Академия Малхэм Мур. Мой сводный враг

– А отец? – спрашивает она. Губы, подведённые алой помадой расходятся в хищном оскале. – Малхэм Мур – дорогая, идеальная школа жизни. Механизм, что на выходе даёт сильного, волевого, закалённого и готового ко всем жизненным перипетиям человека. Наследника, что может встать у руля семейного бизнеса сразу с академической скамьи. Вот главная цель всего этого. Помни об этом и… выбирай свою сторону ещё до начала “Охоты”.

Глава 7 Хочу стать невидимкой

Почему в нашем магическом мире нет кристалла невидимости?

“А вдруг он есть, но на каком-то правительственном уровне, эти все “совершенно секретно” и прочие загадочные вещи?”

Вот бы мне такой кристалл. Да, я с удовольствием бы его применила, потому что Бри и миссис Галахер были правы: столовая Малхэм Мура не что иное, как место водопоя в период засухи: кажется, никто ни на кого не нападёт, но роли, место, как и положение в “пищевой” цепи строго распределены.

Конечно же, я не пришла в числе первых, и теперь, как, впрочем, и все перваки, служу объектом наблюдения старших курсов. Хотя для нас они также интересны. Это как жертва, притаившись, следит за тем, когда хищник сорвётся в стремительную атаку.

Пока стою в очереди на раздатке, наблюдаю за расстановкой сил: по левую сторону, у самых красивых окон, что мне приходилось видеть, – два больших круглых стола. Между ними и правда размещена декоративная инсталляция из живых растений, причудливо сформированных в знак бесконечности. За одним из столов замечаю сводного. Сперва мне кажется, что Эйдан меня не видит вовсе, но нет, проходит всего лишь секунда, как наши глаза встречаются. Сердце странным делом болезненно сжимается и камнем ухает вниз.

“Эх ты, а мог ведь и правда сделать всё, чтобы я легче освоилась. Даже не брал бы в свой… клан, стоило просто рассказать, как сделала Бри”.

Обида оседает на языке горьким послевкусием. Я надеюсь, что он отведёт взгляд первым, но нет, лишь прищуривается зло.

“Да пожалуйста!”

Разрываю зрительный контакт, чувствуя кожей, что за мной наблюдает не только он. За соседним столом… Миранда, точно копируя прищур сводного, стреляет взглядом то в мою сторону, то в его. Заметила-таки наши гляделки.

Это может быть опасно. Ничего нет хуже женских подозрений, ревности и мести. Даже если повода для всего этого букета нет.

То, что у него есть невеста, странным образом раздражает. Неужели в их мире браки на самом деле заключаются ещё в детстве? Серьёзно? Как в средневековье каком-то, честное слово…

Фыркаю себе под нос, продвигаясь в очереди. Что ж… Эйдан за одним столом, Миранда за противоположным. Как так? Они в разных клубах, или это именно то, о чём говорила Бри, что им позволено сидеть кто где хочет? Тогда где Макс?

Оглядываю столовую, но его ещё нет.

“А вдруг он и вовсе не обедает?”

– Что берём? – из мыслей выводит приятный голос молодой женщины. Глаза, как и у меня, серые, лучатся дружелюбием.

“Или ты просто выдаёшь желаемое за действительное!”

– А что посоветуете? – улыбаюсь в ответ.

– Пробовали хантингтонский непоседливый пирог?

– Непоседливый?

– Или дёргающийся, – пожимает плечами, – по-разному называют. Но это очень вкусно.

– Давайте, с удовольствием попробую. А почему его так называют?

– Его начинка внутри постоянно трясётся и дёргается, как малолетнее дитя, которое пытаются заставить сидеть на месте дольше пяти минут, – смеётся заливисто, – ой… простите, разболталась, дурочка. – Тут же опускает взгляд.

– Я же сама спросила, – добавляю поспешно. – Мне интересно.

– Ваш пирог, мисс…

– Гревье. Люка Гревье. А вас?

– Джеки! – предупреждающий окрик соседки разрушает атмосферу полностью.

– Пирог, мисс Гревье.

– Спасибо, Джеки. – Она вскидывает голову, а я не могу сдержать улыбку. Подмигнув ей на прощание, с подносом в руках, разворачиваюсь и замираю.

Обвожу ещё раз взглядом зал. Ну точно поле боя. У стены парочка свободных столов, видимо, та самая “серая зона” для неопределившихся. Неподалёку от них, действительно рядом с окном сбора грязной посуды и мусорными баками, такой же большой круглый стол с отбросами.

Несправедливо. Низко! Дико! Почему я не могу сидеть там, где хочу? Кто придумал всё это? Почему все следуют странным правилам, и никто не пытается это изменить?

– Эй, чего замерла? – в спину летит тихое. – Разве не рассказали, куда нам топать?

– Рассказали.

Но я не уверена, что хочу именно туда.

За столом отбросов весело. Кажется, там даже дышится свободнее. Они, в отличие от снобских Диких и Змей, чувствуют себя действительно свободными и хозяевами жизни. Парни, девушки, все в форме, но у каждого есть своя изюминка и стиль. У кого-то юбка покороче, у кого-то совершенно невообразимо стянутая в узел блуза на пупке. Парни в вытянутых поверх брюк рубашках… Девушка с голубыми волосами слушает музыку в наушниках, кажется, никого не замечая, пишет что-то в чёрный блокнот, но за руку её держит парень, весь в тату и пирсинге. Такой себе проводник в реальный мир, он поглаживает кончики её пальцев и улыбается, при этом разговаривая с соседом. Ещё одна девчонка, высокая, почти как Бри, шутливо толкается, словно в спарринге с соседкой, берёт в захват и ерошит ей волосы. Среди них сама Бригитта, видимо, она читает нечто такое на моём лице, хмурится, едва заметно качает головой и стреляет взглядом влево. Там серая зона, да. Моё место, пока что. А дальше что? Змеи, Дикие? Отбросы?

Я никогда не интересовалась аристократическими замашками, правилами этими. Меня никогда не волновали бренды, очевидно же, где моё место. Но также я знаю, что откровенный, демонстративный выбор сейчас не поможет мне разобраться в том, что происходит не только здесь, но и в моей семье. Мортимеры. Мама. Эйдан. Зачем-то же Мэддок меня устроил именно в Мур. Всему должна быть причина.

Пожалуй, начнём с того, что от меня все ожидают. Иду с дёргающимся пирогом к столам перваков, в серую зону.

Что ж, я сделала свой ход.

Глава 8 МАКС Латимер

– Удачной “Охоты”, Латимер. – Глава Диких отталкивается от мшистой стены фамильного склепа, полосует меня высокомерно-насмешливым взглядом и скрывается в зелёном лабиринте. Кусты смыкаются за его спиной, как будто зелень пожрала высокую фигуру человека. Пусть бы и правда пожрала, но здесь всё кругом лояльно его роду и крови! Ненавижу.

До того как стать академией, замок и земли вокруг принадлежали нам, Латимерам, потом проклятые Йорки развязали войну, стали новыми правителями Англии, моего предка казнили, а земли и титул передали Мортимерам – верным псам новой короны, чей младший сын получил в жёны последнюю из нашего рода – Анну. Ей, к слову, было всего четырнадцать. И она видела, как будущий муж убил её отца и брата. Неудивительно, что любви у молодожёнов не вышло, а детей Анна вырастила в ненависти к завоевателю-мужу и всем его родственничкам.

Позже, когда Йорков снова смели с престола, имя Латимеров реабилитировали, вернули титул, фамилию и ровно половину имущества. Вторая так и осталась во власти Мортимеров, как залог единства двух сильнейших родов и легитимности власти нового короля. Спорный замок поделить не вышло, и его перестроили по приказу монарха под академию, обозначив основателями сразу две фамилии. С тех пор в стенах вуза ведётся вечная борьба между двумя очень влиятельными родами, каждый из которых однажды стоял у самого английского престола.

Когда первые студенты вошли в эти стены, Мортимеры и Латимеры пытались перетянуть как можно больше людей под свои метафорические знамёна. Тогда и состоялась первая “Охота” – отбор смелых, сильных, магически одарённых. Каждый хотел получить лучших из лучших, оставив противника с носом хоть здесь, раз открыто воевать уже было нельзя. Так появились Дикие и Змеи.

Склеп сначала хотели перезахоронить, но потом посчитали кощунством и оставили как есть, отделив от основного здания академии живым лабиринтом. Многовековые заросли не каждого пропускали, да и желания ходить в заброшенный, проклятый, как называли его теперь студенты, склеп ни у кого обычно не возникало.

Я глажу серо-зелёный, потрескавшийся камень. Старые плиты холодят ладонь. Анна Исабелла Латимер – единственная выжившая в той войне девочка, не позволившая нашему роду угаснуть. Темноволосая с голубыми глазами – в нашем доме сохранился её портрет. Красивая, холодная и, судя по пойманному художником взгляду, бесконечно одинокая. В детстве я подолгу сидел у её портрета. Помню, как тянуло к нему, как будто кто-то звал меня. Её же я первой и нарисовал. Половина лица женская, а вторая ястребиная. Отец говорит, она тоже рисовала.

– Удачной “Охоты”, бабушка. – Камень, конечно, не отзывается. Там, под плитой, давно уж всё превратилось в прах за столько веков, но я люблю приходить в затянутый лозой склеп. Здесь спокойно и тихо. Никто не мешает думать, и почти никогда не забредают чужаки. Можно расслабиться и побыть собой. Иногда это очень нужно.

Забавно, но именно Анна Латимер назвала своего мужа Диким. А он её – ядовитой Змеёй. По крайней мере, так рассказывают детям из поколения в поколение. Как было на самом деле, едва ли кто-то помнит, но разве не всё в истории так? Что покрылось пылью времени, всегда искажено чьим-то восприятием. Всё записанное и сказанное записано и сказано людьми, а я за всю жизнь не встречал ни одного абсолютно беспристрастного человека.

Лабиринт послушно пропускает меня внутрь. Всё верно. Это моя земля, и всё здесь преданно мне. И Мортимерам, чтоб их черви поели. Впрочем, у меня теперь есть кое-что, что заставит Эйдана понервничать. Эта “Охота” будет куда интереснее прошлой, верно, Дан? Когда-то давно Мортимеры забрали у нас девушку. Пришло время исторической справедливости. И время обеда тоже пришло. Я не голоден, но в столовой наверняка будет мисс Гревье. Это ли не повод выпить чаю и съесть пару французских булок.

8.1 Макс и Люка