В погоне за Зверем

Ванюша выпрямил спину и по-волчьи исподлобья посмотрел на Маслова. Парень был не рад их неожиданной встрече. Но и не испытывал страха перед грозным сотрудником местного НКВД. Одной мне становилось неловко от всего происходящего. Мелькнуло ощущение, что меня в этом коридоре делят, как вещь. И в молчаливом поединке взглядов побеждал опыт взрослого мужчины. Ведь в глазах Гончара были неопровержимые факты: Алеся Яновна растрёпанная, а Маслов не успел застегнуть портупею. Молодому милиционеру больше ничего не нужно, чтобы сделать свои неутешительные выводы: они любовники.

Обидно. Только вот кому обидно? Гончару? Мне было обидно, смотреть на разочарованного Ваню и самодовольного Маслова. Этому гаду хватило наглости выставить желаемое за действительное. Выйдя в коридор не по форме, Маслов дал понять наивному пареньку, что после вчерашней ночи я принадлежу ему. А тот в силу своей неопытности поверил!

Оправдываться? Зачем? Я не сказала ни слова в свою защиту. Оставила всё как есть: Гончара со своими выводами и Маслова со своим нахальным торжеством. Пусть где-то там в груди кошкой царапалась обида, зато я не опустилась до идиотских оправданий: почему в моей квартире мужчина. Да и кто такой мне Гончар, чтобы я перед ним распиналась в объяснениях?! Никто! И я отошла в сторону.

– Ничего не случилось, товарищ капитан, – запоздало ответил Ваня, бегло проводив меня взглядом.

– А чего пришёл? – подходя ближе, с ехидцей в голосе интересовался Маслов.

– Пирожки Алесе Яновне от мамы принёс.

– Пирожки от мамы – это хорошо! А то на кухне шаром покати. Да, Леся? – фальшиво пожурил меня Маслов и потянулся за лукошком.

Гончар крепче прижал к себе гостинец, отчаянно запротестовав.

– Это не вам, товарищ капитан, а Алесе Яновне!

– Гончар, не будь дураком, иди работай! – сказал Маслов и дёрнул лукошко на себя.

Бедный Ванюша. Мальчик с огромными голубыми глазами, в которых, как в зеркале, отражалось моё раздосадованное лицо. Он так смотрел на меня, когда Маслов выдирал из его рук это злополучное лукошко, что в сердце защемило. Стало как-то неуютно в собственном теле. Доселе неизвестное противоречивое чувство одолело меня: вроде сердце еле бьётся, но в висках пульсирует кровь. Мысленно смотрю на себя со стороны и самой становится противно от собственного бездействия на грани равнодушия. По-хорошему мне бы остановить Маслова, а я стою, молчу и не двигаюсь с места, пустив всё на самотёк. А с другой стороны: что мне было делать? Вклиниться меж ними в маленькой потасовке за пирожки? Как-то несерьёзно всё это. По-детски, что ли? Да и не привыкла я, когда из-за меня перетягивают лукошки. Костя с Пашей меня не делили. Костя сказал: «Выходи за меня», а Паша пожелал счастья. И никакого соперничества… , никакого мордобоя… А тут. Вторые сутки в Заболотинске и капитан НКВД отбирает лукошко у сержанта милиции. Не смешно ли, товарищи?

Гончар нехотя разжал пальцы, отдав лукошко. Медленно попятился и, уткнувшись спиной в стену, ещё с минуту сверлил на нас с Масловым блуждающим взглядом. Потом вяло развернувшись ушёл.

– Маслов! – зло цыкнула я на копошащегося в лукошке наглого гостя и рванулась за Гончаром.

Молодой милиционер размашистым шагом уже подходил к лестнице, когда я окликнула: «Ванюша!». Никакой реакции. Парень даже не вздрогнул. Снова позвала – тишина. И только громко выкрикнув: «Иван!», он остановился. Обиделся. Вот как с такими ранимыми работать? Извиняться за нахальство Маслова я не собиралась и себя виноватой не считала. Подумаешь, разбила нежное сердце впечатлительного мальчика… Но всё равно как-то нехорошо щемило в груди. Вид у Ванюши был, как у побитой собаки, которая всю жизнь служила верой и правдой, а хозяйка выбросила на улицу. Мужчин не жалею, но парнишку с голубыми глазами пожалела. Сама пошла на мировую. Правда, не стала подыскивать нужные слова сожаления, а сразу загрузила его по-полной.