311. Повесть

– Не зна-а-а-аешь?! А вот я тебе щас расскажу!

Окошко за румынской стенкой

В девяностом году это было. Стояло лето. И вот такие же дни, как сейчас. Тёплые, но дождливые, раскисшие. Мальчик Алёша во втором доме жил… или в четвёртом – не помню уже… Нет, всё-таки во втором… Странное дело: наш дом – восьмой, а второй к нему почти примыкает. Причём он не просто второй, а два-бэ. Дома два-а тут нету, чтоб ты понимал. И просто второго тоже нету. Чудно?, ей-богу.

Вот в такой вот угловой квартире, как твоя, он и жил, наш Алёша. С родителями – втроём в однушке. Перешёл тогда Алёша в шестой… нет, в седьмой класс. Точно, в седьмой.

Что дети летом обычно делают? Правильно, кто на море, кто по лагерям, кто к бабушкам-дедушкам в деревню. Кто никуда не уезжает, те днями по улицам да подворотням валандаются. А вот Алёша и не поехал никуда, и по округе не слонялся.

Алёша страх как любил читать книжки. И не было для него на всём свете большего удовольствия, чем когда мама и папа уходили на работу, дом затихал, а он на весь день оставался один. Садился в любимое глубокое кресло, накрывался по грудь старым шерстяным пледом (даже в летнюю жару) – воображал себя английском аристократом девятнадцатого века перед камином. Пил без остановки чай из маленькой чашечки, что тайком брал из парадного сервиза в буфете за стеклом. Старался всё делать так, как в редкие свободные дни делали (или, по его представлению, должны были) любимые книжные герои – бесстрашные путешественники, проницательные сыщики и просто сорви-головы.

Алёша сидел и читал. Целыми днями. Лишь иногда делал короткие перерывы. Если смаковал каждый абзац, каждое предложение, выходило за день страниц сто. А если взахлёб – все двести, а то и триста.

Восемь томов Жюля Верна, восемь – Майн Рида, восемь – Вальтера Скотта, семь – Фенимора Купера, сборник рассказов Конан Дойля… Все книжки о приключениях, что стояли на полках в румынской стенке, Алёша уже прочёл от корки до корки, некоторые даже по два, по три раза.

В шестом доме у нас половину первого этажа занимает детская библиотека, две минуты добежать. Там Алёше попался как-то роман французского писателя Луи Жаколио «Грабители морей». Книжка новая, только из типографии – писателя этого у нас при Советах долго запрещали. Когда мальчик дочитал роман, у него потом весь день отчаянно колотилось сердце. Он кружил по комнате, представляя себя в стане бесстрашных героев, что бьются с пиратским отребьем, не щадя ни вражьих, ни своих жизней.

На следующий день с утра пораньше Алёша побежал в библиотеку. Явился до открытия, пришлось ждать под дверью. Десять минут показались Алёше вечностью. «Уже прочитал?! – удивилась пожилая библиотекарша. Она вся была словно одна большая, толстая, сдобная улыбка. – Или не понравилось?» Алёша объяснил: мол, роман такой интересный, что проглотил залпом. И попросил ещё чего-нибудь из Жаколио. Женщина сразу принесла ему из пахнущих старой бумагой лабиринтов другую книжку, что недавно напечатали и завезли в библиотеку, – «В трущобах Индии».

Читать он сел в тот же день. Роман был увлекательный, но не такой захватывающий, как «Грабители морей». Не так уж много Алёша осилил – всего-то четверть.

Солнечная безветренная погода к полудню испортилась. Небо набрякло тучами. Сначала заморосило, потом обильно, крепко полило. По-прежнему стояло безветрие, но тучи всё набегали и набегали незнамо откуда.

Так и на следующий день. Алёша проснулся под дробь ка?пель о жестяной отлив. Родители уже собрались на работу и завтракали. Мальчик подкрепился бутербродом с чаем, когда они ушли. Уселся в любимое кресло, укрылся пледом. Взял книжку. Какое-то время не раскрывал: смотрел в окно, на старую берёзу – как дождь бьёт по листве.

В такие дни дома с утра до вечера царил полумрак – квартирка тесная, а одно окно загораживает мебельная стенка. Мама, если замечала, как сын читает в потёмках, включала свет: мол, не порти глаза. Мальчик сердился – почему-то не любил горящие средь бела дня лампочки. Оставаясь дома один, никогда не включал раньше, чем наступал вечер.

