Сын с готовностью рванулся в коридор.
Алина поднялась. В ванной протёрла рукой запотевшее зеркало. Оттуда глянуло на неё чужое лицо. Неузнаваемым его делали опухшие веки, превратившие глаза в узкие щёлочки и нос, который расплылся, вздёрнулся.
Алина в омерзении передёрнула плечами. Это не лицо- свиное рыло.
Потом она долго лежала в тёплой воде. Выбравшись из ванны закуталась в махровый халат. Согревшееся тело горело, но полегчало только немного. В воспалённом мозгу, отравленном алкогольным ядом, что-то звенело и стрекотало, как кузнечики в траве. Сознание тоже было мутным и воспринимало окружающее как сквозь призму: размыто, расплывчато. Вот куда-то собрался сын. Наверное, в ночь. Или к друзьям? Поднялась из кресла мать.
–Не уходи,-попросила Алина, понимая, что если сын загуляет до утра-она не выдержит, снова напьётся.
–Я останусь, -сказала мать и мелко-мелко закивала головой.-Ты бы поела. Я пельмени принесла.
–Не хочу,-поморщилась Алина.-Давай лучше спать.
Вдвоём они раскинули диван, улеглись рядышком. Ночью Алина, вздрагивая просыпалась и снова проваливалась в неглубокий сон. В полудрёме на неё накатывалось что-то тёмное, давило, мешало дышать. Мелькали во сне уродливые лица, слышались противные писклявые голоса. С трудом вырываясь в реальность, она видела одно и тоже: мама при свете ночника читала книгу. Одна дужка её очков была сломана, а к ней была привязана бельевая резинка.
Под утро Алина уснула крепким сном, а когда проснулась мамы рядом уже не было. На тумбочке лежала книга в тёмно-зелёной обложке.
Библия-догадалась Алина. Мама подарила ей эту книгу давно. Кажется на новоселье. Какое же это было счастье, когда на восьмом году совместной жизни, после смерти бабушки Стаса, у них появилась собственная квартира! Впервые в жизни-личный, собственный дом и долгожданная свобода. Больше не нужно было раздражаться от маминых подсказок, советов, нравоучений. Она, Алина, хозяйка двухкомнатной квартиры! Тогда же, уже без боязни не угодить своим визитом Стасовой тёще, сюда стали наведываться его школьные друзья. Сперва сами, потом с жёнами. Алине нравились эти дружеские посиделки. Пели, танцевали, беседовали о жизни. И больше всего ей нравилось в застольных разговорах как бы невзначай поражать собеседников своим умением проникать в суть вещей и событий, а так же способностью давать дельные советы.
"-Как у молоденькой женщины мог накопиться такой житейский опыт ?"-спросил однажды кто-то из мужчин.
"-Из книг",-ответила она.
Алина читала много и всё подряд. Но больше чем фантастика и приключения ей нравились книги о человеческих отношениях. Вот они её учителя: стоят в книжном шкафу, поблёскивая золочёными буковками на переплётах. Толстой, Достоевский, Джек Лондон, Чехов, зачитанный до дыр. Именно книги научили её говорить правильно и грамотно. Книги научили её думать.
А вот "книга книг" осмыслению не поддавалась. И сколько Алина не пыталась вчитываться в мелкий шрифт, листая тоненькие странички, смысл написанного не доходил до её сознания.
В "Ветхом завете" Бог казался жестоким. Он наказывал за малейшее отступление от данных им законов. Думалось: если первый человек и его жена ослушались своего создателя в чём же остальные повинны, почему тысячи и даже миллионы людей несут по жизни тяжесть грехопадения? Она пыталась читать книгу с середины, с "Нового завета", но слова "Исаак родил Иакова, Иаков родил…" вызывали раздражение.
Людей рожают женщины!-внутренне возмущалась Алина-Рожают, как правило, в муках, а до потомков дошли только мужские имена!
И неизвестно сколько бы ещё пропылилась на полке книга если бы …
Это были "голодные девяностые" или как их ещё называли в народе "лихие девяностые", вспомянутые Алиной недавно. Питались скудно. Куда-то исчезли деньги и в поликлинике зарплату выдавали мукой, сахаром, перловкой; рыболовецкий колхоз мужа расплачивался со своими рыбаками консервами. Преимущественно это была "килька в томате". До сих пор в их семье никто не просит перлового супчика или консервированных килек, наелись досыта. Не было денег-вот это было похуже килек. Они нужны были, чтобы оплачивать коммунальные услуги, детский сад сына, а ещё для того чтобы давать хоть что то дочери на школьные обеды, и что сложнее: покупать обувь и одежду из которой дети постоянно вырастали.
