Таинственный Хранитель

– Называется он… как же?., м-м-м-м… «Обряд дома Месгрейвов» – вот как он называется! Там, правда, не стихотворение было, а нечто вроде вопросника, точно не припомню, да это и не важно…

– У бабушки есть Конан Дойл, хочешь, попрошу?

– Да, нет, ни к чему! – махнула рукой Агриппина. – Он нам не поможет больше, чем уже помог…

– А чем он помог?

– Дал толчок. Схему. Направление. – Она села на диван, поджав под себя ноги, и от резкого движения его пружины пронзительно скрипнули. – Короче, так, дорогой. Думаю, что это стихотворение – не набор метафор, а указание на конкретное место. Указание зашифрованное, но место, по-моему, должно определяться однозначно. Остаётся его расшифровать – вот и весь сказ.

– Да-а-а… Дела. – Теперь пришёл черёд Андрею глубоко задуматься. – Отче владыки-громовника… пурпурная дева… Фильм как-то шёл по «Культуре». Кажется, итальянский, про актрису… «Пурпурная дева»… Нет, ничего не ясно! – констатировал он, наконец.

– Между прочим, фильм называется «Пурпурная дива», – не удержалась и подколола его Агриппина. – Я на него рецензию писала для «Афиши»… – Она взъерошила свои пышные волосы, откинулась на спинку дивана и уставилась в потолок, словно именно на потолке могла сейчас прочесть разгадку странного послания. Потом перевела взгляд на Андрея. – Будем исходить из того, что действие происходит в Гатчине…

– Согласен. Тут есть прямое указание на место действия. «Старшая вотчина Пауля» – несомненно, Гатчина.

– Если есть старшая, должна быть и младшая.

– Правильно. «Младшая вотчина» – Павловск.

– Разве Павловск младше Гатчины? Из чего ты исходишь? Объясни критерий, – допытывалась Агриппина.

– Да какие критерии? Гатчина была имением графа Орлова, который и затеял строить здесь дворец. К тому времени, как великий князь Павел Петрович получил Гатчину в дар от матушки, дворец в версии Ринальди был уже построен, и наследник в нём поселился, в то время как Павловск только ещё строился! Так что Гатчинский Большой дворец – старший!

– Понятно. Стало быть, нам даётся подсказка, указывающая конкретное место где-то в его окрестностях…

Послышался осторожный стук в дверь: тук-тук.

– Бабушка! Это ты? – громко поинтересовался Андрей.

– А кто ж ещё? К вам можно? – спросила Елизавета Петровна. И Андрей невольно подумал, что в присутствии гостьи она сделалась образцом такта и доброжелательности.

– Ну конечно! Почему же нет? – Он искренне удивился этому вопросу.

– Андрюша, ты бы гостье чаю предложил – она ведь с дороги, – укоризненно продолжала Елизавета Петровна. – Деточка, идёмте-ка пить чай!

– Ой… как же я… вот идиот… – сконфузился Андрей. – Агриппина, чайку?

– Вы, может, есть хотите? – поинтересовалась Елизавета Петровна.

– Нет, спасибо, я обедала…

– Так это когда было… Ужинать уже пора! Андрей… – Бабушка с упрёком взглянула на внука. – Ухаживай за своей гостьей. Агриппина, никаких отговорок я не принимаю! Марш в ванную мыть руки – и за стол.

– Спасибо, – девушка была явно смущена повышенным вниманием к своей персоне.

Отужинав, молодые люди снова уединились в комнате Андрея. Цель была задана и осмыслена ими, они разгадали последнюю строчку и – как знать – если бы Елизавета Петровна не прервала их мозговой штурм, возможно, он увенчался бы полным успехом. После ужина, увы, запал иссяк, как будто другая энергия – мягкая, сонная пришла на смену прежней – стремительной. Андрей ещё пытался вытолкнуть мысли на прежнюю линию атаки, но девушка мягко перевела его эмоции в иную плоскость всего двумя словами. Они сидели на диване и она, придвинувшись вплотную к нему, осторожно опустила голову ему на плечо.

– Поцелуй меня… – прошептала она и прикрыла глаза.

Её губы были мягкими, а волосы, казалось, пахли мятой и ладаном. Голова Андрея закружилась – легко и сладостно.

– Я тебя… – выдохнул Андрей.

– Люблю… – одними губами произнесла девушка.

Их сердца бились в унисон, их чувства были синхронны – так же, как за полчаса до того были синхронны их мысли. Это было полное единение. Но они не могли знать, насколько они совпали друг с другом. Знать не могли – могли почувствовать. И они почувствовали.

