Эльфийский подменыш

– Вот идиоты-то!

Но соперников было уже не остановить.

Приложив серебряную флейту к губам, Элмерик заиграл зачарованную мелодию и ступил на скользкую корягу, сплошь покрытую водорослями. Из воды высунулся всё тот же узловатый корешок. Он попытался обвить ногу барда под коленом, но, заслышав музыку, замер в нерешительности, а потом быстро скрылся в глубине, забрав с собой и корягу. Элмерик едва успел прыгнуть на следующую кочку, как к нему опять потянулись два зелёных стебля. Продвигаться приходилось осторожно. Варианта вернуться назад тем же путём не было. В любое мгновение он рисковал упасть в мутные тёмные воды, жаждавшие добычи. Прекратить играть на флейте означало бы верную смерть. Вскоре бард понял, что соревнование ему никак не выиграть. Живым бы остаться – и то хорошо!

Джеримэйн же прошёл по тинистой поверхности озера, наоборот, спокойно и уверенно. Он вытер нож о штанину, подышал на лезвие так, чтобы то запотело, и начертил на нём пальцем какой-то символ. Затем повернул нож рукоятью вперёд и выписал прямо перед собой в воздухе несколько фэд огама – магического алфавита, которым издревле пользовались смертные волшебники. Это была не дикая магия, а разрешённое колдовство, однако впечатляло оно ничуть не меньше. Фэды засияли, постепенно растворяясь и осыпаясь золотыми искрами по краям. Болотные огоньки, казалось, даже потускнели от зависти. Стоило краям заклинания немного расплыться, Джерри тут же подновлял черты знаков – и ни один хищный корень не мог проникнуть сквозь невидимую колдовскую преграду. Болотные бесы было потянули к нему свои бледные руки, но обожглись и, ворча, уползли на глубину. Он добрался до середины озера первым, просунул руку внутрь клети, и Розмари отчаянно вцепилась в его ладонь.

Элмерик, подоспевший спустя несколько минут, ухватился за кокон с другой стороны. И как раз вовремя: путеводное заклятие окончательно рассеялось, и островок, на котором они стояли, дрогнул под ногами, собираясь уйти на дно.

– Быстрее залазьте наверх-то! – выкрикнула Розмари, выпуская руку Джеримэйна.

Оба спасителя (один с флейтой за поясом, другой с ножом в зубах) немедленно последовали её совету.

Они успели в последний миг: островок погрузился в воду, оставив вместо себя лишь несколько крупных пузырей на поверхности, один из которых напоследок плюнул болотной тиной Элмерику прямо в лицо. Бард наспех утёрся рукавом рубахи и, тяжело дыша, вскарабкался как можно выше. Под их весом кокон опустился, став ещё на несколько дюймов ближе к воде. Толстый стебель угрожающе затрещал, но выдержал. Знак Соколов на щеке отозвался неприятным жжением – будто крапивой по лицу полоснули. Элмерик едва успел перевести дух, как в голову закралась ужасная мысль, заставившая его подпрыгнуть на месте и ещё сильнее раскачать кокон:

– Брендалин же была с тобой! Где она?!

Буйное воображение Элмерика уже нарисовало картину страшной гибели девушки, но Розмари, скорчив недовольную мину, поспешила его успокоить:

– Ой, ну всё в порядке с твоей фиалкой-то… По крайней мере, было несколько часов назад, когда мы разошлись в разные стороны-то.

– Вы поссорились? – первым догадался Джеримэйн.

Он устроился в сплетении ветвей, широко расставив ноги. Элмерик, вынужденный ютиться на меньшей части кокона, ткнул его кулаком в бок, намекая, что неплохо было бы подвинуться, но Джерри даже ухом не повёл.

– Она наговорила мне кучу всякого-то и убежала, – наябедничала Розмари, щелчком сбивая с плеча мелкую гусеницу. – А я-то всего лишь спросила, будет ли она искать-то Келликейт или травки свои рвать. Кстати, участвовать в поисках она и не собиралась-то!

– Как это? – удивился Элмерик. От постоянной качки его начинало мутить, и он старался не смотреть вниз. – Ты, наверное, что-то путаешь, Роз.

– Ничё я не путаю-то! Она прямо так-то и сказала: дескать, нет мне дела-то до этой вашей кошки драной, ищите-то её сами! А я ей – мол, не говори так! Вдруг сама пропадёшь-то – хорошо ли тебе будет, коли тебя никто спасать не станет-то? А она такая фыркнула, что вона Рик-то станет, куда он денется! Ну а дальше-то слово за слово – поцапались мы и разбежались-то.

