– Oh, anyway, I've completely forgotten to say – that's actually what I'm calling for – what do you think if I come to Moscow on holidays?
– You really want to spend HOLIDAYS in MOSCOW?
– Well, really, I don't, but I thought it'd be quite interesting to meet… Of course, if it wouldn't disturb you; oh, of course, I don't want to disturb you anyhow, I just wanted to ask, if…
– Everything is okay. I'd be glad, really. But if I were you, I'd let my ancestors be the only ones who had ever visited Russia.
– What?
– Forget.
– So, what do you think about that?
– You know, really… It would be nice.
– Okay then! Quite an interesting experience, I think… By the way… You sound a bit… eh… is everything OK? How are you, actually? I'm such an egoist, you know I really intended to ask how are you first, but I so wanted to tell you…
– That's okay. You bother so much about what I'll think. Stop it; that's okay. You meant I sound sad or disagreeable? So, won't you forget that I suffer from chronic depression nor that I live in Russia, my lucky German friend. And my life – well, I'm most likely to be kicked out of the university for being rude to a professor, who is more like a frog, really.
– Oh… that's… that's bad. You know, very bad… What had happened with the froggish professor?
– M-m, nothing actually interesting, I just told her that her subject is not very interesting for me.
– Well, you won't necessarily be kicked out, it's just your opinion, anyway, I think you can just apologise and never do it again and it'll settle everything!
– Well, maybe.
– It surely will!
– … it surely would have…[3 - – Мих, ты? Узнал меня?– Разве тебя можно не узнать… Как обычно, появляешься будто из ниоткуда.– Что ж, прошу прощения. Представляешь, что сегодня было?! После всей этой бесконечной теории, от которой у меня буквально мозг взрывался, мы наконец-то практиковались – на имитаторе полёта! Это было… – он сказал слово на немецком.– Умоляю, не пичкай меня своими длиннющими страшными немецкими словами! Я, знаешь ли, немного не понимаю.– Ну… Замечательно! Невероятно! Просто… та-ак здорово!– Что ж, последнее слово определенно лучшее.– Знаешь, я ведь так нервничал перед этим, по-настоящему нервничал, мне ведь всегда… ну, понимаешь, что-то вроде необъяснимого желания – хотелось летать, я имею в виду, летать на огромном сложном аппарате, который каким-то невообразимым образом управляется мной, и теперь я знаю, что это вполне может случиться, потому что тренер сказала, что я был одним из лучших, понимаешь, она это сказала лично мне, чтобы никто не услышал – это ведь может оскорбить, но… я так рад! Мне та-ак приятно!!!– Могу себе представить твои щенячьи глазки…– М-м? Правда? Очень может быть, родственники вечно мне это говорят, но… ты-то как мог об этом узнать? Мы ведь ни разу не виделись!– Честно – я не знаю. Мне просто так показалось, когда я услышал твой голос. И – мои поздравления, серьёзно. Знаешь, это замечательно, когда… когда у кого-то внутри горит такой огонь.– А моя семья – они были просто поражены, хоть они и до сих пор говорят, что, стоит мне взлететь, смерть всех, находящихся в самолете, неизбежна… они… они никогда не верили в меня и не поверят, но, во всяком случае, теперь я хотя бы примерно знаю о своих возможностях, и это… очень обнадёживает.– А ты не боишься летать на настоящем самолёте, мой друг?– Эм, что ж, не совсем; что здесь может быть страшно, так это не сама машина, а поведение пилота, который в любом случае остаётся человеком; по правде, я больше уверен в самолёте, чем в себе. Но! Я верю, что можно довести себя до состояния автомата, и сейчас, повторюсь, я верю, что могу сделать это, несмотря на всё, что говорят родственники.– Ларри, знаешь, это просто замечательно. И – честное слово – я тоже в тебя верю.– Это та-ак вдохновляет! Я имею в виду, ты же мой единственный друг…– Сочувствую.– Да, кстати, я же совсем забыл – это, собственно, то, зачем я звоню – как ты думаешь, что, если я приеду в Москву на праздники?– Ты действительно хочешь провести свои выходные в Москве?..