Обречëнная быть

– Можно я хотя бы в её комнате посижу, прошу вас.

Отец вздохнул.

– Ну проходи, – разрешил он.

Егор вошёл в комнату своей возлюбленной. Какой давящей была пустота в этой комнате! Он сел на край её кровати. Повсюду висели и стояли рамки с фотографиями: здесь маленькая Вера с большой собакой, здесь Вера пошла в первый класс, тут она с папой ест крабов на берегу моря, а здесь… здесь они. Сидят, обняв друг друга крепко–крепко. А на лицах столько счастья! В глазах столько блеска. Егор взял эту фото–рамку и начал с грустной улыбкой разглядывать брови, нос, щёки Веры. Какая же она у него красивая! Какие волосы, какие локоны! Как много бы отдал сейчас, чтобы прижать их к своим щекам.

“Верочка… ты дура!” – оборвал он свои размышления этой внезапной и злой фразой и покраснел. Но на самом деле, разве не дура? Наверное, нет – она много читала, всегда стремилась к знаниям, всегда совершала какие-то открытия, она таскала Егора по музеям и выставкам. Глаза Егора начали наполняться слезами. Он глубоко вздохнул и взял подушку Веры (бельё было не снято) и уткнулся в него лицом. Она пахла Верой… Таким нежным и таким знакомым ароматом… Да, запахи сильно бьют по памяти. Они быстрее окунают человека в воспоминания и больнее сковывают сердце, нежели какие?либо памятные вещи или фотографии. Егор вспоминал, как бывало, Вера начнёт что–нибудь быстро и сумбурно рассказывать, потом прервётся, обратив внимание собеседника на изменчивость погоды, кривое дерево или какого-то чудного прохожего, потом, попросит повторить о чём она говорила и продолжит дальше. Бывало, она рассказывала что-то с толком, с расстановкой, вкладывая в рассказ, что говорится, всю свою душу. Егор вспоминал её особые истории, неповторимые по своей забавности, когда она со своими подружками занималась разного рода чудачествами. “И где же сейчас эти подружки? Почему они не остановили её?” – подумал Егор и глубоко вздохнул. А может они её и отпустили и поняли, а только он один дурак её не разумеет, хочет, чтобы она была рядом с ним. А ещё лучше – здорова и, как обычно, весела. Егор не знал, что последнее время, когда всю большую часть она ходила по врачам, сдавая те или иные анализы, она предпочитала проводить досуг с ним, с Егором. Только с ним. А с подругами как-то и звонки стали реже, и приключения потеряли свою забавную пикантность, и они подавно не знали, что Вера больна. Да, две её лучшие подруги не отпустили бы её, просто схватились бы за неё и держали, пока она не передумает уезжать. А она бы и не передумала, – вышел бы скандал. Узнав о её участи, они стали бы чаще видеться и рассказывать только весёлое. Но они не знали… Вера просто медленно и заблаговременно уходила у каждого из жизни, из сердца, из головы…

Егор вышел из квартиры в растрёпанных чувствах, правда, менее растрёпанных, чем в прошлый раз. Тогда его грызла досада от непонимания ситуации, сейчас же его охватило отчаяние. Единственное, что отчётливо понимал он сейчас, так это то, что он больше никогда, никогда не увидит своей Веры. И даже её родителей. Хотя быть может тесный город Петербург как–нибудь сведёт их на улице и они будут долго–долго разговаривать о своих делах и заботах.

Егор недоумевал, как Вера смогла убедить рассудительных и мудрых своих родителей в своей правоте, в своём, как она это видела, смысле жизни. “Сумела убедить?” – да, именно так выразилась её мать. И откуда в ней этот дар убеждения? Чаще всего в спорах выигрывал он, Егор. Или… она просто не хотела оставлять его в дураках. Ведь, мужчина, по определению сильней и убеждать должен он… “Как много я о ней не знал, ” – подумал Егор. А знал бы о ней много, так может и интерес к ней потерял бы, а ведь без этого и любовь гаснет. Так, кажется, когда-то говорила Вера… “Но, нет, дорогая, на любовь это не влияет” – поспорил он с ней в мыслях.

