В погоне за Зверем

– Леся, – уперто сказал Шумский, – я буду обращаться к вам исключительно по имени. Капитан Лисовская – это уж слишком грубо для такой красивой девушки, как вы. А вы,… ты, – в одностороннем порядке определил он границы нашего общения на ближайшие будущее, – будто свет, ворвавшийся во тьму подземелья, и разгоняющий…

– О, нет, Шумский, это уж слишком! – с трудом сдерживая смех, прервала я монолог доморощенного Казановы. – Хорошо, Леся так Леся, но избавь меня от этих слащавых соплей влюбленных мальчишек! Я не падка на пустую болтовню, пошлые комплименты, дешёвые ухаживания и шутки. И, кстати, цветы, как и стихи, я тоже не люблю.

– Надо же, какие мы серьёзные.

Без обид сказал Заболотинский Казанова и, открыв папку, зашуршал листочками, перекладывая их. С этого момента я будто перестала для него существовать. Всё внимание Шумского приковали к себе многочисленные доносы на него. Особенно тщательно он перечитывал шедевры стукачества некого Маслова, и каждый раз, когда доходил до последних строк с его требованиями, нецензурно ругался. Ругался так, что даже у меня, не слишком чувствительной к мужской брани, закладывало уши.

– Вот сука, а! Тварь! – негодовал капитан, закрывая папку. – Убью мразь!

– Убьёшь – сядешь, – предостерегла я пока ещё несостоявшегося убийцу.

– Вот неймётся сволочи! Я ж его только раз по роже съездил, а он до сих пор помнит гад. Сам виноват! Вот нечего было к девке лезть! Ну не нравится он ей и всё тут!

– А ты, значит, нравишься?

Не знаю зачем я задала этот вопрос. Было что-то такое в Шумском, что сразу располагало к нему женщин. Даже я, разочаровавшаяся в мужской любви, испытала некую ревность, когда услышала про девку, честь которой он так яро защищал.

– Да малая она совсем. Только школу окончила и к нам в секретари, а этот к ней полез. Она пищит, а Маслов в кабинете ей юбку задирает. Я тогда на дежурстве был. На крики прибежал. Ну и оттащил Маслова от Жанны и по морде ему съездил. За дело получил.

Шумский говорил с таким возбуждением, будто переживал этот день заново. Настолько сильно было его впечатление от увиденного в кабинете подонка Маслова. Попадись он Шумскому сейчас в похожей ситуации, то точно бы убил. А меня застопорило знакомое имя… Жанна. Уж не та ли Жанна Новикова, которую Шумский потом и совратил в качестве благодарности за заступничество её чести? Сиюминутное восхищение благородством капитана тут же улетучилось, не оставив и следа. Значит, вместо работы они в своем отделение милиции девок делят, а потом письма комбригам пишут.

И я снова поймала себя на … ревности? Совсем не знаю человека, если не считать доносов и его напористых попыток пофлиртовать, а уже испытываю что-то наподобие лёгкой увлечённости и, как следствие, злюсь, осознавая, что я не первая кому он вешает на уши лапшу из комплиментов. Муж под следствием, любовник сослал подальше от себя, а я, как вчерашняя школьница, ревную местного бабника к ограниченным бабенкам. Мысленно отругав себя за слабость, я зареклась себе это позволять и мешать чувства с работой. Я еду в Заболотинск не личную жизнь налаживать, а расследовать серию зверских убийств. По крайней мере, в тот момент я в это искренне верила.

Мой попутчик, закончив полоскать мерзкую личность Маслова отборным матом, снова переключился на меня. В этот раз старался опускать в разговоре хвалебные оды моей красоте, от чего наше общение приобрело более сдержанные акценты. Мы просто ехали в машине, беседуя обо всём и ни о чём. Уже через час такого бестолково разговора я задала вопрос по делу, на что капитан резко ответил:

– Завтра в отделении поговорим.

Больше по убийствам я из него не вытянула ни слова. Видите ли бравого капитана Шумского утомило пребывание в гостях у НКВД. Как Евгений Иванович заявил: сытно кормили оплеухами, и, не скрывая раздражения, отвернулся к окну, закрыв глаза, изобразил сонливость. Теперь до Заболотинска мы ехали в полном молчании, не считая редкие еканья Доронина, когда машина подпрыгивала на очередном ухабе.

