И будь что будет! Книга I: Повелитель моря – 1

Детство давно кончилось, но привычка осталась. Не изменил ей Анри и сегодня. Поднявшись на полуют, повернулся к солнцу и приветственно поднял руки. Прошептав благодарственную молитву, перешёл к активной части.

Экипаж вначале посмеивался над причудой Анри, но постепенно привык. Кое-кто даже, полагая, что именно этот странный утренний ритуал и делает Эль Альмиранте неуязвимым, присоединился к гимнастике. Вот и сейчас на полуют подтянулись свободные от вахты офицеры и, весело переговариваясь, заряжались энергией, силой и бодростью с помощью нехитрых упражнений, а на шкафуте размахивали руками и приседали солдаты и часть матросов…

А впереди, на расстоянии двух кабельтов[37 - Кабельтов – (в переводе с нидерландского – «буксирный канат») – трос для швартовов и буксиров, а также морская единица для измерения коротких расстояний или глубины. Различают несколько видов кабельтовых. В данном случае речь идёт об испанском, который был равен 120 испанским саженям или 200,628 метров.], просыпался Белисе.

Густой звук соборного колокола, призывавший прихожан к заутренней, плыл над немногочисленными каменными постройками, золотившимися в лучах восходившего солнца над частоколом, отделившим город от побережья. В порту и на примыкавшим к нему улочках уже копошилась, суетясь и шумя, немноголюдная толпа. К берегу причаливали рыбаки с ночным уловом. Из припортовых трактиров и лупанаров[38 - Лупанар (лат. Lupanarium, от лат. Lupa – волчица – так в прошлом называли продажных женщин, т.е. проституток). – публичный дом, бордель.] потихоньку выбирались загулявшие моряки и высматривавшие новых клиентов шлюхи. Носильщики тарахтели тележками по деревянной мостовой или же, покрикивая и расталкивая прохожих, тащили на спинах тяжёлые тюки. В распахнутые ворота хорошо просматривалась главная городская площадь, в честь завоевателя и первого генерал-капитана Юкатана Франсиско де Монтехо-и-Альвареса названная Пласа де Монтехо. Пока что её пересекают лишь одиночные прихожане, спешащие к огромным дверям храма Святого Франциска, но стоит солнцу пройти ещё совсем немного по небосводу, и потянутся по брусчатке к зданию кабильдо[39 - Кабильдо (в переводе с исп. – совет) – так называлось здание, где заседал совет (у нас известно как нем. Rathaus – Ратуша). Кабильдо также муниципальные органы власти, выбираемые жителями на ежегодных голосованиях. Кабильдо ведали местным благоустройством, городскими финансами, разбором уголовных и гражданских дел. Их деятельность контролировалась колониальной администрацией, назначенной королём.] чиновники со свитой секретарей и члены городского совета. Совсем скоро откроются лавки на Торговой площади, и степенные сеньоры в сопровождении служанок начнут рассматривать товары, которые уже выкладывают нетерпеливые торговцы. В общем, оживший город вновь заживёт своей обычной будничной жизнью, радуясь новому мирному дню.

Вернувшись в каюту, Анри приказал слугам подавать завтрак на пять персон, пребывая в полной уверенности, что, кроме позванных, будут ещё гости. И не ошибся. Не успел он надеть камзол, как солдат доложил о прибытии бригадьера[40 - Бригадьер (исп. аналог англ. Коммодор) – звание, позволявшее командовать группой кораблей.] Фернандеса. Выйдя в ратс-камеру[41 - Ратс-камера – помещение для обеда, совместного отдыха или офицерских собраний на корабле. С середины XVIII века стала называться кают-компанией.], Анри некоторое время наблюдал за тем, как Рафаэль и Игнасио, покрыв стол расшитой золотыми узорами синей скатертью, принялись расставлять тарелки.

Скрип открываемой двери заставил его обернуться. В ратс-камеру протискивался средних лет великан в потёртом камзоле. «Опять Фернандо деньги на шлюх истратил!», – нахмурился Анри, но упрёк не успел слететь с его уст – бригадьер с радостным приветствием сжал его в своих объятьях.