Что ж… Егор был не в самом лучшем расположении духа, ему было горестно и чтобы он мог сделать, чтобы отдохнуть от этих переживаний? Быть может поехать к родителям, поговорить с отцом, чтобы тот похлопал по плечу, положить свою тяжёлую голову маме на плечо? Или может быть к другу, кажется, сегодня футбол…? И, возможно, сложись всё по-другому, равнодушная к футболу Вера сидела бы с ним рядом и за каждый забитый гол любимой Егором команды, она бы кричала звонкое “Ура!” и радовалась не меньше, чем он. Егор с благодарностью вспоминал, как легко Вера его отпускала в спорт-бар и как жертвовала совместными прогулками во имя его рыбалки с друзьями, с какой доверительностью и смирением она позволяла ему вдруг внезапно куда-нибудь уехать. Она доверяла ему целиком и полностью. Да, Егор сам себе так не доверял. Нет, Егор был вполне уверенным в себе молодым человеком, но, как ему казалось, плохо себя знающим, а, следовательно, и самому себе не полностью доверяющему, зато доверяла ему Вера и это ценно.

Так к кому же пойти и куда? Увы, наш герой брёл домой и уже с бутылкой коньяка.

Глава З

Август подходил к концу, Вера несколько раз созванивалась с родителями, порывалась позвонить Егору и написать в социальных сетях, но она пресекала это желание. Вера понимала, что услышав голос любимого, поговорив с ним, она привяжется к нему и он к ней, она снова поверит в своё золотое будущее, забудет реальную жизнь и в итоге поломает жизнь парню своими звонками и слезами.

Вера уже перестала плакать перед сном, но всё же бывало она всхлипнет несколько раз, жалея себя. Но за все те ночи, которые она проплакала, она ни разу не теряла рассудок, и то проклиная всё на свете, то благодаря высшие силы за отведённый срок на жизнь, она с напряжением заставляла верить себя в то, что всё то, что ни делается, всё к лучшему. Конечно, выкинуть из головы всё прошлое и прекрасное было крайне сложно. Вера то со слезами, то с улыбкой вспоминала какие-то моменты из детства, свои приключения, путешествия, открытия, праздники, свидания с Егором, шутки. Молодость… и как могло быть всё иначе.

К счастью, Вера не обезумела от своего горя. Вера изо всех сил старалась легко и просто общаться с бабушкой, Машей и тётей. Вера шутила, Вера общалась, Вера жила и жизнь была жизнью.

Отношения с Машей у Веры, правда, сложились не сразу, ведь Маша представляла собой очень интересную личность – она вроде была лучшей подругой самой красивой и классной девчонки в школе, тоже весьма капризной и дерзкой, а следовательно, имела в классе и в школе авторитет, и в то же время порою она чувствовала, что ей не нравится весь тот пафос, который необходимо было демонстрировать на людях, на переменах и даже на уроках, но уход из крутой школьной компании не сулил ничего доброго. Порою она была какой-то неуверенной в себе и потерянной. Возможно, это было неизбежным следствием ухода отца из семьи в её раннем детстве, а возможно, её внутреннее состояние слишком противоречило её внешним атрибутам.

Несмотря на всё это, Маша держалась с Верой в очень хороших отношениях, и их взаимная симпатия начала расти. Правда, Вера недоумевала от дерзости и пафоса, демонстрируемого периодами перед матерью и бабушкой, но пока что не решалась заговорить с ней на эту тему.