Теперь перед сном Алина уже не рисовала себе романтические картинки, мечталось о другом: о том как прилетевшие с нормальных, высокоразвитых планет инопланетяне наведут порядок в стране. Смешно. Но на то что это сделает правительство надежды не было. По утрам не хотелось открывать глаза ибо впереди ожидался безрадостный, беспросветный, безнадёжный день.
Тот вечер она помнила хорошо, в деталях. Сначала это был неприятный разговор с воспитательницей сына в детском саду об оплате, потом по дороге домой ещё одна беседа с председательшей ЖЭКа" , которая пригрозила судом за коммунальные долги, и в довершение: дети после скромного ужина просили сладкого "хоть маленькую конфеточку". В этот день должен был придти Стас. Он пришёл, но без денег-принёс кулёчек с рисом и снова ушёл-начиналась путина. Его убегающий взгляд она поймать так и не смогла. Поняла: ему нечем ответить на её упрёки и жалобы. Сперва она, как разъярённая тигрица, металась по квартире, а потом, сама не ведая зачем, взяла в руки Библию. Открыла наугад, читала. И хотя сам текст не был написан художественным слогом, воображение унесло её в древний Израиль. Возникшее чувство сопричастности к минувшим событиям было похоже на чудо. Мысленно представлялось: она тоже ходит за Иисусом слушая его притчи, плывёт с ним в лодке во время бури, стоит на коленях перед ним, распятым на кресте. Она ещё и ещё, раз за разом читала фразу: "придите ко мне все труждающиеся и обременённые и я утешу вас…" и вскоре почувствовала, как её глаза наполняются слезами. Она опустила веки и слёзы ручьями потекли из глаз. Так она и плакала: открывая и закрывая глаза, не утирая слёз, не всхлипывая. От этого казалось-слёзы не похожи на те, которыми плачешь от обиды или от злости. Они будто вымыли всю боль, накопившуюся внутри-такое после них почувствовалось облегчение. И фраза "придите…", вдруг зазвучала как тихий зов от которого захотелось взвиться высоко в небо или бежать куда-то едва касаясь земли ногами. Возникло чувство, что Господь видит её страдания и они ему не безразличны.
Со следующего дня, казавшиеся неизменяемыми обстоятельства, стали меняться, будто кто-то протянул ей свою невидимую руку и повёл по жизни, располагая к ней других людей. Именно тогда Алина получила предложение от тёток выйти на рынок; вскоре и мужу предложили работу в России, а там начали платить настоящую зарплату; свекровь стала чаще брать детей к себе и, отправляя обратно внуков, дополнять их возвращение увесистыми сумками с продуктами. Последнее обстоятельство было очень странным, ибо несмотря на то что семья мужевых родителей не бедствовала в то время-свёкр ходил в загранплавания-родители мужа придерживались правила: материально взрослым детям не помогать. Они считали, что свои проблемы повзрослевшие детки должны решать сами. Выучив это правило, Алина никогда не жаловалась на обстоятельства ни свёкру, ни свекрови и на звонки свекрови при любых обстоятельствах отвечала одной и той же фразой: "Всё хорошо". Почему свёкр и свекровь изменили свой жизненный принцип до сих пор не понятно.
О своём духовном озарении Алина рассказала только матери, опасаясь-другие не поймут. Чего "доброго" решат, что она слегка свихнулась. А мать не осудит-она уже больше года посещает евангелистскую церковь. И та выслушала и поняла, и позвала её в свою общину. В то тревожное, беспокойное время такие организации росли и множились как грибы.
"Братья и сёстры во Христе " собирались на служения в театре Туда же на восскресные служения стала ходить и Алина .
Поначалу это был восторг. Нравилось всё: люди, песни, проповеди. Закончив библейскую школу, Алина приняла водное крещение, стала почти своей. А потом пришло разочарование. Стала замечать: в проповедях пастора всё чаще звучат нападки на православную церковь, а Алина по наивности считала, что если прихожане разных кофессий служат одному и тому же Богу то должны быть дружны между собой. Неприязнь пастора к православной церкви и удивила, и разочаровала. А ещё отталкивало то, что "святое воинство" с нетерпением ждёт конца света. Ждёт и радуется: они будут спасены. Только они, а до остальных им не было дела: пусть гибнут. Зимой пришла гуманитарная помощь от американских евангелистов и те распри, которые начались при делёжке продуктов между "братьями и сёстрами" окончательно убедили Алину в том, что нужно уходить.