… В далёком ноябре 1652 года идальго Франсиско Фернандес де Кордова из-за буйного нрава и ущемлённого самолюбия лишился должности теньенте[42 - Теньенте (Teniente) – офицерский чин. Происходит от французского lieu tenant (лейтенант) – «держащий место», то есть «заместитель».] на военном галеоне флота Его Католического Величества короля Испании Филиппа IV. По приказу капитана «Пресвятой Девы Чистого и Непорочного Зачатия» под предлогом уважения к благородному имени отца, а на самом деле во избежание разбирательств, с молчаливого согласия офицеров он вместо трибунала был высажен на пустынный южный берег Кубы между реками Сан-Хуан и Сардинеро. Там идальго ждала неминуемая смерть, если бы Анри не нашёл его, измождённого, с воспалённой от солнечного ожога и комариных укусов кожей, в грязной изорванной одежде бредущего из последних сил по побережью. Тогда великан, не зная с кем имеет дело, скрыл от своего спасителя настоящее имя, выдав себя за выжившего в кораблекрушении наёмника Фернандо. Когда же открылось его истинное происхождение, он стал не только первым дворянином, которого превратности судьбы привели на службу к плебею, но и единственным, кто предложил Анри обменяться обетами дружбы. Да и для нескольких других боевых товарищей с «Чайки» он предпочёл остаться просто «сеньор Фернандо».

В 1654 году из-за самовольной женитьбы, да ещё и на представительнице древнейшей профессии, отец лишил его наследства и возможности однажды стать IV графом Алькаудете. Тогда же для идальго Фернандеса закрылись двери домов местной знати, переставшей считать его «благородным сеньором». Возможно, это задело идальго Франсиско Фернандеса де Кордова, но не Фернандо. Известный всему Белисе как опытный капитан, отличный командир, отважный воин, верный товарищ, хороший собеседник, трактирный задира и, несмотря на женитьбу, любитель и любимец прекрасного пола, он продолжал покорять женские сердца своей незаурядной внешностью, неиссякаемой жизнерадостностью и невиданной щедростью. А когда в 1655 году у него родился сын, он снова удивил местную знать, когда вопреки всем устоям пригласил Анри стать крёстным отцом его первенцу и таким образом породнился с плебеем.

И нет ничего удивительного что именно Фернандо, привившего другу любовь к шахматам, научившего верховой езде и виртуозному владению шпагой, в январе 1658 года Анри сделал бригадьером Птичьей армады.

Той зимой Победоносная армада крейсировала у берегов Кубы и натолкнулась на англичан, направлявшихся к Сантьяго-де-Куба. Завязался бой. По его завершению Анри получил не только семидесятишестипушечный «Лондон» вместе с коммодором Джоном Германом, но и два фрегата. Именно тогда и зародилась у Эль Альмиранте идея поделить корабли на две армады. Английский флагман, отремонтированный и переименованный в «Альбатрос», положил начало Птичьей армаде. Попали в неё и призовые фрегаты, после ремонта получившие имена «Сокол» и «Беркут». Для усиления из Победоносной армады были переведены один из галеонов, переименованный по такому случаю в «Сапсана» и славный бриг «Чайка»…

Вслед за Фернандо в ратс-камеру один за другим вошли капитан Энрике, команданте дон Себастьян и корабельный доктор сеньор Антонио. Все трое скромно устроились в стороне, дав Эль Альмиранте время пообщаться с бригадьером.

Анри высвободившись из железных объятий друга:

– Давно вернулся в Белисе? – С тех пор, как идальго Фернандес породнился с Анри, в узком кругу доверенных лиц они позволяли себе общался без должной субординации, на «ты» и по имени. Формальное «сеньор» и ставшее популярным в последние годы «адмирал» с намеренно пропущенным словом «частный», указывавшим временный характер этого звания, сохранили для официальных моментов.

– Пару дней назад. Торговец не солгал, я действительно нашёл лагерь приватиров.

– И насколько успешным был твой поход? – лицо Анри оставалось спокойным, почти равнодушным, но в голосе проскальзывали явные нотки любопытства.

– Весьма, – лицо бригадьера засияло. – Думаю, не скоро кому-либо захочется снова там благоустраиваться.

– Потери есть?

– Ну, если не считать того, что Хуан-Мануэль умудрился «Сокол» на мель посадить, то нет, – Фернандо развёл огромные руки, будто показал степень разочарования капитаном Хименесом.

По лицу Анри пробежала тень.

– Что с кораблём?

– Да все в порядке, – Фернандо махнул рукой, словно отгоняя от Анри дурные мысли. – Дошли нормально. Небольшая течь была, но своими силами справились, так что док не понадобился.