Элмерик не мог сдержать улыбку: выходит, Брендалин верила в него. А значит, и он будет верить в неё.

– Думаю, у неё были причины так поступить! – заявил он.

Бард выпрямил спину, хотя, сидя на коконе, это было не так просто сделать. Он уже напредставлял себя рыцарем в сияющих доспехах, защищающим прекрасную даму. Вот только защищать её приходилось от другой дамы, что несколько смущало. Элмерик решил, что Розмари наверняка была груба, – вот Брендалин и не выдержала. Некоторым низкорождённым стоило бы поучиться манерам. Но вслух он этого, конечно, говорить не стал.

Розмари уже было открыла рот, чтобы возразить, но тут её перебил Джеримэйн:

– Да ну к бесам вашу Брендалин! Потом разберётесь. Лучше подумайте, как нам достать эту глупую бабочку из кокона и самим не застрять!

– Сам иди ты к бесам-то! – Розмари обиделась на «глупую бабочку». – Вона они как раз недалече поджидают.

Внизу что-то булькнуло. Сквозь мутную толщу воды Элмерик отчётливо увидел подёрнутые белёсой плёнкой немигающие глаза. Бесы всё ещё не решались напасть, но уже в открытую следили за жертвами. Они таращили выпуклые глаза, покрытые белёсой плёнкой, играли длинными когтями, облизывали бледные губы тонким языком и щерили зубастые пасти. Любая ошибка могла стать роковой. Как и промедление.

– Что, если ты будешь резать корни с ветками ножом, а я сыграю на флейте? – предложил Элмерик. Он злился, что Джерри посмел говорить о леди с пренебрежением, но сейчас было не время ссориться. – Я придумал, как можно улучшить мелодию от сорняков.

– Хм… ну давай попробуем. – Джерри перехватил нож и продел кисть сквозь верёвку (Элмерик только сейчас заметил столь удобную мелочь), привязанную к рукояти, – для надёжности.

– Я тоже подсоблю-то, чем смогу, – шмыгнула носом Розмари. – Не думайте-то, я не совсем беспомощная-то!

Она оторвала ещё несколько побегов, но на их месте, словно насмехаясь над её усилиями, тут же появились новые. На некоторых старых стеблях Элмерик заметил не только черешки оборванных листьев, но и даже следы зубов. На ладонях у девушки набухали волдыри, губы потрескались, а в уголке рта из ссадины сочилась кровь.

Бард хотел было заметить, что её усилия совершенно напрасны и лучше бы ей не губить зря руки, но Розмари сложила оторванные листочки крест-накрест и что-то зашептала. Элмерик подумал, что мог недооценить девушку: она наверняка знала какое-то тайное колдовство, иначе для чего бы её взяли к Соколам? Уж явно не на кухне помогать…

Джеримэйн ловко орудовал ножом, срезая стебли. Их сок оказался ядовитым, и вскоре его руки тоже покрылись волдырями, но Джерри не жаловался – лишь скрипел зубами и затейливо ругался, отчего все прочие краснели. Музыка замедляла скорость, с которой росли хищные растения, но, увы, она не могла совсем остановить их. Отрезанные побеги, пускай не сразу, но всё же начинали ветвиться; замершие почки лопались, и из них появлялись свежие листки. Розмари не отставала от товарищей, даже превзошла их обоих: корешки, которых касалась девушка, покрывались жёлтыми пятнами, засыхали и отваливались, однако новые не вырастали. Это была самая настоящая дикая магия! Элмерик заметил неприкрытую зависть в глазах Джеримэйна и усмехнулся. Втроём они почти расчистили путь на волю, когда Розмари вдруг выронила из рук сложенные листки.

– Я передохну немножко, – слабым голосом сказала она, прикрывая глаза. – Вы же управитесь пока без меня-то?

– Эй, Роз, не вздумай спать! – Джеримэйн просунул руку в кокон и принялся трясти её за плечо. – Без тебя нам крышка!