Вера призналась себе как-то раз перед сном что ожидала большего тоскования по дому, но здесь ей было достаточно комфортно. Ей понравилась эта жизнь. Но вскоре предстояло добавить в эту жизнь то, зачем она приехала. Настораживало её одно обстоятельство – грядущая учительская деятельность в школе при детском доме. Какой там менталитет? Какие там дети? Жестокие и озлобленные? Униженные и бедные? Несчастные… Как они её воспримут? Как воспримет их она? И… адекватные ли они? Вера с ужасом представила, как кто-то из них на уроке, вдруг ни с того ни с сего возьмет и выбросится из окна. Да… всякое ведь может случиться. Она ведь совсем не знает их, совсем не знает жизни, которой живут они… И всё-таки верно ли она поступает, ведь можно было бы и по–другому в этот мир принести добро за столь непродолжительный срок, отведённый ей судьбой. Кто знает? Кто подскажет? Будущее… Наступающие события пугают и радуют одновременно, своей неизвестностью. Этим жизнь и прекрасна – как скучна она бы была, если бы мы всё знали наперёд.

Глава И

Предполагая, что весьма непатриотично петербургскому писателю повествовать о событиях, происходящих лишь в Изюминском, мы уделим внимание прекрасному северному городу на Неве; тем более то, что там будет происходить имеет значение для верного и наиболее точного толкования смыслов нашей истории и будет иметь прямую связь с жизнью нашей главной героини и даже оказывать некоторое влияние на эту жизнь.

Город этот, как некоторые верные сыны Отечества, обзывают его городом Петра или колыбелью трех революций или цивилизацией России или как–нибудь еще, к счастью, нам не известных званий и величаний, испытывал на себе разгар лета – в этом году первая половина августа выдалась жарче июля. Остатки пуха, с которыми так не экономично обошелся тополь, распространились по всем переулкам и скверам, а также частично в метро и автобусах. Они лезли в рот, в глаза, но привыкшие к этому жители мегаполиса, стараясь не замечать его, шли на свои работы и отправлялись по своим делам, которые, будем надеяться, являлись благими и полезными для добрых людей. Среди этой толпы, зажмурившейся от палящего петербуржского солнца (да, и такое чудо иногда появляется в нашем замечательном городе), шел молодой человек. По виду его можно было точно и безошибочно определить – он что-то потерял. Но потерял не кошелек, сумку или что-то вещественное, а что-то духовное, так сложно достающееся человеку и трудно понимаемое и опознаваемое им, но так легко теряемое. Это чувство. И это чувство – любовь. Но нельзя сказать что этот молодой человек был лишен его окончательно, но вид его оставлял желать лучшего. Глаза его были наполнены невероятной грустью и непримиримой злобой, а взгляд являл собой пустоту и отрешенность. По синякам под глазами и опухшим векам можно было судить, что человек этот пил, и пил безмерно на протяжении нескольких дней. Волосы его были взъерошены. Человек шел один, совсем один, среди толпы. Толпы, где каждый шел с какой-то целью, где взгляды каждого выражали задумчивость, или, что приятнее, – любовь, либо еще что-то, но никак не пустоту, по которой мы так легко приметили ничем не отличавшегося в одежде или в ходьбе молодого человека. Правда в походке чувствовалась какая-то неряшливость, но она передавала в себе душевное состояние человека, обусловленное тяжестью на сердце. Этим молодым человеком был Егор. Мы оставили его, когда он еще только купил себе первую бутылку коньяка, – на сегодняшний день, таковых выпито было семь. Егор с такого самого дня потерял весь смысл своей жизни, по ночам он выл, выл страшно, так что соседи сверху вызвали раз скорую, думая, что сосед снизу страшно заболел и и изнемогал от боли. Но дверь скорым помощникам не была отворена. На следующий день после возвращения Егор пошёл на работу, но уже через несколько часов покинул ее, а вечером друзья потащили его в бар. Егор напился там, и, вместо желавшего ему от друзей веселья и отвлечения от тягостных мыслей, он подрался с кем-то, что было несвойственным поведением для него, и был выставлен из бара. Друзей его, соответственно, постигла та же участь. После они пошли к несчастному другу домой, развлекали его картами, по пять раз выслушивали одни и те же обзывательства в адрес Веры и ее родителей. Устав от этого, один из друзей предложил сходить расслабиться, куда-нибудь "к женщинам", – бордели и прочее официально запрещены в этом городе, но есть места, как и в любом даже самом консервативном городе, где расцветает, так называемая, свободная любовь… За это предложение молодой человек чуть не получил в нос от пьяной руки Егора, успев увильнутся… Следующий день практически ничем не отличался, преданные друзья преданно пили и горевали вместе с Егором, разделяя его участь и представляя себя на его месте. Попытка растормошить друга, вернуть к жизни не увенчалась успехом, а была наказуемой, что выразилось в неожиданном для молодых мужчин выставлении за пределы квартиры близкого друга. С той ночи, оставшись один, Егор и начал выть. Голос его хрип, сердце болело, какие-то мысли, чаще всего противоречащие друг друг посещали эту некогда светлую голову. Чувства его смешались, мысли спутались, цыпляясь одна за другую. Но спустя несколько дней что-то в голове, еще непропитое подсказало ему выйти на улицу и прогуляться.