ГЛАВА 4. Заболотинск

ЭПИЗОД 1

Заболотинск – небольшой провинциальный городок, окруженный непроходимым лесом и болотом. Единственная дорога, которая вела в это захолустье среди болот по весне из-за дождей превращалась в жижу из грязи. По раскисшей колее, ведущей в город, до середины мая никто и ничто не могло проехать. Даже трактора на гусеничном ходу увязали по самые борта. В общем, город на болоте был настоящей крепостью.

Нам повезло. Весенние ливни прошли, а устоявшаяся жаркая погода подсушила дорогу, поэтому в Заболотинск мы ехали по уже накатанной колее. Довольно-таки крепкой глубокой колее. Колёса не увязали в грязь, а вот днище машины скородило по земле. От чего Доронин без конца ругался, проклиная благим матом тех, кто построил этот город в центре лесного болота.

Название, конечно, говорящее само за себя! Заболотинск! За болотом… В древности люди всегда селились там, где безопаснее и легче обороняться от недругов. Похоже, первые жители Заболотинска на это и рассчитывали, когда выбирали оседлое место.

Этот, на первый взгляд, захудалый городишко нога врага почти никогда не топтала. О чём мне гордо похвастался Шумский, когда наша машина въезжала в город.

Я сама из Беларуси. Привыкла к болотам, но то, что увидели мои глаза меня поразило! Нас встретил бесконечный частный сектор, утопающий в цветущих садах, аромат которых врывался сладковатым вкусом в открытые окна машины. Я глубоко и жадно задышала. Этот запах пьянил, наполняя лёгкие дурманящей радостью. А ещё и эти вечерние трели соловья… приносили умиротворение. Хотелось остановить машину и просто наслаждаться поющей тишиной природы. Небольшой провинциальный городок, но в дымке спускающихся сумерек такой сказочно-красивый. Домики, огороды и только в центре виднелись кирпичные постройки. Старые дореволюционные двухэтажные и трёхэтажные дома. Были и построенные на скорую руку деревянные бараки. Правда, они терялись в зелени, совсем не портя старинный колорит Заболотинска. Время будто само нарочно остановилось в мире забытых легенд. И если бы не красный флаг на шпиле бывшей земской управы, я ни за что бы не поверила, что вотчина панов Заболотинских теперь свободный советский город. От родовитых хозяев осталось только название и руины усадьбы. Жители Заболотинска сами сожгли её в отместку за предательство. Последний пан Заболотский сражался под командованием генерала Плисудского. Чего бывшие холопы не простили.

«Да… гнев народа беспощаден», – подумала я, слушая краткий экскурс в историю Заболотинска от Шумского. Он, кстати, снова оживился, когда увидел на горизонте первые дома родного городка. А потом и вовсе огорошил:

– Пан мне отцом был.

Здесь я уже особой гордости не уловила. Если про город Шумский не хуже профессора истории лекцию читал, то в словах о родственнике предателе тоскливая боль.

Вот, значит, что имел в виду старший следователь, когда бросал в спину капитану «вражий недобиток». Странно, что Шумский с такой биографией до сих пор служит в органах, да ещё и при звании. У нас и за меньшее на Колыму отправляли.

– Я бы на твоём месте о таком особо не распространялась, – не скрывая удивления, посоветовала я.

На что Евгений с улыбкой заявил:

– А чего не распространятся? Всё равно узнаешь. Весь город знает, что пан мою мать изнасиловал. Она у него в услужении была. А потом жена его, пани Марыля, с позором её выгнала. Так что папаша он мне только формально. Я бы эту гниду сам придушил, если бы увидел.

Вот тут уже в голосе панского сына слышался металл. И почему-то я ни сколько не усомнилась, что кровные узы его не остановили бы.

– Так отец твой где? – просто из любопытства спросила я.

Шумский напрягся. Тяжело вздохнул.

– В Польше гнида.

И это было так сказано, что больше мне ничего не захотелось спрашивать. В Польшей так в Польше. Главное, что у такой гниды получился такой правильный сын. И, наверное, здесь заслуга многострадальной матери. Не любят у нас женщин, осмелившихся родить без мужика, а опозоренных ещё сильнее недолюбливают. Будто у них на лбу клеймо паршивой овцы выжег тот, кто силой забрал честь.

ЭПИЗОД 2.