Но то, что уход будет таким болезненным она не ожидала. Мучило чувство вины перед Господом, считала себя предательницей. Даже молиться боялась. Такой разлад в душе незамедлил сказаться-заболела, попала в больницу. Впервые, очень болезненно дал о себе знать остеохондроз: головокружениями, полуобморочными состояниями…
Сколько же всего было пережито за годы совместной жизни! Не мог Стас всё забыть, зачеркнуть! Он сам говорил: "семья это святое". Он ошибся, увлёкшись женщиной, вскоре одумается и вернётся.
Он вернётся, а в квартире свинарник-обвела она взглядом комнату. Поднялась, принялась собирать разбросанные вещи. Почуствовала как голова снова наполняется лёгким звоном. Стала двигаться медленнее, но привычную для неё работу не бросала: подмела пол, вытерла пыль.
На кухне мыла посуду, думала: нужно поесть, ведь она почти ничего не ела в эти запойные дни. Открыв крышку кастрюли, поморщилась: вид, плавающих в золотистом бульоне кусочков курицы, аппетита не вызвал. Скорее наоборот.
Варёная дохлятина-снова поморщилась Алина. Выпить бы кефира…или стакан компота…а что если рюмку водки?…для аппетита.
Она за горлышко вытащила бутылку из-за газовой плиты. Но от запаха алкоголя к горлу подкатила тошнота. Алина вылила водку в раковину. В кухню притрусила "боксёрша". Постояла, будто оценивая ситуацию, затем стала метаться от дверей кухни к входной двери.
Странная собака-думала Алина, одеваясь.-Собака каким-то образом поняла, что хозяйка пришла в себя. Собака зовёт меня на прогулку. Интересно как животные мыслят? Люди словами, а они чем?
После прогулки стало легче и Алина всё таки поела суп. Точнее накормила себя им. Как кормят маленьких детей, нежелающих кушать: ложка за ложкой. "За папу, за маму". От еды или от слабости по спине побежали ручейки пота. Снова захотелось забраться в постель, но заверещал дверной звонок.
Стас неловко, бочком проскользнул в дверь. Они прошли в комнату, уселись в кресла, молчали, разделённые журнальным столиком как барьером. Лицо мужа, как и своё накануне в ванной, казалось чужим. Особую неприязнь почему-то вызывала выпяченная нижняя губа…губа сластолюбца. Как странно, что раньше она этого не замечала.
–Вы мне очень дороги, -начал Стас. -Но жить я с вами не хочу.
От этих слов у Алины на миг перехватило дыхание, тупой испуг ударил в ноги.
–А как же я теперь?– спросила она и почувствовала как жаром стыда полыхнули щёки: какая пошлая фраза! Так, наверное, говорят все брошенные жёны.
Но не смотря на стыд, она всё таки попыталась удержать его:
–Если я скажу миленький, любименький не уходи…-она сделала паузу и уже глядя в его отрешённые глаза, выдохнула:– Ты ведь всё равно уйдёшь. Так что…собирай свои вещи.
Стас, облегчённо вздохнув, поднялся. Взял её руки в свои. Сперва поцеловал их, потом её лоб. Последний поцелуй разозлил её. Целует как покойницу.
–Я буду помогать вам деньгами,– сказал муж.
Она, резко вскочив, бросилась на него с кулаками.
–Ненавижу тебя! Убирайся вон! И подавись своими чёртовыми деньгами!
Он отклонился назад, защищая от ударов лицо. Потом поймал её руки, больно сжал запястья и силой усадил её в кресло. Ушёл, хлопнув дверью.
Она потёрла запястья, словно снимала с них невидимые наручники. Поднялась, сделала несколько шагов и рухнула на опостылевший диван.
Вот и всё. Надежды больше нет. Боже, где ты?!
* * *
На следующее утро выбраться из постели она не смогла. Дрожащие ноги подкашивались, в глазах мелькали чёрные мушки.
Сына нужно разбудить-думала она-Если он не пойдёт на работу с деньгами будет туго. Ведь от мужниной помощи я отказалась. Как бы дойти до его комнаты?…
Но сын вошёл в комнату сам.
–Ты чего сидишь?-спросил он.