилан… Условия жизни русского и азиата до того не похожи, до того трудно переносятся теми, кто не привык к ним, что нельзя было выдумать ничего лучшего. К тому же и ради безопасности немногочисленного русского населения было вполне благоразумно собрать его в отдельную дружную кучку, подальше от тесноты туземных улиц и двориков.

В Русском Самарканде геометрия улиц совсем иная, чисто, просторно, даже дышится там по-другому. В городе есть Абрамовский бульвар. Название уже сменилось, но местные жители до сих пор именуют его именно так. Благодатная память о военном генерал-губернаторе жива.

Но народная любовь не даётся авансом, её надо заслужить, и по этому поводу есть показательный случай. Первые дни водворения российской власти в Самарканд сопровождались незаконными сборами, притеснявшими местных жителей. Абрамов, узнав об этом, арестовал и наказал виновных по всей строгости. Он не делил людей на своих и чужих, действовал по совести и справедливости, что, конечно, было замечено и оценено местным населением. Люди любили и уважали Абрамова, не боялись обратиться к нему за помощью в разрешении спорных вопросов.

Именно по его инициативе в 1870 году в Самарканде была открыта первая «русско-туземная» школа для коренного населения. Старшим в ней Абрамов назначил капитана Гребенкина, который хорошо знал местные языки и письменность. К назначению шла инструкция: «Ознакомить местных учеников с приёмами русского сельского хозяйства, ознакомить их с приёмами огородничества, обучить русскому языку, дать элементарные знания по истории, географии, биологии и арифметике».

При школе, где сначала обучались двадцать-тридцать детей, был участок земли – на нём устроили ферму. А через пять лет число детей в школе достигло уже ста одиннадцати, среди них узбеки, таджики, евреи и индусы. Тогда же, в 1870 году, в Самарканде появилась первая больница. Наконец стали охраняться старинные архитектурные памятники города, которые до этого разрушались и расхищались.

– И это называется «колонизация»?! – я не смог сдержать своего возмущения. – До чего же изощрённа и двулична западная пропаганда! Сами в это время грабили индусов, негров в Африке, китайцев, высасывали из их стран все соки. Теперь говорят, что Россия – последняя колониальная империя. Русский этнопсихолог двадцатого века Овсянико-Куликовский очень точно и иронично выразил лживый смысл их пропаганды: «Русские варвары-колонизаторы врывались в аулы, кишлаки, пастбища, а когда уходили, оставляли после себя школы, больницы, университеты, благоустроенные города». Коллективная «англичанка» продолжает гадить, где только может, главное – нанести ущерб России.

– Согласен с тобой, – кивнул Саша. – Уточню только, что относится эта крылатая фраза, конечно, не к обобщённой жительнице Туманного Альбиона, против которой никто ничего не имеет, хотя это дело вкуса. Англичанки ведь сухи и костлявы, как необструганные доски. А к острову, правители которого вечно строят козни и заговоры против России.

И хотя были в истории редкие времена, когда мы являлись союзниками, но и они всего лишь отражали личные интересы англосаксов. Британский премьер-министр Генри Джон Пальмерстон ещё в XIX веке откровенно выразился, что у Англии нет постоянных друзей и врагов, есть только постоянные интересы.

– Суворов имел полное право произнести эту фразу, – продолжил я, – ведь интриги англичан ему дорого стоили. Именно их он обвинял в том, что его армию направили в бесперспективный поход в Швейцарию, где он должен был оказаться в ловушке. Но вырвался через Чёртов мост, совершив беспрецедентный Альпийский поход по заснеженному перевалу.

– Заодно и Наполеона разбил как мальчишку, – усмехнулся Александр. – Вспоминаются слова нашего великого поэта и дипломата Фёдора Ивановича Тютчева. Накануне Крымской войны 21 апреля 1854 года он произнёс, выступая перед зарубежными послами: «Давно уже можно было предугадать, что эта бешеная ненависть, которая тридцать лет, с каждым годом всё сильнее и сильнее, разжигалась на Западе против России, сорвётся же когда-нибудь с цепи. Этот миг и настал. России просто-напросто предложили самоубийство, отречение от самой основы своего бытия, торжественного признания, что она не что иное в мире, как дикое и безобразное явление, как зло, требующее исправления».

– Хорошо, что ты напомнил эти слова, Саша. Сказано почти сто семьдесят лет назад, но звучит как сегодня.

