Откровение. Любовь, изменившая нас…

– Тише, тише, Феденька, – говоря эти слова, я гладила его кудрявые волосы.

Федька был единственным мужчиной в моей жизни, который не воспользовался моментом. Он никогда не лез и не полезет мне под юбку. Самое фривольное, что он мог позволить себе – это обнять меня или поцеловать в щёку. Для Феди я навсегда осталась младшей сестрой Ани. Маленькой девочкой с белыми бантиками и содранными коленками. Он никогда не посмотрел на меня с вожделением. Наверное, он просто не заметил, как я выросла. А я уже давно не заплетала бантики, не лазила по деревьям и не играла в куклы. Но ничего этого Федя не замечал. Поэтому он спокойно обнимала младшую сестру своей Анечки.

– Она любит тебя. Тебя Феденька. Только тебя, – шептала я.

– Тогда почему? Почему она с ним?

– Её заставили. Мама и он. Только, пожалуйста, не делай ничего. Иди домой, – умоляюще попросила я.

Федька замотал головой и отодвинулся.

– Не пойду.

– Не будь, глупым. Ты навредишь не только себе, но и нам. О сестре моей подумай.

Это был мой последний аргумент. Аня всегда была у него на первом месте. И я не прогадала.

Утирая слёзы, Федька встал.

– Не говори никому, что я…

Он замялся. Слёзы для мужчины – это проявление некой женской слабости. Он даже не мог произнести: «Я плакал». Ему было стыдно.

Поняв это, я пообещала:

– Не скажу, – и тут же добавила. – Только ружьё мне отдай.

– Неа… Ружьё дедово.

– Федька, я завтра сама его принесу.

Я потянулась за одностволкой, но его ладонь снова сжала ремень.

– Тебя тётка на порог не пустит, – оправдал своё нежелание отдавать семейный раритет.

– Я и спрашивать её не стану, – продолжала настаивать я.

– Ладно, – наконец-то согласился несостоявшийся убийца и отдал мне ружьё.

Посмотрев в сторону нашего дома, Федька тяжело вздохнул и пошёл домой. Кусты и опускающиеся сумерки надёжно скрыли его. До меня ещё две минуты доносился треск сухих веток. Представив Фёдора, идущего сквозь бурелом, я улыбнулась. Точно медведь.

Жаль, что Аня и Федя так и не поженились… Хорошая была бы пара, а главное счастливая.

Проводив сочувствующим взглядом Федю, я шла по огороду, таща за собой ружьё. Но долго размышлять над превратностями судьбы сестры мне не пришлось. Дверь ляпнула. Дружок надрывно залаял. Во двор вышел чужой. Вот теперь моё сердце бешено заколотилось. Я медленно опустила Федькину одностволку в борозду и, надеясь, что гость ничего не видел, быстро направилась к дому.

Коллега Коршунова чиркнул спичкой и закурил. Думаю, он сразу меня заметил. Расстояние между нами было небольшое. Да и я особо не таилась, когда избавилась от ружья. Поправляя испачканное платье, я старалась идти ровно по борозде. Ноги, правда, не слушались. Каждый раз, поднимая глаза, меня била дрожь. Пичугин пристально рассматривал меня. Точнее, его глаза следили за каждым моим шагом.

Возле бани я остановилась. Идти дальше уже не было смысла. Пичугин сам шёл мне навстречу. А через него мне не проскользнуть. Калитка, разделявшая огород и двор, была очень узкая. Так что двоим там не разминуться. Да и по довольной улыбке подполковника я поняла: просто так он меня не пропустит.

– И где же ты измазалась? – выдыхая дым сигарет, спросил он.

– За зайцами бегала, – бросила первое, что пришло в голову.

– Может, за зайцем, а не зайцами? – прищурившись, двусмысленно поинтересовался Пичугин.

– Может, – улыбнулась я.

Этой улыбкой я пыталась скрыть страх, но, не выдержав такого пронизывающего мужского взгляда, я быстро отвернулась. Ведь убежать от подполковника у меня не было возможности. Бочка с одной стороны. С другой стена бани. С третьей забор. И он. Сама загнала себя в западню. Так что, единственное, что мне осталось – это отвернуться от Пичугина, надеясь на его порядочность.

Как он подходил, я ощущала спиной. Дым сигарет с каждым его шагом становился теплее и не давал мне дышать. Сделав несколько глубоких вдохов, я повернулась, чтобы запротестовать, но передо мной уже вздымалась его широкая грудь в тёмно-зелёной гимнастёрке. Я помню, как поблёскивали пуговицы, когда он затягивался сигаретой. От такой близости меня бросило в жар. Щёки запылали ярким румянцем. В его серых глазах моё отражение приобретало другие черты. В них я была взрослой соблазнительной девушкой. А стоило мне всмотреться в эту серость, как моё отражение растворялось в черноте расширяющихся зрачков.