Петляя извилистыми улочками, мы не успели доехать до центра, как Евгений попросил свернуть немного сторону и отвезти его домой. Я не стала возражать. Во-первых, мой капитан и так чуть дышал, а во-вторых, темнело. В отделении местной милиции никого нет, разве что дежурный. Да и какие могут быть дела в погружающимся в сон городе? Это не столица и даже не областной центр, чтобы народ кутил до утра в ресторанах. Судя по домам, люди здесь простые, не избалованные излишествами беззаботной жизни. Так что сегодня меня ждёт казённая кровать, а не работа. Отдохнуть с дороги ещё никому не мешало, особенно перед знакомством с Заболотинским начальством.

Следуя указаниям Шумского мы привезли его к невзрачному домику, но за высоченным деревянным забором. Машина только притормозила перед воротами, как раздался лай собаки. Хвостатый охранник так надрывался, что казалось вот-вот задохнётся, прогоняя непрошеных гостей. Но стоило Шумскому выйти из машины и крикнуть: «Регоза!», как сразу же послышался радостный скулеж. Ну а когда хозяин открыл ворота собака чуть ли не прыгала, размашисто виляя хвостом.

– Ай ты моя Регоза! – совсем по-мальчишески проговаривал Шумский, теребя собаку по голове, а та облизывала хозяина, вертясь юлой.

На чужаков, стоявших у ворот, радостная псина уже и носом не вела. Всё внимание Регозы было сконцентрировано на вернувшемся хозяине. Верную собаку просто распирало от радости. Она и скулила, прижимаясь головой к раскрытой ладони Шумского, и тявкала, виляя пушистым хвостом, и прыгала на месте, пытаясь облизать лицо. Казалось, что животинка сейчас растворится в собственном счастье рядом с родным только ей человеком. Говорят, что собаки – это сплошные инстинкты с рефлексами, впрочем, как и все звери, но, глядя на Регозу, я усомнилась в научных постулатах. Животные способны на более глубокие чувства, такие как любовь, например.

Регоза, эта маленькая собачка, любила своего хозяина. Да и Шумский был привязан к ней. Достаточно было посмотреть, как засветились радостью глаза, когда он гладил свою собаку.

– Регоза, ты моя Регоза. Соскучилась, милая, – ещё ласковее заговорил Шумский, спуская собачку с цепи.

Похоже, Регозу на привязи не держали. Трава возле будки не вытоптана. Скорее всего, это была вынужденная мера, чтобы собака не бросилась за хозяином, когда его увозили. И судя по упитанным бокам, Регоза явно не голодает. Подкармливали. Но кто? Шумский не женат. И тут мои мысли распугала вбежавшая во двор женщина.

Ладно, если бы просто вбежала! Так она своими широкими боками растолкала нас с Дорониным в стороны, будто не заметила, что помимо Шумского на улице стоят ещё люди. И не просто люди, а в форме. Я могла бы списать её игнорирующее поведение на сгущающиеся сумерки, но решила обождать с выводами. Тем более, что незнакомка бросилась обнимать Евгения Ивановича, а когда присмотрелась к его лицу, так и вовсе запричитала:

– Ай да ироды! А что с моим мальчиком сотворили?! Чтоб у них руки-то поотсыхали! Ноги-то поотвалились! И головы поотлетели!

– Тёть Нюр, да нормально всё, – поспешил успокоить её Шумский, бросив в нашу сторону опасливый взгляд. Всё-таки его тётка антисоветчину разводит, критикуя работу моих коллег.

Сыплющая проклятиями женщина тут же перехватила взгляд племянника, посмотрев на меня с Дорониным. Вот так недобро посмотрела, что у меня прям засосало под ложечкой и стало как-то не по себе. Глаз у тётки Шумского был острый, будто нож. Смотрела, как резала по живому. Я не из робкого десятка, но от глаз злой бабёнки инстинктивно захотелось спрятаться за спиной Доронина. Что я, кстати, чуть и не сделала! Уже качнулась назад, как тут же мысленно приказала себе: «Отставить, Лисовская!», и демонстративно шагнула вперёд.

Тётке Нюре это не понравилось. Прищурив глаза, она с вызовом кивнула на меня.

– А это ещё хто?!

Мерзкое ударение на «Хто», а не на «Кто», заставило меня поморщиться. Да и голос недружелюбной заболотинской женщины ничем не уступал её взгляду. Такой же острый! С любимым племянником бархатом греет, а с чужаками сталью режет. Кстати, заметив мою недовольную мину, тётка Нюра скривила такую же, если не красноречивее, давая мне понять, что здесь принято говорить так, а не иначе.

Шумский на каком-то инстинктивном уровне почувствовал возрастающую напряжённость и, встав между нами, тут же поспешил разрядить обстановку.