В погоне за Зверем

– Думаю, нет, – обгоняя меня, сказал парень. – Полы были деревянные, – пояснил он и смущённо подал руку, когда я переступала через одну из обвалившихся балок. Здесь только хорошо сохранились подвалы, но по весне их заливает водой. Это и при старом пане тоже было. Сейчас вроде подсохнуть должно было всё. Дождя давно не было.

Оглянувшись вокруг, я ещё раз внимательно рассмотрела развалины усадьбы. Здесь невозможно было спрятать ребёнка и удерживать его несколько дней. Слишком опасно, как и для жертвы, так и для убийцы. В любой момент может второй этаж полностью обрушиться. Так что идею об уцелевших комнатах в усадьбе я сразу отмела, как только увидела в каком состоянии перекрытия. А вот подвалы и летний домик всё ещё маячили в голове и я поторопила Гончара. Вечерние сумерки быстро сгущались и была вероятность, что пока мы спустимся в подвальные помещения на улице окончательно стемнеет. Хорошо хоть я захватила с собой фонарик, а то от зажигалки там толку не было никакого.

Молодой милиционер осторожно вёл меня по дому, когда надо, по его мнению, помогая переступать через препятствия. Бедолага всё время то смущённо сопел, то отворачивался, испытывая неловкость, когда пересекался со мной взглядом, то резко останавливался, как-то нервно прислушиваясь к живой тишине усадьбы. Почему живой? Потому что хоть панский дом и опустел, но жизнь в нём ни на миг не замолкала. Каменные руины облюбовали птицы и мелкие зверьки. Вот в их щебет с шорохами и вслушивался Гончар. Признаться, и меня они немного пугали. Особенно когда из, казалось бы, чёрной пустоты коридоров с криком вылетала какая-нибудь лесная птица. Вздрогнув от неожиданности, я уравновешивала дыхание и шла дальше. Правда, уже положив ладонь на кобуру. Так было спокойнее. А ещё гнетущее ощущение, что кто-то следит за каждым нашим шагом, заставляло часто оглядываться. Тяжёлая атмосфера панских руин давила на психику и периодически возникало желание бежать как можно дальше от этих обуглившихся кирпичных стен.

– Говорят, здесь видели призрак деда Семёна, – вдруг остановившись сказал Валюша.

Его глаза пристально рассматривали валяющуюся на полу дверь, будто раньше её здесь не было, потом медленно подошёл и носком сапога чуть отодвинул в сторону, освобождая проход в подвал.

– А дед Семён – это кто? – спросила я, уже вплотную подойдя к дверному проёму и включив фонарик.

– Сторож. Он был предан панам Забалотинским. Когда люди грабили усадьбу, дед Семён с оружием в руках оборонял добро хозяев. Кто-то из грабителей выстрелил в сторожа. Тот падая задел канделябр со свечами. Дом полыхнул, как спичка, все бросились спасаться, забыв про старика. Так он и сгорел в огне за чужое богатство, – молодой милиционер вздохнул и снова оглянулся. – Вот с тех пор здесь и видят призрак деда Семёна.

Я никогда не верила в подобные суеверия, но было в доме что-то жуткое. И чтобы ещё больше не нагнетать, я, изображая невозмутимость, шагнула в полумрак коридора. Перед этим, правда, сверкнув туда фонариком. Каменные обшарпанные стены и такие же ступеньки, которые обрывались внизу, уводя глубоко под землю. Делаешь шаг и тебя охватывает панический страх, что вот-вот оступишься и сорвешься в эту густую темноту, окутанную запахом плесени. Дышать в подвале было трудно. Вроде вдыхаешь полные лёгкие, но воздух настолько пропитался зловонной сыростью, что его не хватает. И уже через несколько минут нашего спуска я почувствовала головокружение, заставившее меня остановиться. Вытянув в сторону руку и, упёршись в стену, я спросила Ванюшу долго ли нам ещё идти. Тот, осторожно обойдя меня, подал свою ладонь, ответив, что осталось совсем немного. Дом хоть и большой, но подвальные помещения не такие обширные. Всего четыре комнаты. И до этих четырёх комнат мы не добрались. Чем глубже мы спускались, тем сильнее был запах сырости. А когда чёрная темнота стала играть бликами от фонарика, стало ясно, что большая часть подвала затоплена. Грунтовая вода не ушла.

– Вот, дрянь! – негодующе выругалась я.

Столько спускаться, дышать через раз и все напрасно! Чёртовы подземелья в воде! Ни убийцы, ни его жертв здесь точно никогда не было. Остался только летний домик, до которого идти около получаса по заросшему бурьяном саду.

