Эльфийский подменыш

Справа от преступницы сидела и с аппетитом лопала кашу красотка в теле, которая, как показалось Элмерику, гораздо больше подошла бы Орсону, – по крайней мере, они неплохо бы смотрелись вместе. Рослая, голубоглазая, по-деревенски ширококостная, с внушительной грудью, грубыми руками и крупноватыми, но вполне миловидными чертами лица. Её льняную копну вьющихся пушистых волос украшал венок из уже подвянувших полевых цветов. Смех девушки был громким, вызывающим, но манеры – бес с ними, дело наживное. Элмерику стало даже жаль, что Орсон запал не на эту деревенскую – кровь с молоком – красавицу, а на девицу, больше похожую на драную уличную кошку. Впрочем, говорят, что противоположности притягиваются…

Третья же девушка сидела в тени, и, чтобы получше рассмотреть её, Элмерику пришлось шёпотом попросить Мартина немного передвинуть свечи на столе, чтобы не отсвечивало. Это помогло ему убедиться: девушки очаровательней он не встречал в жизни. Узкие запястья, тонкие пальцы, сдержанная грация, изящный наклон головы, мягкий шёлк светлых волос такого ровного цвета, что поневоле задумаешься о дальнем родстве с эльфами, нежные, как лепестки роз губы, большие и чистые фиалковые глаза, скромное нежно-голубое платье, выгодно подчёркивавшее как тонкие черты лица, так и фарфоровый цвет кожи…

Элмерик и думать забыл об ужине, без единого низменного помысла глазея на юную леди. Бард любовался ею, как любуются картинами или облаками, подсвеченными закатным солнцем. Ему немедленно захотелось написать балладу и посвятить её прекрасной незнакомке. Девушка, заметив его интерес, едва заметно улыбнулась. Элмерик счёл, что нынешний момент неплохо подходил для знакомства, и пихнул Мартина в бок, намекая, что им было бы неплохо поменяться местами, но в этот момент невидимый колокол зазвонил снова.

– Попрошу внимания!

Элмерик не понял, когда и откуда в дверях залы появился этот пожилой сухопарый господин. Его некогда красивое лицо избороздили глубокие морщины, а старческие пятна безнадёжно испортили светлую кожу: на заострившихся скулах она казалась тонкой, как пергамент. Глубоко посаженные желтовато-болотные глаза цепко и оценивающе смотрели из-под светлых бровей. От этого взгляда Элмерику захотелось втянуть голову в плечи, а лучше и вовсе сделаться невидимым. На вид господину было лет шестьдесят или около того, но, несмотря на солидный возраст, немощным он вовсе не выглядел. Виски припорошила серебристо-серая седина, на голове красовалась шапочка алхимика. Одет он был во всё чёрное, за исключением рубахи. На штанах и колете из потёртого сукна виднелись плохо замытые мучные пятна, а рубашка с закатанными по локоть рукавами – когда-то, по всей видимости, белая – посерела от времени, но выглядела целой и чистой. Башмаки у пожилого господина были разными, он сильно припадал на левую ногу и опирался на простую трость из тёмного дерева с округлым набалдашником. На его руке Элмерик приметил перстень с головой сокола (в точности такой же, как у Дэррека Драккона), а кожаный пояс украшала крупная пряжка с соколом, раскинувшим крылья.

– Меня зовут Патрик Мэй, но вы можете называть меня «мастер Патрик», – представился господин. – Я хозяин этой мельницы, а также с сегодняшнего дня и до самого Самайна буду одним из ваших наставников. Прошу прервать трапезу и выслушать меня очень внимательно. Дважды я повторять не буду.

Орсон с большим сожалением отодвинул тарелку, но успел запихать в рот ещё ломоть хлеба и теперь, похоже, решал, насколько прилично будет жевать перед носом у мастера Патрика, или лучше поднатужиться и проглотить весь кусок целиком.

– Всем вам оказана большая честь, – продолжил хозяин мельницы, не без усилия устраиваясь в кресле у камина; больную ногу он выставил вперёд, поближе к огню. – Кто не будет выказывать должного прилежания, никогда не станет Соколом. Не прошедший Испытание, возможно, лишится жизни или того хуже – рассудка. Опасности будут угрожать вам каждый день и каждый час. До конца могут дойти не все. Поэтому прямо сейчас у вас есть последняя возможность встать и уйти. Выход там.

