Дорога домой

"Меня не кем заменить"-всякий раз звучали оправдания.

Только однажды, когда их дочери было восемь лет, а сыну -четыре, он принёс путёвку в пансионат. Живя в городе у двух морей они-семейно-конечно же ездили летом на пляжи, иногда даже с палаткой и ночёвкой, но пансионат случился впервые.

"-Давай я возьму путёвки и для Инны с Валерой,-тогда же предложил Стас.-Веселей будет".

"-Конечно бери. Конечно едем все вместе"-согласилась Алина, но хорошо помнила как тоненьким ноготочком царапнул душу незаданный вопрос: "А со мной и нашими детьми будет скучно?" Обида забылась как только они приехали на берег. Разъединённые замужеством, сёстры виделись не часто. В пансионате к ним будто вернулась юность.

Алина стала вспоминать почти забытые, но такие дорогие сердцу события. Вот идут они вдвоём по берегу. Их руки обнимают тонкие-не испорченные деторождением-талии друг друга. Головки-белокурая и светло-русая-склонились одна к другой. Сёстры беседуют, делятся секретами. Звучит обычное, женское: "Никому не говорила, а тебе скажу". Неожиданно обе замолкают увидев как с холма, по которому были разбросаны деревенские домики, спускаются "аборигены". "Аборигенов" два…иногда три. Их тела прокопчены солнцем, рельефно играют на смуглых телах мышцы. "Аборигены" красивы. Оба…или все трое. Спустившись на пляж, мужчины делают вид что им нет никакого дела до двух хорошеньких женщин. Они деловито высматривают что-то в морской дали, передавая друг другу бинокль…или сидят верхом на опрокинутой лодке что-то обсуждая. Сёстры тоже стараются не смотреть в их сторону-они замужние дамы, при них дети-но в воздухе начинает веять чем-то щекочаще-ласковым, будто кто-то водит лёгким пёрышком по истомлённой солнцем коже.

"-Мы будто героини сериала "Тропиканка"-шепчет Алина сестре. "-Летисия нам в подмётки не годится"-отвечает та. Она смеётся. Молодые мужчины поворачиваются в их сторону. На смуглых лицах проявляются белозубые улыбки.

Иногда парни заходят в пансионат и тогда оттуда, от бильярдной, начинает доносится стук загоняемых в лузы шаров…

Всё было чудесным в то июньское лето. Наверное потому что вновь. Бескрайняя степь, которая начиналась прямо за забором пансионата, будоражила запахами цветущего чабреца и полыни. На лужайках, возле деревянных, свеже-покрашенных домиков, благоухали розы, а кусты маслин сыпали на узкие дорожки свои пахучие, мелкие, желтые цветы.

Этот, почти не тронутый толпами курортников, уголок азовского побережья стал настоящим открытием. И потом на протяжении семи лет он был для сестёр местом отдохновения от городской суеты и домашней рутины, своеобразным "местом силы". Именно там они заправлялись энергией на весь год, до следующего лета, пока не нагрянули "лихие девяностые" и рыболовецкий колхоз, в котором работал муж Алины, не продал пансионат за долги.

Вспомнилось как во второе лето они привезли с собой в пансионат нового члена семьи-шестимесячную собаку. "Боксёрша" со всем пылом юного существа полюбила море. К словам "кушать", "гулять", значение которых она отлично понимала и на которые реагировала подскоками, вилянием короткого хвоста или звонким лаем, теперь прибавилось слово "море". Услышав его и проделав всё то что выражало её собачий восторг, собака неслась к морю. За пристрастие к морским купаниям Инна назвала "боксёршу" "морской собакой". За собакой бежали дети: две девочки с длинными белокурыми волосами, разные по возрасту, но одинакового роста и маленький, и тоже светловолосый, Сашка.

Алина вспомнила как высоко задрав смешную морду собака кружила вокруг купающихся детей. Стоило кому-нибуть из них нырнуть и "боксёрша" начинала вертеться вокруг себя разыскивая пропажу. От суетливых движений её лап по воде кругами расходились волны. И как только на поверхности показывалась голова нырнувшего собака стремительно гребла к ней.

"-Пошла вон, Грета! Всю спину когтями исцарапала! – кричал кто-то из детей.