Анри так ярко представил себе эту картину, что невольно нахмурился: «Да-а, не хотел бы я оказаться на месте Хуан-Мануэля, когда до него добрался взбешённый бригадьер!», но вслух лишь сухо поинтересовался:

– А что с Хименесом?

Великан уловил ход мыслей Эль Альмиранте и пару раз взмахнул руками, будто пытался развеять возникшее у Анри видение:

– Да жив он, жив! Я, когда увидел, что «Сокол» на мель несёт, думал, убью мерзавца! Вот только до него доберусь! Но тогда не до Хименеса было – спешил десант высадить, чтобы эти английские собаки опомниться не успели. Потом надо было их корабли захватывать. Ну, а когда фрегат с мели сняли, и я убедился, что домой дойдёт – остыл уже. Так что обошлось без рукоприкладства. Но до возвращения в Белисе он у меня в клетке на сойядо[43 - Сойядо («sollado» – «беспорядок») – испанское название места под артиллерийскими палубами. Здесь находился медицинский отсек, склады боеприпасов и продуктов, а также отсеки для содержания пленных.] сидел, – Фернандо взмахнул рукой, словно хотел отогнать от себя дальнейшие расспросы, как назойливых мух.

– А кто же «Соколом» командовал? – поинтересовался Анри.

– Как кто? Герт ван Лон, – Фернандо обиженно пожал плечами, – У меня что, мало достойных мастеров[44 - В испанском военном флоте практически до XVIII века кораблём командовал капитан, который обязательно должен был быть дворянином. Он отвечал за ведение боя, кораблём же управлял мастер, отвечающий за всё остальное. На должность мастера назначались опытные мореходы из простолюдинов. В английском флоте в описываемое время капитанами назначались люди, хорошо знакомые с судовождением и ведением морского боя, независимо от своего происхождения. Нередко это были бывшие пираты и приватиры. В голландском флоте эти функции совмещал в себе шкипер, который на военных кораблях назывался капитаном.]?

– «Альбатрос» без капитана оставил, – по лицу Анри пробежало едва заметное недовольство. – Ты, стало быть, сам его вёл?

– Сам, – кивнул великан и придал лицу невинное выражение: – Давно вахты не стоял вот и решил тряхнуть стариной.

– Значит, «Сокол» сейчас без капитана? – сухо спросил Анри.

– Отчего бы это? – искренне удивился Фернандо. – Я Хименеса не списывал. Правда, в мою сторону смотреть он ещё боится, но уже не напивается до беспамятства в трактире «У Сандро».

– А что, он сам не ушёл после такого наказания? С его-то спесью? – брови Анри приподнялись.

– Ну, был спесивый, а теперь уже не будет, – дёрнул плечом Фернандо. – Да и куда бы он пошёл? Он ведь женился не так давно и дом в Белисе купил.

– А как он объяснил свою оплошность? Ты же, полагаю, учинил допрос? – Анри выжидающе посмотрел на друга.

– Учинил. Говорит, не учёл, что на полутора узлах «Сокол» плохо слушается руля, и поздно начал отворачивать.

– Не учёл, говоришь? – жёстко бросил Анри. – Да он едва корабль не разбил и тебе операцию чуть не сорвал! Гнать его надо было за такое!

– Зря ты так. С каждым оплошность может случиться, а на Хименеса грех жаловаться. К тому же право самому капитанов и мастеров набирать ты мне дал? – повысил голос бригадьер.

– Дал.

– Ну, тогда оставь решение за мной! – рубанул рукой воздух бригадьер.

Некоторое время друзья молча смотрели в глаза друг другу, затем Анри примирительно кивнул:

– Ладно, будь по-твоему. Но если Хуан-Мануэл опять «Сокол» на мель посадит – все расходы оплатишь ты. А сейчас скажи лучше, с чем вернулся.

– Тридцать семь человек пленных, две их посудины – барк и бриг, несколько рулонов льняной ткани и почти пять десятков бочек португальского. Когда мы добрались до острова, эти злодеи успели опустошить пару бочек. – Фернандо саркастически усмехнулся. – Похоже, они не очень соблюдают договор со своим покровителем. Всё уже на твоём складе, альмиранте. Пленных и призовые корабли передал губернатору. Пару приватиров вчера повесили, остальных, скорее всего, в кандалы, и на какую-нибудь асьенду[45 - Асьенда (исп. hacienda – имение, поместье) – крупное частное поместье, пожалованное или проданное в собственность отдельным владельцам.] отправят. Ну, а за корабли губернатор обещал рассчитаться с тобой лично. Кстати, он очень интересовался, куда ты отправился и когда вернёшься, – Фернандо хмыкнул: – Ты же собираешься его посетить?

