Распад

– Угу, а ещё у нас с Пиней шишки на груди были, незаживающие, синего цвета, и фанера дышала, можно было рукой подвигать туда – сюда, Брызжик отрихтовал.

Филя был мастер разговорного жанра, его речь журчала как ручеёк, слова лились нескончаемым потоком, скоро я перестал понимать их смысл, и видел только движение его губ, ход времени замедлился, очертания предметов утратили чёткость, несильно кружилась голова, руки налились тяжестью, я не смог бы поднять их даже на уровень груди…

– ..называется кайфуцу!

Филя ударил коротко, без замаха, ощущение было такое, будто я на скорости налетел на бетонную сваю – невозможно вдохнуть и выдохнуть, удар пришёлся точно в грудину, сердце замерло, я сползаю на пол, и вижу кафельную плитку пола, близко – близко перед глазами красные и жёлтые плитки, расположенные в шахматном порядке. Филя приседает рядом, и с интересом заглядывает мне в глаза, его губы продолжают шевелиться, я не слышу ни звука, только шум крови в ушах. Меня хватают за шиворот, и ставят на ноги, неожиданно появляется звук.

– Дыши.

– Что здесь происходит?

Мазепан стремительно входит в туалет, загораживая выход.

– Заходим мы с Пиночетом сюда, для того, чтобы справить естественные надобности…

– С каким ещё Пиночетом? С чилийским диктатором, что ли?

– С Пиней… то есть, рядовым Вафиным, так вот, заходим мы, а оно лежит тут поперёк прохода, дорогу загораживает, ну, мы и подняли это тело, прислонили к стене.

Мазепан подходит ко мне вплотную, я вижу сиреневые прожилки на крыльях его носа – тебя били?

Я отрицательно мотаю головой, речь ко мне ещё не вернулась.

– Точно?

Я мотаю головой утвердительно.

– Свободны. Шагом марш отсюда, оба, ты останься.

Филя и Пиня неторопливо, без суеты обходят ротного, и мы остаёмся в туалете одни.

Гоняют? – в голосе командира роты звучит сочувствие. – Я мог бы облегчить тебе прохождение службы, а то я гляжу, несладко тебе приходится, старшина тебя полюбил, чем ты ему досадил, кстати?

Ко мне вернулась способность говорить – я симпатичный, мне кажется, я ему нравлюсь.

– Понятно, и старослужащие к тебе неравнодушны, ты окружён всеобщей любовью. Хочешь, чтобы твоя жизнь изменилась к лучшему? Пошлём тебя в школу сержантов, получишь лычки, ничего тяжелее ложки поднимать не будешь, в карауле на пост выходить не надо, спи всю ночь – красота! Потом в отпуск поедешь, водка, девки, все радости жизни! Уволишься в нулёвку, сразу после приказа, уже в октябре дома будешь! Не служба, а мечта!

– Сладко… сладко поёте товарищ капитан.

– Всё правда, от первого слова до последнего, всё это твое, бери.

– Ага, а взамен, я должен заняться виртуозным стучанием, стук – стук – стук, я – твой друг!

– Какие убогие, нелепые представления о жизни. Ты не стучишь, ты сообщаешь о негодяях, совершивших правонарушение, исполняешь свой гражданский долг, это должен делать любой честный гражданин, только так мы можем пресечь неуставные отношения, мы устроим над мерзавцами показательный судебный процесс, отправим их в дисбат, остальные испугаются, и дедовщина будет искоренена! Ну, ты согласен? Соглашайся, и оставшиеся полтора года службы пролетят как один прекрасный день.

– Я в детстве один хороший фильм смотрел, «Кремлёвский мечтатель» называется…

– Я тебя не тороплю, такие решения просто не даются, подумай пару деньков.

– Нечего тут думать, никто меня не бил, у меня был приступ астмы.

– Из чувства ложного товарищества, ты покрываешь опасных преступников. Смотри, дело твоё, не хочешь как хочешь, здесь стукачей достаточно, и заставлять никого не надо, сами приходят, ты бы удивился, если бы узнал, сколько их – десятки!

Мазепан вышел из туалета, оставив меня одного. Я закуриваю, и гляжу в окно, на подступающий к казарме лес, за лесом идёт железная дорога…

Чего он тебе так долго втирал? – Филя неслышно вырос рядом.

– Уговаривал сдать тебя.

– И ты?

– Согласился. Жди вызова в канцелярию, поедешь на дизель.

– Узнаю, что стучишь, на дембель поедешь частями, в отдельных пластиковых мешочках, как Брызжик.

– А что с ним случилось?

– Огромное несчастье, все были шокированы…

–Что за несчастье?

– Смерть молодого, здорового человека – всегда несчастье (Филя деланно, со всхлипом вздохнул). Брызжик стоял в первом карауле, во вторую смену, в четыре часа пришли его менять, и нашли лежащим на железнодорожных путях, дембельнулся в виде фарша.

– Самоубийство?

– Наверное – Филя смотрел на меня, не мигая – разное говорят…

– Рота, строиться на вечернюю поверку!

Филя никак не отреагировал на вопли дневального, я пошёл строиться, порядок был таков: молодые стоят в первых рядах, старые позади. Старшина произносил фамилии, молодые громко выкрикивали «Я», старые негромко сцеживали звук, похожий на «и» краткое.

– Слабенко!

– Я.

– К тебе приехали родители, завтра получишь увольнительную.

– Есть!

Слабенко – парень моего призыва, здоровенный белобрысый бугай из Казахстана, огромные мышцы диссонировали с детским, сморщенным личиком новорожденного младенца. После поверки его плотно обступили.

– Лёха, пожрать принесёшь?

– Без базара.

– И покурить!

– Ясен пень.