Алина бросалась в воду, вытаскивала собаку на берег, привязывала к металлическим качелям. Но та непрерывно лаяла, рвалась к морю, хрипела от передавливающего её горло ошейника. Её отпускали. Она неслась к морю, плюхалась в воду и- отфыркиваясь-гребла к детям. Очевидно она инстинктивно чувствовала опасность исходящую от моря и удивлялась собачьим умом беспечности людей так безрассудно доверивших своих детёнышей морю.

И всё бы было идеально, если бы… Без горячительных напитков мужчины свой отдых не представляли. Покладистый, не терпевший скандалов Стас-перебрав лишнего-засыпал где-нибуть на берегу под лодкой или в копне сена, а вот амбициозного, взрывного Валерия угомонить было сложно. Жариться на пляже он считал недостойным занятием для делового мужчины, поэтому внезапно и надолго исчезал. Алине с сестрой приходилось искать его либо в деревне, где у единственного магазинчика призывно стояли деревянные столики со скамейками, либо в соседнем поселке у стойки местного бара. Стас в процесс поисков не вмешивался, меланхолически заявляя: "Погуляет-вернётся".

Но труден был не сам поиск-чаще всего пропавший родственик быстро находился-труднее было попытаться уложить Валеру, здорово набравшегося, в постель. Он отчаянно сопротивлялся-его душа требовала продолжения праздника и его сильное, атлетически скроенное, тело легко вырывалось из цепких рук женщин. Обидевшись за учинённое над ним насилие, он усаживался на водительское сиденье своей "Волги" и отправлялся в автодрайвинг по степным ухабам и рытвинам, чудом не разбивая машины и чудом же возвращался целым и невредимым. Утром, а точнее-ближе к обеду, мучимый похмельем и запоздалым страхом от ночного путешествия по чёрной-ни одного огонька-степи, утыканной валунами, он наполнялся чувством вины, каялся…а к вечеру снова отправлялся на поиски приключений. Так продолжалось пока не заканчивались деньги. Тогда, попрощавшись с семьёй, Валера мчался в город, чтобы их заработать, рихтуя и починяя чужие машины.

Во второе лето, вывезя на берег жену, детей и собаку, Стас отдыхать с семьёй не стал. Ещё накануне отъезда зазвучало привычное: "Буду работать. Меня не кем заменить". Валера, следуя примеру родственника, в тот же день вместе с ним отправился назад, в город. Оба мужа стали бывать в пансионате наездами. Иногда приезжали вдвоём, иногда по одиночке. А потом случилось неожиданное. В тот день Валера приехал на берег один, без Стаса. Пообедав он не лёг отдыхать в домике как женщины и дети, а отправился в бильярдную, откуда уже битый час слышался треск гоняемых по столу бильярдных шаров. Близился вечер, когда Валера появился у домика… и не один, а с двумя мужчинами.

–Я проиграл им в бильярд бутылку коньяка,-весело объявил он застывшим в изумлении сёстрам. В мужчинах они сразу же узнали прошлогодних "аборигенов".

Знал бы Валера в тот момент какими душевными муками обернётся ему этот проигрыш и последовавшее за ним гостеприимство. Ибо с этого момента длинный деревянный стол под живым тентом из плюща едва вмещал местных рыбаков, желающих скоротать вечер в обществе двух хохотушек и щедрого на выпивку мужчины. У Алины было такое чувство, что за их столом побывало не только всё молодое, мужское население верхлежащей небольшой деревеньки, но и двух других прибрежных посёлков, расположенных в нескольких киллометрах друг от друга.

Смех. Шутки. Песни. И хотя рыбаки, уже почти незванные, с пустыми руками не приходили – на столе появлялись то жареные бычки, то камбала, а то и остоносый осётр-Валера день ото дня мрачнел и почти совсем перестал отлучаться в город. Ошибок признавать он не любил и поэтому всю вину за происходящее свалил на Алину: "Ты как сирена своими песнями всех рыбаков с берега сюда заманиваешь". Алина пожимала плечами. Страсть к пению проявилась в ней ещё в детстве. Сработали отцовские гены. Их отец пел в станичном хоре. Пела и Алина со сцены клуба, только в детском хоре. А ещё она любила танцевать и дополнительно ходила в балетную студию. Но все эти наклонности не вылились во что-то более серьёзное. Ей было одиннадцать лет, когда родители разошлись и разъехались. Отец остался на Кубани, а мать с ней и сестрёнкой перебралась в город, поближе к своим сёстрам. Мама много работала, чтобы обеспечить двоих детей и водить дочерей по кружкам и студиям ей попросту было некогда.