– Ну что, возвращаемся? – повернувшись спросила я Гончара.

Парень кивнул.

– Похоже, сточная труба забита. Хозяев же нет. Чистить некому.

– А куда выходит эта труба? – уже из любопытства спрашиваю, поднимаясь на ступеньку выше.

– В речку Лесную, – и тут же Гончар дополняет с видом важного экскурсовода. – Усадьба была построена на развалинах средневекового замка. Забалотинские лишь надстроили дом на каменном фундаменте. Говорят, раньше здесь была разветвленная сеть подземелий. Некоторые иногда обрушиваются, образуя огромные провалы. Вот лет десять назад после дождливой весны главная дорога в город просела. Никто не стал раскапывать подземелье, просто завалили песком, чтобы дети не лазили.

Свет фонарика скользнул по каменному своду.

– Вот, смотрите – эти тесанные камни фундамент замка, – будто ребенок, показывая пальцем, восхищался милиционер.

Огромные неровной обработки валуны лежали на редкость в аккуратной кладке, не потеряв за сотни лет своей формы. Ни кусочка не откололось, ни миллиметра не просело. Только чёрная плесень ползла по ним, пробивая себе дорогу наверх к убийственному для неё солнцу.

– Ну а с замком что приключилось? – больше для поддержания разговора спросила я. В полной тишине идти по ступенькам было всё ещё жутковато. А так Гончар хоть разбавлял эту жуть своей болтовнёй.

– Так во времена Ивана Грозного крепость осадили. Её стены продержались дольше Полоцких. Потом какой-то предатель рассказал казакам про подземелья, а те заложили туда порох в бочках и рванули. Сеча была страшная, живьём в плен не сдавались. Погибали с оружием в руках. Потом было запустение и уже с Баторием* в крепость вдохнули новую жизнь паны Заболотинские. Говорят, что первый пан Заболотинский был простым служивым из этих мест. Он выгодно женился на тяжарной** дочке магната, чтобы скрыть её распутство при дворе. За это ему и выхлопотал благодарный тесть заброшенные земли. Ну и помимо приданого денег дал.

– А вы, Ванюша, не там работаете, – весело подметила я и парень сразу насторожился, бросив на меня опасливый взгляд. Страшно, когда сотрудник ГУГБ НКВД говорит, что вы занимаетесь не своим делом. Чтобы успокоить историка-любителя, я пояснила, что именно имела ввиду. – Вам надо было в институт поступать на исторический факультет, а не в милицию идти.

У Гончара прям камень с души свалился! Громко выдохнув, он быстро зашагал по ступенькам вверх.

– Так я хотел, – не оглядываясь на меня, почему-то виновато сказал он, – но мамка не пустила. Далеко и город чужой, а здесь все свои. – Его плечи враз опустились, придав спине сгорбившийся старческий вид.

Вот эти строгие мамки! Всегда испортят жизнь единственным сыновьям. Прибавив ходу, я похлопала парня по сутулой спине и посоветовала больше слушать своё сердце, а не мамкино нытьё. Ему жить, и жизнь эта одна, другой не предвидится. Если хочет в институт, значит, надо поступать. Был у меня тогда знакомый профессор в Москве и я на добровольной основе предложила ему помощь. Услышав о перспективах в большом городе, парень расцвёл на глазах. Спину выпрямил, да так, что выходя из коридора, чуть не ударился головой о низкий потолок.

– Осторожней, – выходя следом, потрепала я его по голове.

И снова густой румянец залил юношеские щёки. Самой неловко стало. Я взрослая тётка веду себя с парнем, как с ребёнком, а он давно уже не дитя. Нет, для меня Гончар был вчерашним школьником и я не рассматривала его, как взрослого мужчину. Но все мои улыбки, шутки, трепки он воспринимал как флирт. И, глядя на это невинное смущение, я вдруг осознала, что нужно расставить некоторые приоритеты в наших служебных отношениях. Но так расставить, чтобы ненароком не обидеть ещё нежное сердце юноши. Очень красивого юноши! Одни глаза чего стоят! И улыбка! Такая чистая, лучезарная…

«Ох, хоть бы будущие невзгоды взросления не испортили этой завораживающей красоты», – мои мысли в тот трогательный момент любования им.

– Ванюша, – начала я, тщательно продумывая каждое слово. И уменьшительно-ласкательное от имени было, конечно, не к месту. Что я сразу исправила. – Иван, – вот это, на мой взгляд, придавало ему солидности, – я, может, веду себя не слишком сдержанно или задеваю тебя в чём-то? Ты говори, не стесняйся. Нам ведь ещё долго предстоит работать вместе. Так что давай будем относиться друг к другу, как хорошие друзья. И для работы это полезно. Ладно?