Он направил набалдашник своей трости в сторону двери и замер, выжидая.

Элмерику показалось, что мастер Патрик говорит не от сердца, а будто по написанному. На тонких пальцах наставника он приметил въевшиеся в кожу тёмные пятна и следы мелких ожогов, какие бывают, когда работаешь с раскалёнными металлами без защиты. Да никакой он не мельник, а самый настоящий алхимик!

Никто, конечно же, не ушёл. Джеримэйн с интересом изучал видавшую виды поверхность дубового стола, Мартин в привычном жесте сложил руки на груди, а Орсон наконец-то сумел проглотить слишком большой кусок и выдохнул с облегчением. Стриженая девица, похожая на кошку, звякнула своей цепью и криво усмехнулась, словно говоря, что идти ей некуда. Прекрасная белокурая незнакомка с фиалковыми глазами с вызовом глянула на мастера Патрика, а румяная деревенская красотка подбоченилась и, хохотнув, искренне, но абсолютно невежливо, заявила:

– Не извольте сумневаться-то, господин мельник, среди нас трусов-то не водится! Как-никак знали-то, на что идём.

– Ценю это мнение, однако впредь попрошу без моего разрешения не высказываться, – нахмурился мастер Патрик. В этот миг от него повеяло таким холодом, что наглая девица вскочила и поклонилась, забормотав невнятные извинения.

– Сядь на место, Розмари, – разрешил мастер, – и продолжим. Подъём, отбой, время завтрака, обеда и ужина, равно как и время начала занятий, возвещает колокол. Помните: опоздавшие к трапезе остаются голодными, опоздавшие же к занятиям строго наказываются. Наказание определяю или я, или другой наставник. После заката запрещено выходить за пределы круга из защитных камней вокруг мельницы, спускаться с холма или ходить в деревню без спроса. Если же случилось так, что после заката вы оказались в деревне, лучше проситесь переночевать там и возвращайтесь с рассветом. Ясно?

Все закивали, а Орсон громким шёпотом уточнил у Мартина:

– Это п-потому, что в округе п-полно зловредных фейри?

– Это потому, что в округе полно того, что находится за гранью вашего понимания! – прогремел мастер Патрик, привставая. – И по ночам оно становится особенно опасным.

– П-п-простите… – Здоровяк потёр голову, как будто бы учитель отвесил ему хороший подзатыльник, хотя Элмерик точно видел со своего места, что мельник его и пальцем не тронул.

– Помните, что вы пока ещё новобранцы, а не Соколы. Вам предстоит научиться многим вещам, о которых вы раньше и помыслить не могли. Собственный перстень каждый из вас получит только после Испытания. Пока же я наделю вас особым знаком. Подойдите сюда, юноша. – Он указал тростью на Элмерика, и бард почувствовал, как предательски задрожали колени, а под ложечкой засосало от волнения.

Показывать страх было нельзя – засмеют. Джерри первым же будет… Он поднялся со скамьи, сделал несколько шагов на ватных ногах, остановился прямо перед мастером Патриком и, запоздало вспомнив о вежливости, склонил голову в лёгком поклоне.

Мельник-алхимик протянул руку, словно собираясь потрепать ученика по щеке, и Элмерик вдруг почувствовал сильное жжение там, где пальцы мастера Патрика коснулись его кожи. Будто бы к щеке приложили тлеющий уголёк. Он крепко сжал зубы, чтобы не вскрикнуть. Когда слёзы уже готовы были брызнуть из глаз, боль вдруг стихла, словно её и не было. Элмерик невольно схватился за щёку, но не ощутил ничего, кроме лёгкого тепла и покалывания.

– Добро пожаловать на мельницу, Элмерик Лаверн! – Мастер Патрик улыбнулся впервые за этот вечер и тут же посерьёзнел. – Следующий!

«Вот тебе и приветствие! – подумал бард, с кислой миной возвращаясь на своё место. – А чего ты хотел? Вина и прославляющих гимнов?»

Верзиле Орсону пришлось низко наклониться, чтобы мельник смог до него дотянуться. К чести великана, тот стоически выдержал боль, хотя и прошипел сквозь зубы что-то очень похожее на «б-болотные б-бесы». Наверное, тоже не хотел показать слабину перед той девушкой в цепях. На его щеке Элмерик увидел то, чего не мог разглядеть на себе: на правой скуле приятеля прямо под глазом проступило красноватое изображение сокола, напоминавшее родимое пятно, – совсем небольшое, размером с серебряную монету.