Вот и теперь. Тёмное ненастье и тишина, сотканная из вкрадчивого шума дождя за окном, тёплого шуршания пледа да шёпота перелистываемых страниц. Больше ничего. Остальное вокруг словно умерло.

Алёша добрался до места в книге, где главный герой по имени Сердар – авантюрист и бесстрашный борец за права угнетаемых англичанами индусов – проваливается в яму-ловушку. А там, внизу, поджидают ядовитые змеи – целый клубок гадов! И отважный Сердар вынужден день напролёт стоять без движения на дне ямы, пока твари заползают под одежду, елозят, греются на лихорадочно-горячем теле. Положение незавидное: шевельнёшься – пиши пропало. Ни почесаться, ни вздохнуть полной грудью.

Даже в самых остросюжетных романах Алёше такой мерзости читать ещё не доводилось. Впервые мальчика от прочитанного пробрала дрожь. Его крупно затрясло. Он отложил книгу на подлокотник, забрался с ногами на кресло, натянул плед по самый нос. Долго так просидел.

И вот ему стало мерещиться, будто румынский гарнитур покачивается, поскрипывает, а вместе с ним скрипит, продавливается оргалитовый пол. Что мог подумать мальчонка, только что прочитавший про яму со змеями? Конечно – что за стенкой елозят ядовитые гады. Блестящие чешуйчатые тела скользят, вьются кольцами. Им там скоро станет скучно и тесно – захочется выползти да кого-нибудь покусать. Ну или хотя бы погреться на Алёшином теле под одеждой.

Он подхватился с кресла, сбросил на пол плед. Туда же упала и книга – ударилась корешком, раскрылась на том самом месте. Несколько страниц перевернулись с шелестом – словно змеи зашипели. Алёша сломя голову ворвался в ванную, хлопнул ладонью по выключателю, кое-как натянул брюки. В прихожей накинул куртку, обулся, схватил зонт. Вылетел на площадку, скатился по лестнице на первый этаж. С разбега ударил ногой в подъездную дверь. Взвыла пружина, железная ручка стукнулась о кирпич: оставила вертикальную бороздку – она там и сейчас есть.

Крупные капли дождя ударили в лицо, шею, покатились за шиворот. Он раскрыл зонт – не с первого раза, кнопка заедала. И пошёл куда глаза глядят. Ноги промокли, но он всё брёл и брёл по лужам на безлюдных разбитых улицах, в переулках, дворах. Ничто не заставило бы его вернуться. В голове то и дело как живые возникали картины – ползающие по телу ядовитые змеи и дрожащая мебельная стенка. Не-е-е-ет, он ни за что не пошёл бы домой, зная, что там может ждать.

Вечером он, усталый, мокрый как мышь, синий от холода, вернулся к подъезду. Дождался под козырьком маму с работы. Как только она показалась из-за угла соседнего дома, Алёшины страхи вмиг рассеялись. Змеи и подрагивание шкафов теперь вспоминались как что-то ненастоящее, выдуманное. А когда с работы вернулся папа и они поужинали семьёй, мальчик вовсе думать забыл о дневном происшествии.

Следующий день, как и предыдущий, выдался дождливым. Когда родители ушли на работу, Алёша как ни в чём не бывало устроился в любимом кресле. Смятый плед, раскрытая книга так и лежали на полу. Мальчик вспомнил произошедшее – и даже не вздрогнул. Надо ж быть таким глупым! Хорошо, что никто не видел. Стыдобище. Он бросил косой взгляд на гарнитур и усмехнулся.

Алёша взял книжку. Прервался он как раз на том месте, где к яме подходит слон и распугивает змей, а Сердар под шумок улепётывает.

Только мальчик прочёл первый абзац следующей главы, ему почудилось… покашливание. Тихое-претихое. «Кхе-кхе». Насторожился. Потом решил, что это старушка – соседка снизу. Ты ведь знаешь, звукоизоляция в хрущёвках никудышная.

Он стал читать дальше, но покашливание повторилось громче – будто бы здесь, в Алёшиной квартире.

«Кхе-кхе-кхе».

Голос показался очень знакомым.

«Бабушка?» – пролепетал Алёша вслух.

Бабуля умерла с год назад. Нежданно-негаданно. Он её очень любил и скучал.

«Эх Алёша-Алёша», – отчётливо произнёс знакомый с младенчества голос. Он напомнил о морщинистых руках, тёплой улыбке, сладком чае и поджаренной до золотистой корочки картошке.