Хотела целую лекцию рассказать о неуставных отношениях, но как только начала говорить в голове всё перевернулось. И получилось вроде бы не очень. Даже, я бы сказала, слишком замудрёнее, чем планировалось изначально. Но Гончар был из понятливых и смог прочитать между строк: не фантазируй – она не заигрывает.

– Ладно, – пожав плечами, согласился он.

– Ну вот и прекрасно! Где там летний домик панов?

Парень снова оживился и, указывая кивками в сторону мелькающих в окне зарослей крапивы, сказал:

– Минут тридцать и мы на месте.

Уже тяжело вздохнула я, представляя эти три десятка минут по полутораметровому бурьяну. Но выбора у меня не было, сама напросилась на экскурсию, да и жизни детей зависели от нашего с Ванюшей похода. Мне нужно было внимательно осмотреть летний домик, чтобы окончательно вычеркнуть его из потенциального логова Зверя. Подобрав среди валяющегося мусора подходящие палки, чтобы прокладывать себе путь, мы пошли дальше.

Не самая лучшая прогулка в моей жизни, но довольно запоминающаяся. Мало того, что я обстрекалась так, что хотела уже на полпути всё бросить и повернуть, а тут ещё разорвала юбку, зацепившись за выступающую арматуру. Бедный Гончар за пять минут услышал весь мой матерный словарный запас. А он у меня довольно большой. С горем пополам и, стягивая края юбки, мы наконец-то дошли до злополучного летнего домика. Вернее до того, что от него осталось. А осталось от него четыре стены и провалившаяся крыша.

Мне хотелось завыть волком от разочарования. Столько пройти и всё впустую! Если подвалы основного панского дома ещё можно было использовать под убежище, то летний домик – категорически нет. Ни подхода к нему, ни закрытых помещений – одни сплошные руины в плену гектара крапивы и прорастающих кустов. Похоже, Шуйский был прав – не в усадьбе дело.

– Твою ж мать! – и ещё с десяток ругательных слов вырвалось из меня, разбавляя мою внутреннюю злость. – И где ж нам теперь искать это чёртово логово?! Вот тварь!

Версия о связи Зверя с усадьбой не подтвердилась, осталась лишь не опровергнутой вторая часть. Все жертвы из центра города и ни одной из частного сектора. Уже тогда, срывая своё негодование на пустоте, меня будто озарило:

– А что, если убийца не охотится в частном секторе, потому что сам местный?

И тут же подхватил Гончар:

– Или боится не остаться незамеченным? Там у каждого есть собака. Да и дети больше играют у всех на виду.

– А может, он просто боится собак? Так можно гадать до бесконечности, Ванюша, – сказала я и включила фонарик. – Идём обратно. Поздно уже. И ничего тоже результат, – саму себя успокаивала я, скользнув тусклым лучом фонаря по стенам.

У шведского армейского фонарика, подаренного мне когда-то Костей, садилась батарея и новую я вряд ли купила бы в Заболотинске. Её в Москве было сложно приобрести, не то что в провинции. Ещё расстройства добавила порванная форменная юбка, о чём я чисто по-женские проныла Гончару, идя обратно к машине.

– Так поедемте ко мне, Алеся Яновна, – тут же предложил без стеснения парень. – Мама быстренько всё зашьёт на машинке.

– Как-то неудобно.

Не особо горя желанием знакомства ещё с одним родственником уже второго моего Заболотинского милиционера, попыталась отказаться я, но Ванюша всё равно настоял на своём. Уже тогда я рассмотрела в нём зачатки мужского характера. Просто до моего приезда у парня не было альтернативы маминому авторитету.

Недовольный стон Доронина в летней тишине сгустившихся сумерек отчётливо разносился на десятки метров так, что даже ещё не видя его силуэта, я захотела плотно закрыть ладонями уши. Неспешно подойдя к ворчуну, я сообщила ему о ещё одной незапланированной поездке на сегодня, и уже по ночным дебрям панской усадьбы пробасил поток отборного солдатского мата.

– Ладно, довезешь до дома и уматывай спать. Сама дойду! – гаркнула я на него.

– И умотаю! – огрызнулся он.

Не умотал. Остался дожидаться у забора. Домой не пошёл, махнул рукой, что-то пробурчав в ответ. Я, может, и могла бы держать Доронина на коротком поводке, но зачем? Страх не является синонимом верности. А ворчливый водила был мне верен и умел держать язык за зубами. И, когда мне нужна была его помощь, он ворча, кряхтя помогал.