А там, на азовском берегу, Алина вдруг дала волю своему не реализованному таланту. Где же ещё петь как не на свежем воздухе, в окружении малознакомых мужчин, смотревших на неё восхищёнными глазами. Для её романсов вскоре нашёлся подпевальщик. Голубоглазый брюнет Гешка-так уменьшительно-ласкательно называли его друзья-не только подпевал Алине чуть хрипловатым баритоном, но умело смешил присутствующих и сам заразительно смеялся. И что особенно нравилось Алине подшучивал он не только над другими, но и над собой…

Ей вдруг почудилось, что в воздухе одуряюще-сладко запахло цветущими маслинами. Запах нечаянной любви.

Боже мой! Какая явная чепуха лезет в голову! Ей, перешагнувшей сорокалетний рубеж, матери двоих взрослых детей. Но воспоминания взбудоражили, взволновали, опьянили как вино. И как молодое вино только-только встряхни и оно начнёт шипеть, пениться и переливаться через край-так и память: зацепись за один сюжет и из её глубин вынесет на поверхность сознания почти забытые ощущения, запахи, звуки. Шелест листьев в ночной тишине, аромат цветущих роз, песню жаворонка на рассвете.

Именно на рассвете рыбаки выходили в море к своим сетям. Небо над холмом серело и в деревенских сараях начинали петь петухи. Один за другим. Треск моторных лодок окончательно распугивал тишину раннего утра. Эхо путало звуки и начинало казаться, что петухи поют в море, а в деревню въехали байкеры…

Алина была влюбчивой. Знала водится за ней такой грешок. Влюблялась почти платонически и надолго. Платонически, потому что важным моментом каждой влюблённости была не жажда физического обладания предметом любовных воздыханий, а предвкушения, мечтания. Не сами встречи-скорее: ожидание встреч. Какие красивые картинки рисовала она в своём уме перед тем как уснуть. В них были и лёгкие прикосновения, и нежные поцелуи, и ласковые словечки. А напоследок сцена достойная кадров индийского фильма: он и она бегут навстречу друг другу по берегу моря. И самое последнее, самое волнующее: взаимное "я тебя люблю ".

Как то раз она попыталась объяснить себе причину таких мечтаний. Ведь зачастую мечталось и тогда, когда рядом сонно сопел муж. Решила: так происходит потому что у неё со Стасом не было красивой предсвадебной прилюдии. Несколько встреч на дискотечной площадке, поход в кино, проводы на вокзал-Стас учился в херсонской мореходке-и, возможно, у их короткой летней интрижки не было продолжения, если бы вскоре не выяснилось: Алина беременна. Зимой сыграли свадьбу, а летом начались семейные будни: пелёнки, распашонки, стирки, уборки. Со временем Алина убедила себя в том, что грешно при живом муже вести себя как юная нимфетка и пялиться на чужих мужчин.

"Запретила?!"…А взгляд возьмёт и остановится на чьих-то широких плечах или крепких руках.

А у Стаса-и по молодости не очень страстного-всё чаще стали возникать проблемы с мужской силой. Стоит приласкаться к нему как слышишь: "жарко"," душно" или это странное "успеем ещё". А потом сам удивляется тому что Алина раздражительна, тому что жалуется на почти постоянные недомогания. Как можно не хотеть ласки, когда в самом летнем воздухе кажется разлита томная знойная нега?!…Скорее бы постареть. Тогда перестанут буйствовать гормоны, взгляд не будет блудить, не будут беспокоить по ночам бесстыдные сны…тело станет высыхать, побелеют яркие волосы, кожа сморщится…Ужас!

Она потянулась к пластиковой бутылке с водой. В ней, наполовину завёрнутой в газету, ещё плавали тоненькие льдинки. Морщиться и высыхать не хотелось. Сделав несколько мелких глотков, глянула в зеркало. Явных признаков старения на её лице ещё нет. Моложавость-их семейная черта. Ни Алине, ни её сестре, ни их матери никто настоящих лет не давал. Алину часто называли красивой, но она себя таковой не считала. Узкое, глазастое, скуластое личико, отраженное зеркалом, можно было бы назвать симпатичным, милым, хорошеньким, но красивым вряд ли. Вот сестра та была настоящей красавицей. И там, в пансионате, когда Инна-как Афродита-выходила из пены морской можно думать ни у одного мужчины на пляже перехватывало дух. По наследству от матери им обеим достались изящные фигурки, напоминающие песочные часы. На этом сходство сестёр заканчивалось. Инна носила длинные волосы-Алина любила стрижки. Инна обладала чистой матовой кожей-Алина была усыпана веснушками. Разными был и разрез глаз, и форма носа, и очертания губ, и полнота лиц.