– Этот знак будет охранять вас, на случай если меня не будет рядом, – пояснил мастер Патрик. – От всего на свете он не защитит, но поможет вам противостоять чарам младших фейри, коих в лесу водится великое множество. Добро пожаловать, Орсон Глендауэр! Следующий!

И Джеримэйн, и Мартин стоически перенесли обжигающее прикосновение. Последний лишь с усмешкой уточнил, не останется ли потом следов, а то, дескать, он не уверен, что это украшение ему к лицу. Мастер Патрик со всей возможной серьёзностью заверил его, что магические метки после снятия следов не оставляют. В отличие от зубов и когтей болотных бесов, которые, как известно, в изобилии водятся в Чёрном лесу и непременно захотят отобедать глупцом, что явится к ним без хорошей защиты.

Элмерик отметил, что, приветствуя Джеримэйна и Мартина, мастер назвал лишь их личные имена, не упомянув родовых. Значит, эти двое принадлежали к самому низшему сословию. Впрочем, по закону Объединённых Королевств, люди могли лишиться родового имени, совершив серьёзное преступление (но это было уж точно не про Джерри: странно, что этот невоспитанный крестьянин вообще читать умел). А ещё Элмерик слышал, что тем низкорождённым или преступникам, кому посчастливилось стать королевскими ловчими, Его Величество лично даровал новое родовое имя, ибо негоже равнять тех, кто служит короне, со всяким сбродом.

Низкорождённой оказалась и Розмари, деревенская хохотушка. Почувствовав боль, она охнула, из глаз брызнули слёзы. По чёрным потёкам на щеках вмиг стало заметно, что она подводит веки угольной сажей, но Элмерик понимал: стоит кому-нибудь сейчас посмеяться над этим – и Розмари устроит насмешнику суровую взбучку. К счастью, потешаться над девушкой никто не решился.

Келликейт – та самая драная кошка в цепях – родового имени также удостоена не была, но тут, как понял Элмерик, дело было вовсе не в происхождении. Смертники по традиции отказывались от всех родственных связей, чтобы ещё больше не позорить семью. Признаться, барда немного беспокоило, что им придётся жить под одной крышей с преступницей. Но потом он рассудил, что, будь Келликейт предательницей короны или убийцей, Соколы вряд ли стали бы спасать её от правосудия. А коли так, то бояться нечего.

Нежную фиалку, чей вид заставил Элмерика замереть в глубоком восхищении, звали Брендалин Блайт. Уже после ухода мастера Патрика бард всё же осмелился подсесть к ней и предложить свой платок, чтобы девушка могла промокнуть слёзы. Бард поспешил успокоить красавицу, что охранный сокол на её щеке получился совсем маленьким, почти как мушка, и что он ей очень идёт, пусть даже не сомневается.

Так, за беседой выяснилось, что Брендалин – сирота. Мать её покинула этот мир, когда девушка была совсем маленькой, а отец, наверное, умер ещё раньше: его девушка не знала. Воспитанием Брендалин занималась бабка, а ещё дядя – известный алхимик; к Соколам же её взяли потому, что она хорошо разбиралась в травах и снадобьях. Дома она могла быть лишь помощницей дяди, а тут у неё был шанс стать хозяйкой своей жизни. Элмерик не преминул восхититься силой её духа, чем вызвал благосклонную улыбку.

Ещё оказалось, что Брендалин всей душой обожает музыку и танцы. Но только Элмерик принялся было рассказывать ей о своих победах на поэтических состязаниях, как Розмари немедленно встряла в их разговор и поспешила заявить, что она тоже любит музыку и танцы. Да-да, всей душой. Особенно холмогорские. Говорила она, к сожалению, громко – так что услышал Орсон. Тот на радостях захлопал в ладоши, а Мартин сам вызвался сбегать к мастеру Патрику и испросить разрешения устроить небольшое гулянье в честь Лугнасада. Всё равно учёба начнётся только завтра, а сегодня вечером почему бы не отметить их знакомство и начало новой удивительной жизни?