И вот теперь мы видим таковым нашего несчастного героя. Его несчастье несложно опровергнуть, но он сам внушил себе это. Шел и шел наш молодой человек. Шел по центру великого города, как вдруг перед ним вырос собор – нет… не Казанский или Исаакиевский, а – Преображенский. Этот небольшой, но вполне величественный, с четырьмя белыми массивными колоннами, собор, как и большинство церквей находился в противоречивом географическом положении. Нам уже привычно видеть церкви рядом с памятниками революционерам. Основная улица, ведущая к этому стасовскому шедевру цвета солнца, именуется улицей Пестеля. Примечательно и то, что на этой же улице располагается ещё один храм таким образом, что собор “смотрит” прямо в него, т.е. церковь в церковь. Уникальность же этого петербургского христианского здания в том, что оно никогда не закрывалось для богослужений, правда, одно время здесь правили обновленцы, т.е. раскольники.

Завидев выросший перед собой храм, Егор подумал: "Опа! Бог! Здравствуй!”. Жажда испытать Божью волю, скукота или тяга к спасению, но что-то все же занесло его в церковь.

В ней было светло и тихо. Народу было немного, пару человек что?то покупали в свечной лавке. Догорали свечи, чувствовался легкий запах ладана. Егор прошел вперед. Справа от себя он увидел молодую женщину, стоящую у иконы и что-то быстро шептавшую. Он прошел вперед так, чтобы увидеть ее лицо целиком. Посмотрев на нее он усмехнулся с мыслью: "Чего молиться-то? На лице ж написано, – счастливая." Егор находился рядом с женщиной, и она заметила его и его смешки, но не предала значения и усердно молилась. Наконец она закончила и с доброй улыбкой обратилась к Егору:

– Я могу вам чем-то помочь?

Егор сначала несколько оторопел, затем ответил со злобной улыбкой:

– Мне кажется, что здесь помогает Бог.

По-прежнему улыбаясь, милая женщина мягко ответила:

– Но Бог помогает через людей.

"Какое глубокомыслие!" – чуть не произнес Егор и усмехнулся своей мысли.

– Что случилось у вас?

“Да, так я и рассказал.” – снова со злобной усмешкой подумал Егор.

Но через минуту он уже сидел с этой женщиной и докладывал о том, как бессмысленно он проживал последние дни. Он, разумеется, как подобает всякому сильному мужчине, избегал подробностей, но отметил, что причиной его длительного запоя стало расставание с любимой девушкой.

– И, понимаете, она мне что-то лепечет, что нашла другого, но я-то знаю, что это ложь. Самая глупая из всех женских лживостей и ошибок.