– Да не сплю я! – Девушка отпихнула его руку, но глаза открыть даже не подумала. – Просто притомилась-то. С порчей-то всегда так, тяжко это…

Вот оно что – порча! Элмерик брезгливо скривил губы и едва не взял фальшивую ноту. Тех, кто занимался наведением болезней, издавна презирали другие чародеи. Нехорошее это дело, дурное. И поговаривали, что самому колдуну сотворённое зло возвращалось сторицей… Розмари не увидела его гримасу но, видимо, почувствовала напряжение и решила объяснить:

– Это называется мучнистая роса и жёлтая сухотка. Так ведьмы заставляют рожь и ячмень хворать-то, а садовые деревья-то – сохнуть и сбрасывать недозревшие плоды. Сильная ведьма может загубить весь урожай на корню. Чтобы скот-то уморить, схожие наговоры творят. Моя матушка-то была сильной ведьмой и могла такую ядрёную порчу навести, что не всякий учёный чародей сымет-то. А я ни-ни! Только если очень надо-то.

– Так вот она какая, деревенская магия… – пробормотал Джерри. – Я слышал, она похожа на дикую, но для низкорождённых.

Если он и хотел кого обидеть, то ему не удалось: в его речи слишком уж явно сквозило восхищение. Розмари, почувствовав нотки одобрения в голосе, расцвела, даже несмотря на болезненную бледность.

– А ты думал, она только эльфам даётся-то? – хмыкнула она. – Да деревенские-то бабы вовсю балуются-то дикой магией. А уж если в верный день наговор читать, то и любая городская дурочка-то управится.

– Ты имеешь в виду лунный день? – с восторгом уточнил Джеримэйн, свешиваясь с кокона.

– Ага. И место тоже важно. Одни упрочают волшбу, а другие, наоборот, сводят на нет. Все знахарки-то это знают.

– Вам не кажется, что сейчас не время устраивать встречу любителей запретной магии? – пробурчал Элмерик, отрываясь от игры на флейте.

– А ты лучше заткнись и играй, – посоветовал Джеримэйн, скаля зубы. – Смотри, вон те почки опять как бешеные полезли.

– Сам бы поиграл! – огрызнулся бард. – У меня уже губы онемели.

– Да пробовал я. – Джерри нарочито широко развёл руками и едва не свалился в воду, но вовремя успел уцепиться за ветку. – Не вышло. Слуха, говорят, нет. Не быть мне площадным комедиантом.

– От твоей мрачной рожи люди бы шарахались! – не удержался Элмерик, удивлённый неожиданным признанием. – Ну сам посуди: какой из тебя комедиант?

– Вот я и говорю: никакой, – неожиданно легко согласился Джерри, подтягиваясь на ветках. – А на подмостках и без меня хватает шпаны бесталанной…

Элмерик решил не принимать это на свой счёт. Себе он цену знал: как-никак целых пять лет зарабатывал на жизнь игрой на арфе и флейте. На его пути встречались и более выдающиеся музыканты, у которых и поучиться не грех, но безголосых неумех было гораздо больше.

В тишине, лишь изредка нарушаемой всплесками болотной воды, они продолжали войну с буйной растительностью ещё около получаса, пока все трое окончательно не выбились из сил. Похвастаться было особо нечем: за всё время железом и колдовством им удалось прорубить в коконе совсем небольшую прореху. Окажись пленницей болотных бесов не пышка Розмари, а хрупкая Келликейт – возможно, это и сработало бы. Но девушка, попытавшись выбраться, почти сразу же застряла. Зацепившись за сучок, рукав ярко-оранжевого платья предательски затрещал, рубашка съехала с плеча сильнее, чем следовало бы, и Элмерик, покраснев, поспешил отвернуться.

– Бросьте, я не пролезу-то! – Розмари отпрянула, и кокон снова немного просел. – Уходите! Вы ещё можете вскарабкаться-то по стеблю и добраться-то до твёрдой земли. Только ветки смотрите, чтоб покрепче были-то.

Речь её звучала медленнее, будто бы девушка с трудом подбирала нужные слова. Элмерик только сейчас разглядел и с ужасом осознал, что проклятые стебли всё это время не просто держали Розмари в плену. Они прокалывали кожу шипами, вытягивая кровь, а вместе с ней – и саму жизнь. Девушка смогла продержаться дольше, чем любой другой на её месте, но теперь силы Розмари были на исходе.

Джеримэйн, вооружённый ножом, ещё боролся, обрубая побеги лозы-упыря. Но всё было зря: на месте срезанных стеблей тут же вырастали новые. В лесу совсем стемнело, наступившая ночь лишила силы чародейскую музыку, но Элмерик продолжал играть на флейте. Он делал это лишь потому, что боялся разрыдаться от безысходности, если вдруг перестанет.