Алина вздохнула, пригладила расчёской волосы. Подумала, что у её волос есть одно не совсем обычное свойство: до какой бы степени осветления ей не приходилось доводить их красящими шампунями, через неделю после процедуры волосы темнели, приобретая свой первоначальный цвет, свойственный им с детства-золотисто-рыжеватый. Тоже упрямство проявляли и веснушки. Только сотрёшь их кремами и примочками как они снова тут как тут. А уж летом светло-коричневые пятнышки щедро осыпали не только лицо, но и руки, и даже коленки.

Ну и пусть будут эти несносные веснушки! Ведь Стас любит её такой какая она есть.

Вдруг вспомнилось как горделиво обнимал муж её плечи в пансионате в тот момент когда за столом сидели гости. Ведь было же! Не всегда он отстранялся на людях!

И тут же подумалось, что ещё тогда эти объятия казались ей хозяйскими, демонстрационными что ли.

Алина удивилась тому куда занесли её мысли. Наверное прошлое вспоминается так щемяще-тоскливо, потому-что впереди интересного мало. Ну вот разве: отдать дочь замуж. У неё на втором курсе института появился парень. Вместе учатся, вместе подрабатывают по вечерам в архитектурной фирме. Пять лет-это хороший срок для проверки отношений. Сыну пока девятнадцать. О женитьбе даже думать рано. Тем более характер у сына не самостоятельный. Любит погулять с друзьями, покуролесить. В основном: на папины и мамины деньги. Женитьбы, а тем более внуков от него не скоро дождёшься.

Алина представила себя в роли бабушки: очки на носу, юбка до пят, цветастый передник. Картинка была смешной и неправдоподобной…

Лицо, мелькнувшее за окном, показалось странно знакомым.

–Надо же, замечталась и мужа родного не узнала,-продолжала улыбаться Алина.

Муж на улыбку не ответил. На его чисто выбритом лице застыла маска озабоченности.

–Случилось что-нибуть?-тревожно спросила Алина.

–Щиток сгорел на пороходе. Электрику нужно помочь. Домой не приду сегодня.

–Ты же вчера был на вахте,-зазвеневшим от обиды голосом сказала Алина.-Такое впечатление, что кроме тебя на судне работать некому.

–Я механик. Это моя обязанность,-отрезал Стас.

–Ты Сашу видел?!-резко спросила она.-Ты домой заезжал?! Он опять поздно пришёл вчера. Рубашка порвана, губа разбита, под глазом фингал. Сын растёт как трын-трава, а ты моторы чинишь… И Женя в Одессу уехала одна. На вокзал некому было девчёнку проводить....

По мере того как Алина говорила глаза мужа светлели, взгляд становился мягче.

–Не сердись, Рыжик,-миролюбиво произнёс он.-Я заеду домой, поговорю с сыном.

–Хорошо, что у Саши сегодня выходной,-оттаяв от ласковой интонации буркнула она и улыбнулась.-Может посидишь со мной?

–Да ну, скучно у тебя,-поморщился он и торопливо добавил-Времени нет.

Алина смотрела в окно на уходящего мужа. Тот стремительной походкой перешёл дорогу, пересёк аллею. Его, обтянутые джинсами ноги, пружинили в шаге как у мальчишки. Вот он поднял руку, тормозя маршрутную "газель", и молодцевато подбежал к остановившемуся автомобилю.

Странный всё же. Сам не свой. Домой приходит весёлый и абсолютно трезвый. Это удивляет. Выпить муж любит. И только под хмельком становиться весёлым, разговорчивым, жизнерадостным.

В трезвом виде на него находит меланхолия -иной раз слова не добьёшься. Он часами может пролёживать на диване, уставясь в телевизор или усаживается с кросвордом у окна кухни.

Алина подумала, что почти перестала броться с пристрастием Стаса к алкоголю. Длительные показные молчания или наоборот шумные взбучки результата не приносили.