Именно в этот момент во мне проснулась женщина. Этого нового чувства я испугалась сильнее, чем самого подполковника. Упёршись ладонью в его грудь, я прошептала:

– Отойдите.

В ответ я услышала:

– Даже лицо испачкала.

Его голос с хрипотцой был насмешливым. Офицер прикоснулся к щеке и потёр её пальцем. Делаю неуверенный шаг назад, а его руки обнимают, будто пытаются остановить моё отступление. И прижимают к себе так крепко, что я не могу пошевелиться в этих железных объятьях. Единственное, что мне было под силу это прошептать:

– Отпусти.

Только мои мольбы с просьбами были напрасны. Он ещё сильнее прижал моё тело к своему. Медленно убирая с лица выбившуюся прядь волос, смотрел мне в глаза.

– А я не знал, что у Прохоровича такая красивая дочь.

Его голос был спокоен. Вот только в глазах играли искры озорства.

Смутившись, я перевела свой взор с его лица на гимнастёрку. Пуговки расстёгнуты. Глубоко дышит. Наклоняется ко мне… Почти касается губами…

Как он поцеловал меня? Это произошло само собой. Стыдно признать, но я не сопротивлялась. Он не был груб. Не был настойчив. Он был нежен. Ласков. Вкус терпких сигарет нисколько не испортил первого впечатления от поцелуя. Иногда вспоминая тот уже далёкий поцелуй, я раз за разом прихожу к выводу, что сама хотела этого. В моём городе было много красивых парней. Мальчишек моего возраста. Только почему-то меня к ним не тянуло. Их смазливые личики, по-детски ещё наивные глазки и пошлые глупые шутки бесили меня. Ну, не тянуло меня к ним! Они были скучны, неинтересны. Мне всегда хотелось чего-то особенного. Чего-то запретного. Наверно, правдива поговорка: «Кто ищет, тот найдёт». Я всегда находила приключения на свою голову. А если точнее, то я первая делала шаг в пропасть. Я окуналась в омут с головой. Товарищи—господа даже через десятки лет я не жалею ни о чём. Это моя жизнь и на другую я её не променяю.

В Пичугина я не влюбилась. Он был мне просто интересен, как взрослый опытный мужчина. Дальше поцелуя тогда не дошло. Младший брат, выскочив из дома, позвал меня:

– Лизка, мать ждёт!

Мы резко отстранились друг от друга, словно нас ударило током. Шумно дыша, почти задыхаясь, мы посмотрели на Кольку. Наверное, его голову посетила та же мысль, что и мою: «Вот засранец!». Как сильно я разозлилась! Даже не знаю, за что больше я разозлилась на брата. За то, что увидел моё падение, или прервал его? А падать в пропасть порока было так приятно…

Нервно поправив платье, я ещё раз посмотрела на Пичугина и направилась к дому. А подполковник, достав из кармана портсигар, чиркнул спичкой и снова закурил. Его провожающий взгляд огнём полыхал по моей спине, пока массивная дубовая дверь с грохотом не скрыла меня в темноте сеней.

Свадьба закончилась за полночь. Жениха с невестой в их дом отвёз дядя Фрол. Единственный трезвый человек. Сосед страдал язвой желудка и не пил. Милица утащила молоденького шофёра Пичугина к себе. Подполковник хоть и был выпивший, но твёрдой походкой побрёл к сенненской гостинице. Уходя, он мне улыбнулся, а я демонстративно отвернулась. Повторюсь, мне не было стыдно. Я просто не хотела, чтобы кто-нибудь заметил, как румянец покрывает мои щёки. Остальные гости разбрелись, кто был в состоянии, по домам. Ну, а кто нет, завалились спать прямо у нас на полу.

Вот так и закончилась свадьба моей сестры. Этот день изменил не только жизнь Ани, но и мою. Пичугина я встречу за год до войны. И эти три с половиной года изменят меня до неузнаваемости. Нет, я останусь всё той же милой девушкой. Роковые перемены произойдут в моей душе. В моём отношении к мужчинам. Во мне больше не будет скромности, смущения и детской наивности.

ГЛАВА 4. Красный платок

Лето пролетело, как всегда, незаметно. Меня взяли на место Ани в райисполком. Сестру заставил Гришка уйти с работы. Хотел, чтобы жена всегда была дома и встречала горячим ужином любимого мужа. Только вот любимым его не назовёшь.