– Собираюсь. У меня для него есть ещё подарки. Больше сотни.

– Кто бы сомневался! – довольно пророкотал бригадьер. От его голоса зазвенели изящные узкие кубки из венецианского стекла.

Фернандо ухватил Анри за локоть и потянул в сторону накрытого стола.

– Я с удовольствием послушаю твой лаконичный рассказ и красочные уточнения Энрике, – кивок в сторону капитана, – но сейчас я жутко хочу есть! Когда мне доложили, что «Победоносец» уже стоит на рейде, я сразу же поспешил сюда, не успев позавтракать.

У стола Фернандо, наконец-то, отпустил Анри и, когда тот занял своё место, уселся по левую руку от него.

Слуги не теряли времени зря. Пока их сеньор беседовал со своим гостем, они успели расставить угощение. После того, как Анри вознёс в молитве благодарность Господу за богатство стола, мужчины приступили к трапезе.

Стол не ломился от яств, но ведь и завтрак – не обед, а камбуз – не дворцовая кухня. Однако, и бедным его язык не повернулся бы назвать. Были тут и хрустящий поджаренный хлеб, и любимый в Каталонии острый соус софрито, и, конечно же, нарезанная тонкими ломтиками настоящая иберийская «Чёрная нога». Не было недостатка и в сырах: нежно-жёлтые овалы кастильского манчего лежали рядом с солнечно-жёлтыми полосками идиасабаль и красноватыми пластинами пласенсийского. Ну и довершало эту гармонию вкусов лёгкое белое вино.

Однако настоящим украшением стола была, конечно же, посуда. Обычно подавали серебряные тарелки и приборы с роскошной инкрустацией, но на рейде, особенно при наличии гостей, на стол ставили дорогие порселяновые[46 - Порселян – вид керамики, который при лёгком ударе деревянной палочкой издаёт характерный высокий чистый звук. В Европу был впервые привезён Марко Поло в XIII веке из Китая. Название получил от итальянского «porcella», что значит «ракушка». В русском языке более известен под турецким названием «фарфор». Китайский порселян в XVI – XVIII веках имел в Европе огромную популярность, но его цена была невероятно высока и потому во многих странах пытались разгадать технологию изготовления. Наибольшего успеха достигли во Франции, создав «мягкий порселян», получивший название «французский», который своими качествами сильно уступавший твёрдому китайскому, т.к. не имеет такой особой белизны, тонкостенности и просвечиваемости, зато его дешевизна сделала его доступным и средним слоям населения.] тарелки. Да не из мягкого французского порселяна, а настоящие китайские! Фернандо каждый раз, подцепив на вилку кусок ветчины или сыра, чтобы переместить на пропитанный софрито хлеб, покачивал головой и восхищённо прищёлкивал языком, разглядывая открывшийся синий рисунок. И, безусловно, было чем восхищаться: на ослепительно белом донышке искусная рука мастера вывела переплетённые веточки трёх деревьев, изумительно правдиво передав каждую их деталь. Безошибочно можно было узнать только цветущую вишню. Их было много и в Испании, особенно в долине Херте и в горах между Валенсией и Аликанте. Но две другие бригадьер не знал. Одна была, безусловно, веткой хвойного дерева – старая, толстая, покрытая морщинистой корой. Хвоинки же были короткие, собранные на концах маленьких веточек в пышные пучки. Несмотря на то, что рисунок был сделан разными оттенками синего, даже непосвящённый, никогда не видевший этого дерева, бригадьер был уверен, что его хвоя насыщенного тёмно-зелёного цвета. А вот последняя ветка, напротив, была тонкая, с множеством крупных, в жизни явно сочных, светло-зелёных, пятиконечных листьев, немного напоминавших коноплю. Донышко с ветками было обведено двумя синими линиями, над которыми по широкому полю шёл узор в виде цветочной гирлянды. Основывающие её стебли и листья так ловко переплетались, что было невозможно понять – где кончаются одни и начинаются другие. Притом цветы были все разные: крупные и мелкие, пышные, как пионы, или же простые, как мальва. Листья так же были разной формы и размера. И ни у кого, кто видел этот рисунок, не могло возникнуть сомнений в том, что все эти цветы именно в таком виде растут в далёком Китае.