Откровение. Любовь, изменившая нас…

Аня ревела в три ручья и жаловалась матери после свадьбы:

– Не могу. Мне противно!

– Терпи! Стерпится – слюбится, – вот что посоветовала ей мама.

Гришка хороший зять. Всегда поможет тёще, что та не попросит. Мама и слышать не хотела, как Гришка поколачивает дочь.

– Сама виновата! Уступчивой надо быть, – говорила ни разу не битая мамочка.

Синяков на лице у сестры не было. Только отметины на теле от пальцев страстного мужа. Для Гришки жена была собственностью. Он одаривал Аню дорогими подарками, требуя, чтобы она непременно их носила. Жена – это ещё и витрина любящего мужа. Пусть все видят, какой он хороший, заботливый муж. Как сильно он ценит свою Анечку. Только Анечке все подарки хотелось сжечь в печке. Сжечь так, чтобы и пепла от них не осталось. Вот как сильно она его ненавидела, что готова была отыграться на бездушных вещах.

Поняв, что мать не на её стороне, Аня и вовсе перестала к нам заходить. Если приходила, то крайне редко и только по делу. А я, напротив, бегала к сестре каждый день. В будни после работы. В выходные с утра и до самого вечера сидела у неё. Я наивно полагала, что при мне Гришка не посмеет поднять руку на сестру. Он и не бил её. Пока я была с ними он не бил Аню. А вот что было, когда я уходила? Ну, не могла же я ночевать у молодых. Крепкие бревенчатые стены, высокий забор хорошо прятали трагедию молодой семьи от вездесущего взора общественности. И только я знала, что скрывает Гришкина любовь напоказ. Анне завидовали, считая её самой счастливой. Такой заботливый и щедрый муж. И никто даже не догадывался, в какой золотой клетке живёт молодая жена Коршунова. Аня перестала смеяться и улыбка уже не трогала её постоянно сжатых губ. По крайней мере, до одного случая.

В конце сентября стояла тёплая осенняя погода. Бабье лето. Последние солнечные денёчки. Повсюду летали паутинки. На полях уже несколько недель шла уборочная. Работы у меня прибавилось, но я не жаловалась. Ещё в школе я научилась сносно печатать на машинке, поэтому справлялась с работой быстро. Надо было несколько раз перепечатывать одни и те же указы с постановлениями. Эти бумажки потом развозили по районным колхозам.

И вот, сидя за столом, я строчила очередной приказ, как вдруг дверь отворилась. В кабинет вошёл Федька. Он работал шофёрам у председателя Туровского колхоза. Сегодня было совещание и Федька привёз своего начальника в райисполком. Пока руководители колхозов заседали в главном зале, поклонник Ани решил забежать ко мне.

– Привет, Лизок! – сходу поздоровался он.

– Привет! – немного удивилась я его хорошему настроению.

– Аньке передашь от меня пару словечек? – хитро улыбнувшись, спросил Фёдор.

– Смотря что?

– Скажи ей, что я буду ждать её до самого утра на нашем месте, – переминаясь с ноги на ногу, сказал бывший кавалер.

– Ты что, сума сошёл? – возмутилась я. – Гришка узнает, тебе голову оторвёт, а про Аньку я вовсе молчу!

Картинка избиения сестры заставила меня передёрнуться. Чем только он думал? Хотя, понятно чем.

– Лиз, ну, помоги. А? – не унимался Анькин ухажёр.

Подойдя к столу, Федька взял мою ладонь.

– Лиз, помоги. Пожалуйста.

– Нет. Своей сестре я не враг.

– Лиза, я на колени перед тобой встану. Помоги, – уже опускаясь на колени, просил Федька.

– Нет! – стояла на своём я. – Гришка прибьёт её, если узнает. А про сплетни я, вообще, молчу. Твоя же тётка первая по городу понесёт.

– Лиз, Гришки не будет сегодня. Я слышал, как Антоныч говорил, что сегодня с ним придётся делить машину. Председателя в Витебск вызывают, а Коршунова в управление. Наша машина не доедет, поэтому на милицейском газике поедут. Гришка за рулём будет. Вернутся за полночь.

– И? – я никак не понимала, что он этим хотел сказать.

– Ну что? Что? У нас с Анькой целый вечер. Мне поговорить с ней надо. Когда такая возможность будет? Лиз, пожалуйста, – просил он.

Ну как откажешь, когда так просят?

– Хорошо.

Федька подскочил ко мне и подхватил на руки.

– Спасибо! Спасибо! – довольно твердя, он кружился со мной.

Вечером после работы я сразу пошла к сестре.

Аня крошила капусту. Гришки не было дома и, похоже, с утра.

– Привет, сестрица! – обняла я её.

– Привет. Что такая довольная? – спросила Аня, виртуозно шинкуя ножом.

– И ты сейчас будешь довольна, – сказал я, отправляя в рот сочную полоску капусты.

– Гришку, что ли, застрелили? – неожиданно без единой эмоции на лице спросила сестра.

– Нет. Жив Коршунов. В Витебске до поздней ночи будет.

– Так радоваться чему? – вздохнула Аня.

– Есть чему. Федька ко мне заходил. Тебя как стемнеет, ждать будет на вашем тайном месте.

Нож выпал из рук сестры. Она быстро обернулась и впервые за несколько месяцев на её лице была улыбка. Не натянутая, а настоящая улыбка, когда и глаза светятся, и румянец горит на щеках. Даже серость слетела с лица, стоило только ей улыбнуться. Она, словно счастьем изнутри засветилась. Вот так одна лишь надежда на скорую встречу с любимым изменили сестру за мгновение.

– Надеть нечего! – спохватилась Аня и бросилась к шкафу.

– Ничего себе нечего! – подтрунивала я. – Сколько платьев!

– Они же все пёстрые! Их за версту увидишь.

– Надень старое, – предложила я, жуя капусту.

Есть очень хотелось. С самого утра ничего не успела перекусить. Работы много было.

– Гришка всё выбросил, – разочарованно сказала Аня, смотря вглубь шкафа, – и вот даже платок в цвет нашего флага.

В руках сестра держала ярко-красный платок. Такой уж точно заметишь даже в безлунную ночь. Он, как огонь маяка, привлечёт к себе сотни любопытствующих глаз.

– Платок красивый. Как наш советский флаг, – полюбовалась вслух я красивой вещью.

– А мне-то что? Красивый и красивый! Лучше бы чёрный, – и раздражённо бросила его в шкаф.

Именно в это мгновение мне в голову пришла коварная мысль. Что если Анькины яркие тряпки сыграют на нашей стороне? Этот недостаток, мы используем нам во благо.

– Аня, я надену твой платок, а ты мой. В темноте нас никто не различит. Мы дойдём до нашего дома. Я в твоём платке пойду домой, а ты в моём огородами к Федьке. Если нас кто и увидит, то подумает, что ты к родителям пришла. А я – это я. Я не замужем. Мало с кем любуюсь, да на свидания бегаю.