Зовя бабушку, Алёша вскочил с кресла, бросил книгу, стал метаться по квартире. Заглянул в кухню, ванную, стенной шкаф в прихожей. Никого.

«Алёшенька, да тут я», – сказала бабушка громко. Вот теперь мальчик уловил, откуда шёл звук. Из-за румынской стенки. «Бабуш, ты как туда попала?» – спросил он, глаза по пять копеек. Он и верил, и не верил. «Да вот как-то так», – уклончиво ответила старушка.

«Выпусти, – говорит, – меня из-за стенки. А то тесно мне тут, аж дух спёрло. У самой сил нету отодвинуть». Алёша, понятное дело, даже не раздумывал. Навалился на стенку, кряхтя. Ещё. Ещё. Ничего не получалось. Оно и понятно – шкафы-то стяжкой сцеплены, сдвинуть их не так просто. Алёша старался-старался – и всё никак. А бабушка звала, звала, поторапливала: мол, чего копаешься. Алёше стало до слёз обидно, что никак не выходило освободить бабушку.

А потом его осенило. Он побежал в ванную, достал из-под ванны длиннющий папин лом. Приладив его как рычаг, он наконец добился своего: крайний шкаф натужно заскрипел, накренился и, падая, увлёк за собой все остальные. Грохот, звон. Побились стёкла, расколотился сервиз.

Алёша отскочил. Никогда ещё сердце у него не трепыхалось так отчаянно.

Никакой бабушки там не оказалось. И змей тоже. Было только окно. Серое от пыли, с намертво вколоченными в дерево шпингалетами. За окном густая мгла слоисто проплывала мимо. Ни деревьев, ни песочницы, ни турников, ни соседнего дома, ни дождя – ничего, что должен бы видеть Алёша. Только дрейфующая клочковатыми слоями серая мгла.

В стекло что-то стукнулось раз, другой, третий – и вновь растворилось в тумане. Мальчик не успел разглядеть. «Я тут, за окошечком, – сказал бабушкин голос. – Ты форточку отопри – я уж как-нибудь…»

Крошечная защёлка встряла намертво – никак не хотела поворачиваться. О шпингалетах и думать нечего – сидели в своих гнёздах как влитые. На сей раз помог молоток. Мальчик аккуратно стукнул пару раз по кончику ручки – и защёлка повернулась.

Алёша дёрнул. Затрещала, полетела хлопьями белая краска.

С внешней створкой форточки оказалось проще – легко открылась…

– А давай-ка выпьем, – прервал свой рассказ дядь Володя. Хлопнул в ладоши, задорно потёр лапки.

Илья не возражал. Сам потянулся за бутылкой.

И тут же получил звонкий шлепок по кисти.

– Руку не меняют! – одёрнул Владимир Сергеич.

Набулькал в рюмки. Выпили. Закусили.

– Так чего дальше-то было? – спросил порядком осоловевший гость.

– Что-что, – чавкал огурцом хозяин. – Не видал Алёшу больше никто.

– Совсем?

– Никто не видал. Всё, нету мальчика. Был – и нету. Тю-тю. Нетути. Меня тогда его мамка с папкой помочь попросили. Весь квартал меня знал и уважал. Если чего – сразу ко мне на поклон бежали. Ну, а я-то что? Я человек добрый, отзывчивый. Была возможность – помогал, не было – не помогал. Это щас про меня будто бы забыли, даже не здороваются… твари неблагодарные, бля… Так вот, я тогда на место происшествия прибыл, жалом поводил. Мальчонка, конечно, дал жару. Стенку здоровенную на пол увалить – это ж надо! Окно то и вправду было какое-то дымчатое. Не то стекло порченое, не то ещё что. Первый и последний раз в жизни я такое видал. Форточка, правда, была запертая. Но на полу и подоконнике поверх слоя пыли куски белой краски валялись – как раз те, что Алёшка ободрал, пока отпирал. Так что тут сомнений никаких. А вот кто её обратно замкнул – это большой-пребольшой вопрос. Может, сам мальчик. А может, и другой кто…

– Стоп! – запротестовал Илья. – А не мог пацан уйти из дома через дверь? Испугался, что предки наругают, – и по тапкам. А там уж чёрт знает, что с ним могло приключиться на наших-то улицах. Может, турки на органы похитили.