– Ну, так-то нет, но я подумал, будет очень интересно встретиться… Если это, конечно, не будет тебе в тягость; о, естественно, я не хочу никак тебя обременять, я просто хотел спросить, если вдруг…– Всё в порядке. Я был бы очень рад, правда. Хотя на твоём месте я бы не стал повторять ошибки ушедших поколений.– А?..– Забудь.– Так что ты думаешь на этот счёт?– Знаешь, это… это было бы неплохо.– Отлично! По-моему, довольно интересный опыт… А, и да… У тебя такой голос, будто… эм… всё нормально? Как ты вообще? Я такой эгоист, я ведь правда хотел спросить сначала, как у тебя дела, но мне так не терпелось рассказать тебе…– Всё нормально. Ты слишком сильно беспокоишься о том, что подумаю я; завязывай с этим. Всё абсолютно нормально. Ты имеешь в виду, у меня грустный или недовольный голос? Что ж, ты забываешь о том, что у меня хроническая депрессия, как и о том, что я, в отличие от некоторых счастливчиков, живу в России. Что касается того, как у меня дела – что ж, меня, скорее всего, вышвырнут из университета за то, что нагрубил преподавателю. Хотя, она скорее походит на жабу, честное слово…– Чёрт, это… это плохо… это очень плохо. Что конкретно произошло с этой жабой?– Хм, да ничего особенного – я просто сказал, что её предмет мне не слишком интересен.– Так ведь не факт, что тебя отчислят, это же просто твоё мнение! Во всяком случае, думаю, если ты извинишься и никогда больше не будешь так делать, всё уладится!– Что ж, может быть.– Так и будет!– … так могло бы быть…]
Они поговорили ещё немного. Всё это время он лежал на том же месте, смотря на зажигающиеся одну за другой звёзды. Стало прохладно, особенно спине. Он не знал, сколько времени. Наверное, нужно было вставать, но ему не хотелось снова входить в этот бессмысленный автоматический ритм. Встать и пойти казалось чем-то нереальным и непосильным.
«Ну и ладно. Так и буду лежать здесь. Настолько уже всё равно, достало…»
Ему показалось, что в небе, окаймлённом по краям мутным светом городских огней, послышался хрустальный смех.
Это, очевидно, металлические браслеты бряцали друг о друга.
«Нет, ну это даже не смешно, это до смешного ничтожно! Этого я никак не ожидала; я-то была уверена, что он убьётся… Даже не знаю, что теперь с этим делать и что думать по этому поводу».
Смех был горько-саркастический.
Глава 2. Огонь цвета циан больше не разгуливает свободно
When I'm free,
When my sun has set,
Release myself forever -
I have no regret
To be free;
I'll exist again,
No more lost endeavors,
Nothing to contend,
When I'm free.
Epica “Unleashed”
The challenge to be free is a lost enterprise.
Epica “Dancing in a Hurricane”
Жалкий, трясущийся комок страха сидел, свернувшись, на земле, смотря широко раскрытыми глазами, казалось, в пустоту. Он почти не моргал. Изредка, на фоне общей дрожи, он дёргался чуть сильнее. Эйи в нём можно было узнать исключительно по внешним чертам.
Она терпеливо ждала.
Комок, похоже, не собирался двигаться. «Помочь ему немного, что ли…»
Она осторожно приблизилась и хотела сесть рядом, но не успела – комок стремительно развернулся, будто его хлестнули чем-то, и схватился за Её ногу. Казалось, он стал трястись ещё сильнее, ещё и зубы застучали. Видимо, он хочет что-то сказать…
Да, действительно. После нескольких неудачных попыток начать комок быстро протараторил:
– Убейте меня пожалуйста!!!
«О, Вечность… Плохо, совсем плохо».
Человек часто дышал; казалось, в любой момент он может закричать. Тут на какую-то секунду его глаза будто бы прояснились; он использовал её, чтобы выдавить (слова будто вылетали из него с огромным усилием, сопровождаясь придыханием):
– Вы спрашивали, ошибка природы я или идиот. Так вот: я и то, и другое. Закончите это, пожалуйста, поскорее.
– А что ещё сделать… – Она думала.
Его глаза расширились, и в этот раз Она была почти уверена, что он закричит; но он не закричал.
– В… В… Вы же говорили, что я могу выбрать смерть; я же сказал «пожалуйста»!!!
Его глаза наполнились диким отчаянием; он отпустил ногу и распростёрся по земле, повторяя «пожалуйста», «что Вам стоит», «что я должен сделать».
Она поняла, что говорить что-либо бесполезно; лёгкий жест остановил извивания на земле.
– Побудь пока без сознания, – пробормотала Она; затем, повинуясь непонятному порыву, подняла на руки это безвольно повисшее тело.