Суровый мельник, как ни странно, возражать не стал. Кто знает, в чём тут было дело: то ли в холмогорских корнях самого мастера Патрика (всем известно, что холмогорцы пуще прочих ценят хорошую музыку, танцы и добрый эль), то ли в обаянии улыбчивого посланника, но из каморки под самой крышей Мартин вернулся с увесистым бочонком на плече и возвестил, что учитель передал новичкам щедрые дары и велел выпить эля за его доброе здравие, только сильно не напиваться. Оставалось лишь как можно скорее претворить это в жизнь.

Этим вечером Элмерик напелся вдоволь, наигрался до боли в пальцах на арфе и на флейте. Жаль только, что, кроме него, никто не был обучен музыке, поэтому потанцевать с прекрасной Брендалин ему так и не довелось, и это его весьма опечалило. А вот Мартин, напротив, слишком часто отплясывал с ней, что удручало.

Элмерику было жаль Келликейт, которая, подобрав цепь, попробовала было пуститься в холмогорскую джигу вокруг стола, но уже на втором круге не удержала тяжёлые звенья, споткнулась и непременно упала бы, если бы Орсон её не подхватил. После этого девушка извинилась и поспешно покинула залу, сказав, что отправляется спать.

Джеримэйн же в общем веселье участия не принимал. Он сидел в углу в одиночестве и потягивал эль. По тем завистливым взглядам, которыми Джерри одаривал Соколят, Элмерик заподозрил, что тот просто не умеет танцевать, но признаться стесняется. И поделом! Нечего нос задирать было!

Они закончили веселиться лишь под утро, когда на востоке начало светлеть, а за окном запели птицы. До подъёма оставалось не более пары часов. Элмерик вызвался проводить Брендалин до комнаты девочек, но тут, к его немалой досаде, выяснилось, что провожать придётся ещё и Розмари. Он думал было попросить кого-то из приятелей отвлечь назойливую девицу, однако момент был откровенно неудачным: Орсон как раз захрапел прямо за столом, и Мартин с Джеримэйном тщетно пытались его растолкать, чтобы не волочь тяжёлого верзилу до кровати. Вот кто бы мог подумать, что такому большому парню достаточно всего пары кружек – и он уже валится с ног?

Не дождавшись помощи, Элмерик сам проводил девушек и вежливо попрощался с ними до утра. Брендалин выразила надежду, что такой дивный вечер на мельнице ещё повторится, и тогда ей, может, удастся потанцевать с Элмериком, а музыкантом будет кто-нибудь другой. Розмари же заявила, что не встречала барда лучше. По её мнению (а уж она-то разбирается!), Элмерик мог с лёгкостью заткнуть за пояс половину именитых арфистов Трёх Долин. Они собирались ещё долго обмениваться любезностями, но их голоса разбудили Келликейт, которая довольно грубо велела всем отправляться по кроватям и заткнуться, дабы не мешать добрым людям смотреть добрые сны.

Как ни странно, сны после такого напутствия оказались действительно добрыми. Едва коснувшись головой подушки, Элмерик увидел зелёные луга, поросшие клевером и мелкими колокольчиками – нежно-сиреневыми и фиалковыми, как глаза прекрасной Брендалин. На лугу паслась белоснежная лошадь – явно фейских кровей, – и появившаяся из ниоткуда леди Брендалин очень хотела покататься, но глупое животное шарахалось от неё, никак не даваясь в руки. Тогда Элмерик накинул уздечку на голову лошади, успокоил её ласковыми словами и подвёл к своей милой даме, а потом протянул руку, помогая ей взобраться на спину скакуна, прежде не знавшего седла. В этот момент над лугом разнёсся переливчатый звон сотни больших и маленьких колокольчиков, несущийся будто из-под холма. Элмерик моргнул – и всё исчезло. Только уже знакомый, громкий до боли в висках звон возвещал, что пора вставать, заправлять постель и собираться к завтраку.

3.

После Лугнасада наконец-то распогодилось, дожди почти прекратились, дороги подсохли. И пусть над Чёрным Лесом каждый день ходили тяжёлые низкие тучи, иногда сквозь них всё же проглядывало тёплое летнее солнце. Ночами вдалеке ворчал гром и в небесах полыхали зарницы, а по утрам макушки елей окутывала туманная дымка, словно напоминание о приближающейся осени. В этом году она обещала быть ранней.