– Просто ничего не изменилось в этой маниакальной ненависти Запада к России, – подытожил он. – Мы для них слишком большие, сложные, вызываем панический страх и зависть. Мы – другие, нравственно и ценностно, им никогда не понять русскую душу и Русский мир. И наше экзистенциальное предназначение на Земле, в отличие от их, иное. Созидать, а не разрушать. И всегда побеждать зло. Тянуться к горнему свету, а не вниз, в бездну, на дно ада.

2

Наш разговор продолжился через несколько дней. Осень вступала в свои права, мы прогуливались в Измайловском парке, под ногами шуршала жёлто-красная листва. Я попросил Александра рассказать о его бабушке, которая была одной из племянниц генерала Абрамова.

– О, это была тонкая, воздушная, аристократическая девушка. Очень любила книги, особенно те, которые звали к борьбе. Это свойственно молодости – пылкая увлечённость мечтой, ниспровергающими идеями, страстным желанием пожертвовать своей жизнью во имя идеального будущего.

Она не была самозабвенной революционной демократкой, но, начитавшись Чернышевского и Некрасова, стала простой народницей. И отправилась в 70-х годах XIX века, пока её дядя умиротворял Туркестан, в Сибирь – просвещать крестьян. Бакунинский клич «В народ!» звал её к высоким целям, – иронично добавил мой собеседник.

– Но что это было за «просвещение» и «хождение в народ»? – с законным сомнением спросил я, поскольку давно изучал эту тему. – Его остроумно определил писатель-сатирик Салтыков-Щедрин. Он писал, что народ вовсе не думает о каком-то «самосовершенствовании», о котором то и дело болтают его собратья-литераторы. Народ просто верует в три вещи, цитирую: «В свой труд, в творчество природы и в то, что жизнь не есть озорство. Это и есть вера и в то же время дело. Если жизнь испытывает его, он „прибегает“, просит заступничества и делает это в той форме, какая перешла к нему от его предков».

– Давай немного задержимся на этом, – продолжил Александр. – Осмысление народного духа у великого сатирика неразрывно связывалось со староверческими основами крестьянской жизни. Они же и определяли её перспективы. Следуя знаменитому гоголевскому сравнению Руси с тройкой, безответно несущейся куда-то, Салтыков-Щедрин по-новому обыгрывал этот русский образ: «Надо взять в руки посох, препоясать чресла и, подобно раскольникам – „бегунам“, идти вперёд, вышнего града взыскуя».

Народники, молодые люди, получив предварительную подготовку в кружках, шли в народ с широко известной листовкой «О правде и кривде». Но сами не верили ни в Бога, ни в чёрта. Хотя последним, пожалуй, только и руководствовались. Взывали к такому же сопротивлению властям и церкви, как во времена царя Алексея Михайловича и патриарха Никона.

Однако, увы, к несчастью для себя, просчитались. В одной только Вятской губернии сами же крестьяне сдавали их полиции пачками. Любопытно категоричное высказывание известной участницы «хождения в народ» Веры Фигнер, дочери царского генерала, как и моя бабушка, дожившей до большевистской революции и даже пережившей Ленина: «Для нас, материалистов и атеистов, мир крестьян-землепашцев закрыт, а в смысле протестующей силы безнадёжен. А Россия всегда была и оставалась „неизвестной страной“».

Моя бабушка, эта аристократическая девушка, разочаровавшись, как и Вера Фигнер, в народничестве, продолжала учить грамоте сельских детей, а в награду за свой бескорыстный труд обрела в Тюменской губернии своё счастье.

– Как это случилось?

– Она встретила там однофамильца, тоже Абрамова, простого крестьянина. Они полюбили друг друга, а после поженились. Так соединились два рода – дворянский и крестьянский. И супруги прожили в браке всю оставшуюся долгую жизнь. Даже умерли в один день, хотя и с разницей в два года. Это произошло в Рождество Христово, 7 января, что тоже знаменательно. В 1951 и 1953 годах, прожив 97 и 94 года соответственно, она и он.

Первые двенадцать детей, которые у них рождались, умирали в младенчестве, не перешагнув двух-трёх лет. Это походило на какое-то родовое проклятие. Причиной был родимец и диарея. Тринадцатый ребенок, родившийся в начале XX века, выжил. Назвали его Александром, по святцам. Это и был мой отец.

Помолчав, он добавил:

– Вполне возможно, что именно на нём это проклятие и закончилось. Потом родились ещё сын и дочь, Павел и Агафья. Но о них мне мало что известно.

– А какова была судьба твоего отца?