– Вы попытались что-нибудь узнать? Какая может быть реальная причина?

– Нет. Откуда я знаю?! – взбесился Егор.

– Не возмущайтесь. – тихо произнесла женщина. – Мне кажется, вы, как будущий муж должны были понять или разузнать…

– Должен! – с гневом перебил Егор, – но я нашёл более простой путь. На тот момент. Точнее я знаю… Моя Вера больна.

– Имя у неё такое… – самозабвенно произнесла собеседница Егора. – Чем?

– Не знаю, но больна сильно. Неизлечимо, по-видимому. Но я не понимаю, зачем она уехала? Ведь мы могли что-нибудь придумать или… – Егор осёкся, неожиданный колющийся комок подступил к горлу и готов был вырваться наружу.

Женщина заметила это и пошла к чану со святой водой, налила полный стакан и поднесла Егору.

Тот взял его, отпил залпом полстакана, проглотил, выдохнул и сказал:

– Спасибо. – ему стало легче.– Или мы хотя бы могли куда-нибудь съездить вместе – продолжил он, – или не знаю, может даже свадьбу справить… Не знаю, что будет потом… Мне она нужна сейчас.

– А вы подумайте, что будет потом, как вы будете жить без неё и сможете ли.

– Не хочу!

– А вы всё же подумайте.

Как ни старался Егор представить своё будущее без Веры, оно никак не представлялось. Нет, это невозможно! Как жить без неё? Зачем жить? Чем заниматься?

Егор сам не замечая дороги, добрёл до Летнего сада. Он сел на скамейку, опёрся локтями в колени, и положил голову в ладони. Полная горечи, солёная, скупая слеза скопилась в его глазу и неспешно стекла по лицу. Он вытер её.

“Да что ж это я?” – воскликнул он в мыслях, вскинул голову, и ветер вытер слезу. Посмотрел вокруг: у дерева стояла молодая женщина и ждала, пока её малыш, сидя на корточках, налюбуется жучком в траве. В другой стороне резвился молодой папа с двумя детьми: один ёрзал на его плечах, а другой пытался раскачаться на папиной руке. Совсем рядом, на соседней скамье сидела парочка, смотря в небо и что-то весело обсуждая. Всё это было жёсткой проволокой, колящей сердце. Егор резко встал и пнул скамью. Затем сел обратно и глубоко вздохнул. “Нельзя мне сдаваться!” – подумал он. “Просто нельзя.” Он закрыл глаза, потом закинул голову и посмотрел в небо. Жизнь вокруг перестала существовать: он перестал слышать смех детей, пение птиц, реплики и слова. Он разглядывал небо: оно было голубое–голубое, солнце стояло в зените и пекло, но Егор этого не замечал. Он вгляделся в небо и замер, как будто увидел в нём что-то особенное, неподвластное человеческому глазу. Он закрыл глаза и почувствовал лёгкий ветерок. Жизнь потихоньку начала доноситься до его ушей.

– Господи… – прошептал он. – Не дай мне погибнуть, не дай мне раскиснуть… Дай мне сил и терпения. И прошу тебя, очень прошу – дай мне увидеться с Верой, как бы она не выглядела, чтобы она не говорила, во что бы не была одета. Мне всё равно. Просто дай мне её увидеть.

На следующий день Егор отправился в церковь. Он походил по ней, поизучал иконы, полюбовался росписью на стенах, но, к сожалению, ни одной путной мысли не пришло ему в голову. Он вышел из церкви и начал думать, что ему просить у Бога и у него ли? Как жить дальше?

Трудно было понять, что действительно нужно – сила воли, чудо, терпение, но глупо просить у Бога, Вселенной, Высших сил чего-то неопределённого, грош – цена таким мольбам, поскольку не получив ожидаемого, человек начинает гневаться на Бога. Нельзя Бога просить, чтобы что-то свершилось, этого не свершится, но попросить помощи, чтобы свершить это самому – это верно.