Собаня

– Почему это?

– Плохая примета – присваивать вещи из брошенных домов.

– И ты веришь в эту херню? – усмехается Леонид.

Егор не отвечает. Бережно кладет резную подставку обратно на подоконник.

Сделав сотни фотоснимков, Леонид направляется к выходу, но задерживается в первой комнате. Смотрит в окно.

– Пойду поссу, – сообщает Егор, выходит из дома и пристраивается сбоку крыльца.

Леонид замечает между подернутыми пыльной паутиной оконными створками маленькую голую пластмассовую куклу. Жутковатая инсталляция. Леня фотографирует с разных расстояний и ракурсов.

– Ну что, идешь? – зовет Егор снаружи.

Леня пристально глядит на куклу. Взгляд ее схематично обозначенных глазок под насупленными бровками устремлен вверх, в вечность. Когда-нибудь стены дома уйдут под землю – и куколка окажется погребена навсегда.

Повинуясь некоему неведомому инстинкту, он протягивает руку, приоткрывает внутреннюю створку. Визжат петли. Сухо трещит краска. Дребезжит потревоженное стекло.

Он очищает куклу от паутины и пыли, прячет в рюкзаке. Убирает телефон в карман, спешит покинуть дом. Под ногами скрипит трухлявый пол – словно стрекочет саранча или старуха смеется.

Они возвращались в город другой дорогой – через санаторную зону у городской окраины. Если не считать нескольких одичалых яблоневых садов, мимо весь путь тянулись две стены непроходимого леса, смыкающиеся верхушками.

Когда чащоба стала редеть, впереди замаячила кряжистая мужская фигура в одежде защитной расцветки и высоких резиновых сапогах. За плечами рюкзак. В руке плетеная корзина с грибами. Загорелое морщинистое лицо. На вид лет семьдесят.

– Соткудова путь держите, ребятки? – поинтересовался грибник, поравнявшись с ними.

Велосипедисты остановились.

– Из Житной Поляны, – ответил Леонид.

– Эк вас угораздило! – Добродушная беспечность на лице старика сменилась тревогой.

Егор глядел в сторону и помалкивал. Меньше всего на свете ему хотелось задерживаться в этих местах – тем более для болтовни с приставучим грибником-пенсионером.

– А чаво, у вас родня с ентих краев? – продолжал допытываться дед.

Леонид помотал головой.

– Вы лучше б туды не сувались – вот чего я вам скажу.

– Эт еще почему?

– А оттого, что место енто нечистое.

– Можно поподробнее? – Леонид положил велосипед на землю. Егор тяжело вздохнул, опустил голову и стал разглядывать березовые листья под ногами.

– Ведьма тама жила. Померла, нет – неизвестно. Труп ейнай нихто не видал. Сгинула лет пятнадцать-двадцать назад. Мож, спотыкнулась да залилась. Злющая баба была. Ух, злющая! Не дай бох! По деревням окрест, бувало, ходила, порчу насылала, хто косо взглянет. А то, бувало, колесом обернется. А то кабаном…

– Колесом? Это как?

– Да вот поди пойми! Колесом обращалась да катилась за тобой всю дорогу – хрен отвяжешься. Но чаще все ж кабаном. Вот тода токо держись! В селения редко хаживала, конечно, но вот в еланях тамошних ее часто видать бувало.

– В тамошних… где?

– Еланях, еланях. Болотах.

– А сами вы откуда?

– Сам с Осиновой Горки. Мимо того места обходная дорога имеется. По ней и хожу. Ну его на хрен – в края гиблые лезть. Боязно. Всяко тама разно творится непонятно. Люди, бувает, пропадають. А с год назад охотник тама застрялился, прям у хате у ейной. Мозги ажно по стенам порскнули. А отчего – нихто не знаить. В семье навродь усе ладно да складно было. Ведьма, видать, сглазила… Вы ж соттудова с собой вещей никаких не унесли, не прихватили?

Парни молча покачали головами. По телу Леонида пробежал холодок.

Поездка в Житную Поляну оказалась последней. В первых числах сентября осень громогласно заявила о себе проливными дождями и пронизывающим ветродуем. Леонид, как и обещал Тане, продал велосипед.

Двадцать четвертого сентября супруга легла в больницу на стационарное сохранение перед родами.

***

Когда город затянула пленка октябрьской серости, Таня родила мальчика. В день выписки медсестра с наклеенной на лицо фальшивой улыбкой вручила Лене перевязанный ярко-голубой лентой сверточек. Леонид взглянул в личико младенца и…

…оторопел.

Ему стало не по себе. Дежурный персонал осыпа?л новоиспеченного папашу поздравлениями, а тот в ответ молчал – лишь лыбился как дурак.

Внизу, в замусоренном окурками дворе, он всучил новорожденного супруге, усадил ее на заднее сиденье такси, а сам устроился спереди. По какой-то необъяснимой причине он опасался находиться рядом с Таней и мальчиком. Тревожное чувство царапало стенки пищевода.

Что-то шло не так.

Не успели они зайти в квартиру – бигль по кличке Джек вылетел навстречу и облаял хозяев. Он злобно рычал и брызгал слюной, чего раньше за ним никогда не водилось – даже если в дом заявлялись незнакомые. Леонид, у которого голова и без того раскалывалась от пережитого волнения, накричал на собаку, шлепнул по морде ладонью. Бесполезно. Пса словно подменили. Он так неистово заливался и бросался на молодую мать, прижимавшую к груди сверток с ребенком, что пришлось оттащить брыкающееся животное на балкон и там запереть.

Таня уложила малыша в новенькую детскую кроватку.

– Он разве не должен первое время спать с тобой? – Леонид сидел на диване и, подперев ладонями отяжелевшую голову, с недоверием косился на жену.

– Зачем? – ответила та, не глядя на него. – Нашему малышу и в кроватке хорошо будет. Он уже вон какой смышленый.

«Что за херню ты городишь?» – подумал Леонид, но ничего не сказал.

– Ты ведь смышленый, правда, Сереженька? – Она склонилась над сынишкой, принялась издавать каркающие звуки, корчить немыслимые рожи.

Младенчик не сучил ножками, не плакал, не гукал. Глядел на маму суровым, холодным взглядом из-под насупленных безволосых бровей. Пухлые щеки, совершенно голая, даже без пушка?, головка, выпяченные губки – все это вместе придавало ему вид очень недобрый.

«Сереженька… У этой личинки еще и имя есть…» – промелькнула возмутительная мысль. Леонид прикрыл глаза – и перед взором запульсировала венозная синева с красной каймой.

Нужно поспать…

Как Таня кормила младенца грудью, Леонид не видел. Перед началом этого омерзительного действа он ретировался на улицу – мол, собаку выгулять надо.