Фридайвер в жизнь. Миллиард счастливых вдохов

Не виделись они давненько, хоть и живут в одном районе. Северный – на Антарктической улице, Южный – в Антарктидном переулке. Окна Северного полюса выходили на юг, выглядываешь, а там – очаровательное благолепие!

Бирюзовое море плещется психоделично всеми цветами радуги рыбки мандаринки. Ванильные пляжи виляют призывно нежными изгибами песка Хонокалани на Гавайях. Перламутровые облака висят загадочно, как перевёрнутые НЛО. Скала Ко-Тапу фификает забавно гранями в Таиланде, острыми, как нанотрубка между ультратонкими иглами из вольфрама.

Включили друзья видео сначала чёрным, как смоль, а потом весёлым, как ретина национального парка Мон-Мегантик, небом. Начали болтать. О том о сём. Кто что почём. Плеснули немного пузырьков в бокал Марианской впадины. Чокнулись океанами безопасно, по-карантински. А потом такие: «Давай ещё магнитные полюса позовём! Чё мы вдвоём сидим, как неродные?!»

Кинули короткие ссылки длиною в 189 819[16 - Полное химическое название титина, или коннектина, самого большого из известных белков, состоит из 189 819 букв.] букв весёлым белком, чтобы читать удобнее, в вотсап по эллиптической траектории. Те вообще рядом, за углом в девяносто градусов. Северный магнитный шёл из кухни в Таймыр со скоростью шестьдесят четыре километра в год. Ссылку увидел – обрадовался! Жмакнул синим тут же. Южный тоже оторвался мгновенно от телевизора.

И понеслась зумная всеземная вечеринка!

Инвайтнули Тихий океан. Тот на диване лежал, раскинувшись между Евразией и Австралией. Сразу жёлтые полоски рыбки-бабочки со дна поднял и по ссылке загрузился.

Гору Моуаору позвали. Та глазки красила грустной Французской Полинезией. Моргнула тотчас акцептом.

Лунная радуга присоединилась гигантским водопадом радости, вообще не раздумывая. Бросила все дела в Йосемитском национальном парке.

Веселье плескалось полярным сиянием. Глаза блестели Меконга рассветами. Шутки шелестели листвой секвойи Генерал Шерман. Улыбки сверкали белыми горизонтами. Тепло накатывало девятым валом. Про всё во Вселенной забыли.

А началось-то всё с простого разговора холодных полюсов. Друзей просто вспомнили. Карантин не карантин. Веселиться всегда можно.

Карпедиемно и с удовольствием.

Вотсапно-полевой роман

Электронная апория

Вышел я как-то раз в поле погулять. В вотсапное. Карантин всё-таки. Я за безопасность и соблюдение постановлений.

В общем, вышел в свободу. Зелёного воздуха да кислорода в лёгкие набрать. Синими галочками улыбнуться цветочкам-ромашкам. Серые галки невнимательным игнором разогнать. Звонким пингом в тёплый ветер вслушаться. В свежий аромат скошенного стога сена сообщений глазами всмотреться. Жёлтым смайликом солнцу в облака подмигнуть. К аватаркам внимательно приглядеться мельком.

А вотсапное поле зудит-трещит звуками электронных цикад. Барабанит по перепонкам шумом деревьев на кромке леса. Хлорофиллом листьев шелестит пигментно-нежным. Магниевы комплексы по тетрапирролам разбросав. Закат раскинув красными крыльями горизонта. А кудрявые облака снежно-белым завиваются ввысь нежными кружевами.

И тут подмигнула мне стройная лантана, вечнозелёный кустарник. Солнечный и переменчивый цветок. Живёт где-то рядом. То ли в Венесуэле, то ли в Индии или Средней Азии. Иногда в Средиземноморье, где море и пляжи. По-разному жизнь носит.

Моргнула мгновением. На тысячную долю секунды. Веками анютиных глазок. Эпохами. Адам и Ева пошептались на ушко, надкусив яблоко. Первобытное общество тащило добычу и дам в пещеры. Древний мир на три с половиной тысячи лет застыл, до-нашей и нашей эрами. Луций Лициний Красс закрыл риторические школы цензурой. Средние века доспехами скрипнули на секунду. Новое время на пятьсот лет замерло. Новейшее с 1918 года гармонично накатило волнами эго революций и войн.