– Сегодня ты никуда отсюда не уедешь, – просто сказал Андрей.

– А я, в общем-то, и не собиралась, – ответила Агриппина. Помолчала, а потом, точно опомнившись, спросила: – А как же Елизавета Петровна?

– Что – Елизавета Петровна? – улыбнулся Андрей. – Бабушка будет только «за», – ответил он на незаданный девушкой вопрос.

– Удивительная у тебя бабушка, – задумчиво сказала она.

– Что верно, то верно, – согласился Андрей. – Учитывая то, что она заставила смутиться такую акулу пера…

– Это я – акула пера? – возмутилась Агриппина. – Ничего подобного. И вовсе я не была смущена. Просто… она у тебя очень душевная и радушная. И гостеприимство её не напускное, не напоказ. Гостеприимство – просто так, от души, она не ищет от этого никаких… – Агриппина замолчала, подбирая нужное слово, – … бонусов. Сейчас это такая редкость.

– В вашем кругу, может быть, и редкость.

– Не иронизируй! Конечно, я могу говорить только за себя. В моём кругу это, действительно, не принято.

За окном темнело, и комнату накрыли мягкие сумерки. Через открытую форточку с улицы вдруг залетели бухающие звуки хард-рока и столь же стремительно улетели обратно: видимо, музыка играла в проезжавшей мимо машине. Уличный гомон становился тише. Кажется, начинал накрапывать по-осеннему мелкий дождик.

Они лежали в обнимку и говорили друг другу слова до невозможности глупые и невероятно светлые – такие, какие обычно говорят друг другу все влюблённые во все времена и на всех континентах. И не было в этот момент на земле людей, счастливее них. Но они об этом не думали.

Странный гость

Утро выдалось серым и тоскливым, а быть может, оно лишь казалось Андрею таким, потому что сразу после легкого завтрака Агриппина заспешила (редакционные дела и, конечно, всё очень срочно!), оседлала свою мальтийку и отбыла на север, в Санкт-Петербург. Глядя вслед её удаляющейся машине, он чувствовал, будто вместе с ней от него отрывается и удаляется в неизвестность часть его собственной души. Вот черт, подумал он, а ведь я влюбился! Как мальчишка, как студент какой-нибудь. Глядишь, скоро и стишки начну сочинять… И хотя он всё ещё пытался иронизировать над собой, в глубине души знал совершенно точно и однозначно: это Она. Та Единственная, с которой ему хотелось бы прожить всю оставшуюся жизнь.

И только когда зелёная машина Агриппины, наконец, затерялась в потоке других железных коней, он повернулся и направился домой. Стал накрапывать мелкий и уже какой-то вполне осенний дождь, что отнюдь не улучшило его настроения. Он поднялся к себе на третий этаж, отпер дверь своим ключом и тихо затворил её за собой – все-таки ещё довольно рано, бабушка, наверное, спит. Но бабушка уже не спала. Она сидела в кухне и кушала кофий (как она всегда называла процесс своего вставания, сопровождавшийся средней крепости черным кофе и парой легких сигарет, которые до сих пор себе позволяла). Андрей молча сел за столик и тоже налил себе кофе из джезвы.

– Чего такой грустный – уехала твоя принцесса? – поинтересовалась Елизавета Петровна, впрочем, в голосе её не слышалось особого ехидства, так, легкая ирония.

– Ба, ну не надо, – вяло отозвался он, – она же тебе понравилась, я видел.

– Пожалуй… – задумчиво произнесла Ба, отпивая глоточек кофе, и покосилась на внука хитрым глазом. – Я даже могу сказать, что у тебя это очень серьезно.

– С чего ты взяла? – встрепенулся тот.

– Ну, как же – стихи сочиняешь… – она по-девичьи хихикнула и подмигнула ему.

– Какие ещё стихи? – искренне изумился он.

– Как – какие? На столе у тебя листок из компьютера со стихами, да ещё в такой маловразумительной, старинной манере написано: «Отец владыки-громовника, пурпурная дева…» По-моему ты перетрудился над своей диссертацией, а иначе с чего бы тебе Зевса владыкой-громовником обзывать, а зарю – пурпурной девой?..  – пожала она плечами.

– Что? Как ты сказала?! – вскочил он из-за стола. – Ну, конечно же, все так просто!..  – И он ринулся в свою комнату, успев, однако, крикнуть на ходу: – Ба, ты у меня просто гений!