Долгое эхо. Шереметевы на фоне русской истории

Россия все больше и больше втягивалась в смуту. В захватчиков и грабителей превратились и приглашенные царем Василием Шуйским шведы, и допущенные поляки.

Битва за освобождение Руси продолжалась. Погублена династия Рюриковичей, значит, требуется новая династия, но кого выдвигать из знатных и славных? Жестокого царя русские уже не хотели, хотели юного, чистого, славного. Большую роль сыграла церковь, патриарх Гермоген.

Выбор пал на Михаила Романова. Он был «удобен», знатен, у него хороший нрав.

Сергей Дмитриевич Шереметев посвятил Романовым немало страниц в своих «Трудах по истории Смутного времени». (Благодаря историкам, в том числе М. Д. Ковалевой, «Труды» изданы в 2015 году.)

Вот что относится к избранию Романовых:

«…Род Романовых был уважаем и известен. Когда Никита Романович появился среди народа, шествуя из Кремля к себе в дом, – радости и ликованию толпы не было пределов, его провожало несметное множество народа. В этом порыве радостного сочувствия сказывался опять здравый смысл народный. Поет народ про Никиту Романовича, поет про трех больших бояринов, про трех Годуновых изменников, о том, как

Упала звезда поднебесная,
Потухла в соборе свеча местная,
Не стало Царевича у нас на Москве,
Меньшова Ивановича».

Но если Феодор Никитич и не наследовал от отца своего всех свойств, неотразимо к нему привлекавших, зато он вполне унаследовал его государственный ум, твердость духа, неукротимую силу воли. Он был представителен, красив, изящен; опытный и храбрый воин, он был и даровитый воевода. В искусстве же уклончивой мудрости он не имел соперников. Тонкий дипломат, проницательный сердцеведец и примерный семьянин, он вместе с тем был человек «властительный» и «опальчивый». Таков был носитель преданий рода Романовых, деятельность которого проходит яркой полосой через все Смутное время. В изучении его деятельности, думается нам, заключается тайна разумения многих событий Смуты. Не один он в семье Романовых пользовался особым положением. По свидетельству современников, род Романовых «был самый знатный, древнейший и могущественнейший в земле Московской. Никого не было ближе их к престолу».

«Романовы, вообще, были осторожны, жили всегда очень дружно и были всеми любимы. Каждый из них держал себя с царским достоинством. Феодор Никитич, красивый мужчина, очень ласковый ко всем и так хорошо сложенный, что московские портные обыкновенно говорили, когда платье сидело на ком-нибудь хорошо, – „вы второй Феодор Никитич“. Он так хорошо сидел на коне, что все видевшие его приходили в удивление. Остальные братья, которых было немало, – походили на него».

Пленник мрачной крепости Чуфут-Кале

Василий Борисович Шереметев (1622–1682)

Времена царя Алексея Михайловича (1629–1676)

Царь Алексей Михайлович Романов был отцом будущего Петра I. В историю вошел с наименованием – «Тишайший». Однако царствование его отнюдь не было благостным. Вспомните церковные реформы, патриарха Никона, протопопа Аввакума, соляной бунт… Крестьянскую войну под руководством С. Разина.

Но сосредоточимся мы на фигуре Василия Шереметева. Он храбро воевал с ордынцами. Кстати, сыновей в роду Шереметевых именно с того времени стали называть поочередно: Петр – Борис – Петр – Борис.

В январе 1644 года В. Б. Шереметев в качестве рынды участвовал в торжественном приеме, устроенном в Грановитой палате в честь датского принца Вальдемара, был одним из двадцати четырех чашников за «государевым столом». Он был красив собой («черты лица его прекрасны») – высокий лоб, живые глаза и благообразный облик. Таких юношей определяли в телохранители к царям. И в чине рынды через год он присутствовал на венчании царя в Успенском соборе.

В 1654 году боярин Василий Борисович Шереметев принял участие в русско-польской войне. Он командовал корпусом (около 7 тысяч человек) на южнорусской границе… Вскоре он получил от царя приказ выступить из Белгорода на Украину, чтобы соединиться с полками украинского гетмана Богдана Хмельницкого длясовместной борьбы с поляками. Вот что читаем в словаре Брокгауза и Ефрона:

«Во время начавшейся войны на юго-западных рубежах России Шереметев соединился с 25-тысячным украинским войском. Два месяца боролся с 70-тысячным польско-татарским войском».

Эта кампания была неудачной для русских. Несмотря на заключенное перемирие, Василий Борисович в качестве заложника был отправлен к татарам.

Сами неприятели удивлялись доблести Шереметева. Под Любарой русские потерпели урон, но он в полном порядке отступил в Чудново, за что его прославляли как в польских, так и во французских источниках.

Шереметев сел в карету, запряженную шестеркой великолепных лошадей. За ним следовали пять телег с поклажей и одиннадцать слуг, а далее ехали на повозках сто человек, особо преданных Шереметеву и решивших остаться с ним в плену. Пленника охранял конвой из трехсот татарских всадников. В течение семи недель крымские татары везли Шереметева по степи. Крымцы, опасавшиеся преследования, ехали окольными путями.

Наконец он был доставлен в Бахчисарай, где его принял хан Мехмед Герей.

Здесь Василию Борисовичу пришлось столкнуться с восточным коварством: его лишили всех слуг и отправили в крепость Чуфут-Кале. Это голое место, высокое плоскогорье, в котором проделано некоторое подобие пещер-камер. По ночам царит ледяной холод, а днем – душная жара. В переводе с еврейского (или караимского) Чуфут-Кале означает «твердая крепость».