Элмерик провёл на мельнице уже целых пять дней, но ещё не выучил ни единого заклятия. После завтрака мастер Патрик отводил всех семерых учеников наверх – в комнатку под крутым скатом крыши, служившую библиотекой. Здесь было душно и пыльно, по углам свисали клочья паутины; но даже постоянный шум мельничного колеса мешал меньше, чем жужжание многочисленных мух: с их вражескими полчищами не могла справиться и вся армия местных пауков. Библиотека выглядела настолько запущенной, что даже Элмерику, всякое повидавшему за годы странствий, это показалось странным: во всём остальном доме был какой-никакой, но всё же порядок. Впрочем, странного в деревне (Элмерик недавно узнал, что та называется просто и незатейливо: Чернолесье) хватало: ночами за оградой выли волки (барду хотелось надеяться, что это именно волки, а не кто-нибудь похуже), в шуме деревьев часто слышался невнятный шёпот, а вдалеке меж ветвей то и дело вспыхивали зеленоватые огни.

Учёба едва началась, однако всё больше разочаровывала его с каждым днём. Свитки, которые нужно было непременно прочитать до обеда, казались нудными до зубовного скрежета. В одних были старые сказки и легенды, которые впору было читать малым детям, в других рассказывалось о многочисленных деревьях, произраставших в Чёрном лесу. Так, Элмерик узнал, что ежевика является символом хитрости, а орешник даёт чародею мудрость, но ни один из текстов не объяснял, как что-либо из этого можно заполучить. Ни особых слов, ни рецептов для волшебного отвара – ничего.

Когда закончились деревья, начались птицы. А затем они принялись заучивать названия самых известных замков Объединённых Королевств (которые любой образованный человек и так знал), а также старых крепостей, давно разрушившихся до основания, а может, и вовсе никогда не построенных в этом мире (что, по мнению Элмерика, казалось сущей бессмыслицей). Но хуже всего было, что все названия следовало зубрить не только на наречиях Объединённых Королевств, но и на эльфийском, который мало того, что считался почти мёртвым (в Королевствах давно не видели живого эльфа, говорившего только на родном языке), так ещё был и весьма сложным для произношения. А мастер Патрик к тому же постоянно придирался, заставляя всех, у кого не получалось запомнить мудрёные слова, проводить в библиотеке лишние часы.

После обеда мельник раздавал Соколятам самые обычные поручения, никак не связанные с чародейством: одних отправлял в сад лекарственных трав на полив и прополку, другим велел чистить и вычёсывать лошадей (работа на конюшне пришлась Элмерику по душе, и особенно ему понравилась небольшая пегая лошадка по кличке Ольха), третьих посылал в деревню с поручением забрать у кузнеца свёрток и, конечно, не сметь в него заглядывать на обратном пути. Иногда из деревни нужно было сопроводить телегу с мешками: местные жители расплачивались едой за помол и «иные услуги», о которых говорили только шёпотом. За пару таких визитов Элмерик убедился, что в Чернолесье мастера Патрика очень уважали, хотя и побаивались, за глаза называя «колдуном с мельницы».

Новобранцы брались за поручения неохотно, но спорить с наставником никто не осмеливался, и недовольство росло с каждым днём. Элмерик знал наверняка – как и многим бардам, ему было легко угадывать настроения окружающих.

Одна лишь Розмари чувствовала себя на мельнице как рыба в воде. Она вставала ещё до утреннего колокола, вместе с пением петухов. Подвязав непослушные волосы платком, шла к колодцу за водой, по дороге поднимая с тропинки нападавшие за ночь яблоки и собирая в курятнике свежие яйца. Уже в доме, надев передник, она подметала полы, выгребая изо всех щелей вездесущую мучную пыль. В самые первые дни Розмари умудрилась до блеска отмыть в ручье все старые засаленные котлы, оттереть от кухонных стен печную сажу и начистить каминную решётку так, что та засияла, как новенькая.

Когда же мастер Патрик сказал, что она не обязана это делать (на мельнице, вообще-то, и без неё есть кому прибраться), девушка страшно обиделась и заявила:

– Ваша прислуга-то дела своего не знает: вона сколько грязищи-то оставляет! И готовит-то невкусно – простите, мастер, но это так! Я и то могла бы лучше.

Мельник хотел было возразить, да потом махнул рукой: