Избранное. Сборник

Но они не напоят иссушённое время.
Каждую минуту
Возводящее вокруг меня склеп.
Но взгляни, я борюсь,
И моя кровь не вода.
Моя кровь не вода.

Говорят, в преисподней
Демоны со смехом выдирают у ангелов крылья,
Чтобы они не вернули тебя
В мои объятия.

А я роняю каплями секунды одиночества,
Но они не напоят иссушённое время.
А я роняю каплями секунды одиночества,
Но они не напоят иссушённое время.
И ежеминутно
Растёт стена между мной и миром.
Но взгляни, я борюсь,
И моя кровь не вода.
Моя кровь не вода.

Глаза неба-
Белоснежные облака в прохладной бирюзе.
И ни малейшего следа Бога
Среди пёрышек в синеве.
Глаза неба-
Белоснежные облака в прохладной бирюзе.
И ни малейшего следа Бога
Среди пёрышек в синеве.

03 (роман «Перекрёстки детства»)

«Дорогой друг, я теперь очень мало сплю. Во сне приходиться отвечать на вопросы, которых я стараюсь избегать, бодрствуя»

Маркиз де Норпуа «Письма»

Детство, да и вся моя последующая жизнь неразрывно связана с местностью, где я провёл свои первые семнадцать лет. И хотя потом я уехал в город, возвращался в родную деревушку редко и неохотно, но смог заново обрести её уже тогда, когда будущее утекало сквозь пальцы, а дни с каждым прожитым месяцем неслись стремительнее, напоминая реку, катящую меж заливных сочных лугов, важно нёсшую вперёд, в неведомое, отражающиеся в ней облака, набирающую на перекатах невероятную скорость, дробящуюся, рассыпающуюся отдельными струями, хлёстко бьющими по стопам путника. И качался в мёртвой воде звездопад… Открытие это, в некоторой степени, помогло мне вернуть то, чего я был лишён многие годы, чего не хватало, и к чему я бессознательно тянулся. Тянулся, высматривал, и не находил, ибо слишком поздно осознал, что в молодости человек так же одинок, как и в старости, несмотря на наличие рядом людей, называющих себя друзьями. «Я один. Всё тонет в фарисействе». Попытка преодолеть неизбывное одиночество в юности приводит к поискам любимой женщины, которой не страшно признаться в том, чем не поделишься с другими, рискуя обнаружить в её широко раскрытых глазах недоумение и непонимание; а на закате – к стремлению отыскать кого—то готового внимать тебе, и пусть, даже, элементарно, сделать вид, будто услышал твои откровения. Однако, по недоумённому пожатию плечами, по чуть дрогнувшим в сардонической улыбке уголкам плохо пробритых губ невольного собеседника, становится ясно: с возрастом ты не только не обрёл искомого, но и растерял найденное. И поэтому, остаётся лишь молча умирать. Не потому, что нечего сказать, а ведь, большинству тривиально нечего сказать, а просто оттого, что сказать некому. Некому из тех, кто в состоянии продегустировать шабли? со льдом.

Порой я сомневаюсь, существуют ли они вообще.

Соната Вентейля (сб. «Без раскаяния»)

Ты приснилась мне пристроившейся мимоходом за скуластым роялем,

С остро отточенным непоседливым карандашиком за ушком.

На твоём безымянном пальчике, отмеченном чернилами с оброненного Цветаевой пера

В свете софитов тускло поблёскивала паутинка обручального колечка,

Подаренного восторженным поклонником двадцать лет назад.

А за моим ухом торчала мятая кубинская сигарета «Лигерос»

С ленточным фильтром,

Привезённая в надорванной пачке с золотистым корабликом

Из белых ночей перестроечно—бурлящего пенного Питера,

И карман твидового пиджака жгла фляжка с армянским коньяком.

Оглядывая пустой зал, ты кидала мне:

«Не уходи, я скоро», и что-то черкала в разложенной на коленях партитуре,

Пытаясь исполнить отредактированное.

Но рояль оказался расстроенным

И «до» малой октавы постоянно западала.

Ты возмущённо восклицала:

«Разве на корыте исполняют классику?!»

И торопливо переводила разговор на Менуэт

Из Дивертисмента Моцарта.

А я, отхлёбывая из фляжки, кивал, морщился и просил

Порадовать меня сонатой Вентейля.

После секундного замешательства ты ссылалась на потерю нот

И бережно опускала крышку на утомлённые клавиши.

А я взбегал на сцену, щёлкал пальцами, и меж ними сверкала фольга

Оставленного кем-то на соседнем сиденье пакетика кофе «3 в 1».

«Составишь компанию?» – галантно кланялся я.

Но вместо ответа ты повисала у меня на шее,

И целовала мои запечатанные временем веки до тех пор,

Пока я не просыпался от слёз.