Ураган шёлковой шалью завернулся. Океаны на небо упали. Я аж фары от удивления включил. Но я же человек. Общительный. Взглянул в ярко-жёлтые глазки в тёпло-оранжевом ситце, сказал: «Здравствуйте, как поживаете?» Большим пальцем по гладкому экрану айфона лёгкие приветом месседжи тапнул. Долго общались. С начала карантина и до самого его непонятно-когда завершения.

А куда в итоге завернула свои капризные повороты история? Это отдельный этап эволюции. Неизведанный. Может, и раскроется. Она же как роза. Иногда шипы, иногда лепестки. По настроению.

Так о чём это я? Привычно, ни о чём. Возможно, про созерцание. Может, про красивые и хрупкие женские линии. Они же где-то рядом.

Не исключено, что про новую реальность, в которой мы живём. На какое-то время. Но живём.

Carpe diem.

Картина планеты в карантине

Есть у меня знакомая художница. Зовут Наталия. Хорошее имя. Означает «рождённая в Рождество». Тёплое, как густой снег вперемешку с кудрявыми облаками в конце декабря, когда из окна смотришь возле камина.

Художница, хорошо известная в узких кругах. Прислала на вотсап новую работу посмотреть. Глубоко кисть в смысл погрузила. Метров на сорок пять в океане. А я попытался быстро набросать, хотя бы на двадцать пять, что увидел. Все имена, географически-космические факты – точны. Из открытых источников.

Это же картина планеты.

В карантине.

Планета окрасилась в чёрно-белые цвета. Взглянула профилем в небо. Глаз – как океан, раскинувшийся зеркалом на сто шестьдесят миллионов квадратных километров.

Тихий.

Громыхающий воем сирен скорой помощи, как извержение вулкана Кракатау, звуковая волна которого четыре раза обогнула земной шар во всех направлениях (есть мнение, Эдвард Мунк написал «Крик» под впечатлением этого события в 1883 году. – Прим. редко, но читающего автора). Переполненный слезами родственников и друзей ушедших. Девятым валом сомнений в будущее. В чёрном зрачке белый солнца загар и пляжей нежность прошлого отражением.

Складки сомнений плавные и лёгкие.

Как катастрофический сдвиг, который географические полюса Земли может сдвинуть с линейной скоростью три тысячи пятьсот километров в час. С крупномасштабными бедствиями, поднятием морского дна, землетрясениями и извержениями вулканов. Теоретически. Столкновением миров прошлого и грядущего натянутые Иммануилом Великовским в 1950 году в его интерпретации исторических источников.

Морда планеты – в тонкой маске.

Надолго своей тяжестью. Сморщенной от мельчайших вирусных штаммов, стучащих в карму Земли яростными тремя тысячами метров в секунду бременем двух тысяч тонн метеоритов в год. Крупнейший штамм, как шестидесятитонный Гоба, накрыл Северную Америку Аризонским кратером. Крупнейший углистый метеорит Альенде закрыл солнце тенью Южной. Хоть и самый изученный, но возрастом не дотянул немного до наших дней своим паспортом в 4567 миллиардов лет (факт!). Lucania и Narni упали в Италии с двухминутной разницей. Один – в 56-м году нашей эры, второй – в 921-м. Тунгусский метеорит накрыл штаммами Россию – всеми пятьюдесятью мегатоннами взрыва китайской заразы.

Но уши – как Эверест и Чогори, самые высокие в мире. Мире надежды в снежные облака на горных лыжах. Жизни здесь и сейчас в редкие, как капли дождя на такой высоте, встречи с друзьями. Стремления в будущее ветром, обдувающим пики тёплыми и дружескими приветами. Горячим, как пар с раскалённых камней в русской бане. Глубоким, как взгляд кашалота, когда перед ним в океане плаваешь без акваланга (есть такие смелые и яркие). Который может шестнадцать метров кальмара слизнуть вздохом.

Нос – как кнопка вызова официанта, когда голодным взглядом забредёшь в закрытый на карантин ресторан (чё, какой ресторан?). Как купол научной лаборатории, в которой учёные головы колдуют доброй аурой в пипетках над вакциной от вируса. Как шар футбольного мяча или бильярда, под дружеское пиво залетающий в сетку. Как космическая орбита, которая впервые выпученными невозможными звёздами спутник увидела.