Тем временем до царя Алексея Михайловича дошла весть о пленении его верного слуги, и он решил все предпринять и выкупить Шереметева. Речь шла о больших деньгах. Василий Борисович не хотел царских трат. Он писал царю и только жаловался на разлуку с любимой женой и горести: «И от того разорения женишка моя и сынишка и бедная моя дочеришка голодны и живут без меня с великой нужею: хлеб и дрова покупают дорогой ценой и от того одолжяли… А сынишка моя человеченка молодой и бессемеен и пуст, родителей старых никово нет, а и есть свои, и оне не добры, теснят сынишка моего деревенской теснотой без меня, видя мой упадок великий и одиночество».

Плененный Шереметев то ждал вестей с родины, то отчаивался и впадал в тоску, терял последнюю веру. А переговоры с царем длились и длились, и годы шли за годами.

Обещали, что как получат письмо царское, так дадут ему волю. Снова Мехмед Герай возил пленника по тряским дорогам – однажды ехали «более пятисот верст в телеге, в кандалах; и многие реки вплавь, в телеге, на арканах волочили и дорогой замучили было до смерти». Ширинские беи бросились в погоню за ханом и настигли его за рекой Кубанью. Хотели убить Шереметева, чтобы он никому не достался, но беи их отговорили и убедили вернуть знатного пленника.

В. Б. Шереметева доставили обратно в Крым. По ханскому приказу он вновь был заключен в темницу Чуфут-Кале.

Просидеть в такой мрачной тюрьме месяц, год – куда ни шло, но Василий Шереметев провел там… 20 лет.

Были дни, когда всходило солнце и до самого вечера нещадно палило, и так целый месяц. А потом наступали осенние ветреные дни – и выдувало из темницы остатки тепла.

Одиночество – время раздумий, воспоминаний. Должно быть, в мыслях Шереметева всплывали повести о Батыевых временах, о Михаиле Черниговском – от него требовали отказаться от православной веры. Мало того – требовали, чтобы князь, прежде чем предстать перед очи Батыевы, прыгал через костер (по их обычаю), а потом поклонялся кустам, дереву, идолам. Если пленник упрямился, требовали слугу, и тот говорил: «Как посмел ты повелениям моим пренебречь? Теперь выбирай: или прыгать через огонь и кланяться моим богам, и тогда останешься жив и получишь княжение – или злой смертью умрешь».

От тоски и печали, от несмолкаемых криков Шереметев затыкал уши, но голоса с минаретов пронзали от раннего утра до поздних закатов. Чтобы заглушить их, Василий Борисович пел песни – от русских делалось еще тоскливее, а хохлацкие немного утешали.

Изредка удавалось послать весточку в Москву. Ничего не поделаешь, приходилось жаловаться. Один хан сменил другого. Несмотря на высокое положение, пленника содержали в нечеловеческих условиях.

Шереметев писал царю Алексею Михайловичу: «Хан мучил меня, никого так никто не мучает, которые есть государевы люди у мурз, у аг, и у черных татар. Кандалы на мне больше полпуда; четыре года беспрестанно я заперт в палату, окна заделаны каменьями, оставлено только одно окно. На двор из избы пяди не бывал я шесть лет и нужу всякую исполняю в избе: и от духу, и от нужи, и от тесноты больше оцынжал, и зубы от цынги повыпадали, и от головных болезней вижу мало, а от кандалов обезножел, да и голоден».

Наконец в 1682 году, через 20 лет, Шереметева отпустили. Он вернулся к семье, к своим сродникам.

21 апреля 1682 года тяжело больной Василий Борисович составил духовное завещание, а через три дня, 24 апреля, скончался. За время неволи его жена и сын Иван умерли. Наследство он оставил своему двоюродному брату – боярину Петру Васильевичу Большому Шереметеву и его старшему сыну – боярину и будущему графу Борису Петровичу Шереметеву.

Рассказы о своем предке Борис Петрович, будущий фельдмаршал, впитал, и они стали частью его судьбы, характера и поступков и, конечно, добавили мудрости.

* * *

Не зря историк Н. Г. Устрялов назвал Шереметевых «мужами войны и совета».

Однако они не были и фанатиками. Описана такая сцена. Однажды Матвей Васильевич Шереметев повстречал протопопа Аввакума, и тот выразил возмущение, что он без усов и бороды. Что же, новшества Шереметевы тоже принимали без особого упорства. Оттого-то и фельдмаршал Борис Петрович станет помощником великого Петра. А борода, язык, платье? Что ж, не в том главное…

Они умели отделить зерна от плевел, прибегнуть и к дипломатии (кстати, они никогда не были масонами). Но умели хранить верность отечеству, царю и роду. Вся история Василия Борисовича, конечно, перешла к его потомкам и прежде всего к герою следующей части – Борису Петровичу Шереметеву.

Часть вторая

Фельдмаршал и царь[2 - Печатается с сокращениями. В полном объеме – АСТ, Астрель, 2010.]

Из шатра,
толпой любимцев окруженный
выходит Петр. Его глаза
сияют. Лик его ужасен,
движенья быстры. Он прекрасен,
он весь как божия гроза…
……………………………………
и он промчался пред полками,
могущ и радостен, как бой,
он поле пожирал очами.
За ним вослед неслись толпой
сии птенцы гнезда Петрова —
в пременах жребия земного,
в трудах державства и войны