Планета смотрит вверх. Не воет, а, сложив в напряжении складки лба усилиями врачей «Коммунарки» и всех больниц мира, думает, делает, бьётся бульдожьей хваткой в штаммы коронавируса.

Солнце выйдет. Чёрно-белый и мрачный станет снова яркой палитрой пляжей и бирюзы.

И автор – сразу туда, в хорошей компании.

Где полные лёгкие и щебет.

Уникомблдиотиды в анналах истории

Как-то раз одна известная ведущая, чьё имя нельзя произносить вслух, но всё про здоровье знающая, заявила во всеуслышание, что коронавирус – «чудо чудесное». Сказала негромко, чтобы никому не было слышно, – на видео со всероссийским охватом. Жаль, не в глаза родственникам ушедших от ковида. В общем, залезла Великая Стёбуэсса, назовём её так, в анналы истории через первый смыслоиспускательный канал. Ковырнула синекдоху народного внимания пальцем. Оглянулась добрыми диоптриями глаз. Улыбкой зелёные стены подъездов в Улан-Удэ и Урюпинске натянула. А в анналах – темно. Чернильно-пыльно. Мышами пахнет. Летучими. Это ж, говорит, что за аромат такой? Чудо-чудесный? Прям как дома себя почувствовала. Как-то многовато неароматных людей на планете стало. Должны все одинаково пахнуть. Мышами таблетированными, плесенью сдобренными, спиртом спрыснутыми.

Анналы истории раздвинули биологическую массу мозга Великой Стёбуэссы. И так слегка подивились. Уважаемая, а что у вас тут? У всех нейроны. Под восемьдесят пять миллиардов. А у вас – масса. Непонятной консистенции. И очки везде почему-то разбросаны. С добрыми глазами. Водой по киселю плавают. А сверху – нефтемасляные пятна с водомерками. С паучьими лапками, чёрной вдове на зависть. Анналы истории, никогда такого не видев, отправили с уважением и искренним имейл Чарльзу Дарвину. Тот отвлёкся слегка пингом биологического пангенезиса и подумал, цинично-научно так, с жёстко-эмпирической многотомной формулировкой: «Оба-на! А моя книга „Происхождение видов“ неполна. Рано я её в ноябре 1859 года опубликовал. Надо было в ХЗ-2.0.2.0-й заглянуть. Это же новая ветка эволюции. От амёбы – сразу в мозг, на человеческий похожий». Потом вгляделся микроскопом с увеличением в один миллион раз. А там вместо нейронов – необычные амёбы! С выделениями через первоканальную сократительную вакуоль! С длинным геномом! В котором должно быть шестьсот девяносто миллиардов нуклеотидов! А тут – всего один или два, и то непонятно что. Подумали, посовещались. И назвали: уникомблдиотиды!

Это же открытие!!!

Даже Туманность Андромеды прослезилась от счастья широким форматом на колени «Пленников железной звезды». Фильм такой есть. (Т9, конечно, улыбчиво подсказал, как правильно. Но знакомый майор предупредил заранее. Пока я даже подумал, чтобы подумать, что пора уже нормально сказать. Но к звёздам на погонах и при исполнении я всегда с уважением. С пониманием их нелёгкой бдящей бздящих работы.)

Почесал так Чарльз бороду микроскопом. «Да-а-а. Уникальнейший вид! Нужно срочно в формалин и в Кунсткамеру! И ЦИКом триллионы уникомблдиотиды подсчитать! Это ж дело наигосударственнейшей важности!» Тут опять мигалки синими отблесками. Привезли её в «Коммунарку» на исследование. А там – очередь из скорой помощи. Машины тоже устали. Каждый день возят десятки людей в «Коммунарку». Тоже возмутились. «Тут вам не Скотный двор! Везите её в звезду (Т9 опять соблазнял, но не поддался я даже царицам, устоявший. – Прим. не всегда устаивающего автора) созвездия Кассиопеи!»

Кассиопея такая слегка подивилась: а зачем мне новый вид? Это ж с юристами согласовывать, на комитетах утверждать, рабочие группы беспокоить, комиссии собирать. Везите, говорит, её в Кунсткамеру. Там ей самое место.

И отвезли. Формалином залили. Для туристов. Когда смогут приехать. Но это не конец истории. Уникомблдиотиды, они же живучие. Прикинулись мёртвыми. Но в очках же. И в маске.

История в пикселах