Бесстрастный

На нем костюм тройка, белая рубашка и галстук. Он куда-то собрался на ночь глядя.

Будут ли там женщины?

Есть ли у него женщина?

Если есть, то почему она не помогает следить за ребенком? Рано или поздно Доменико придется ей признаться, что он стал отцом.

Уложив Нико спать, принимаю душ и надеваю хлопковую пижаму, купленную сегодня. Короткие шортики с футболкой. Долго лежу в постели, читая журнал. То и дело отвлекаюсь, вспоминая, как Доменико смотрел на ребенка. Как передал ему игрушку. Как потом смотрел на свои пальцы, будто контакт с малышом был чем-то особенным.

Я наивная и неопытная, поэтому могу заблуждаться, однако мне кажется, что под холодной маской Доменико кипят страсти, от самых жутких до самых светлых. Ладно, пусть не до самых светлых, но… За пологом тьмы таится свет. Доменико заботится о нас. Ему не все равно, что случится с ребенком. Он возил нас к врачу, хотя ему нельзя появляться в публичных местах на территории Вилема.

Лежу без сна, и у меня появляется идея, постепенно формируется в мыслях. Понятия не имею, что из нее выйдет. Скорее всего, ничего хорошего, однако решаю рискнуть. Достаю коробку с подарком и волочу её в спальню Доменико, благо та не заперта.

Там прохладно, чисто, кровать убрана. Ни одного личного предмета, я проверила. Не позволяю себе заходить в ванную, подавляю нездоровое любопытство.

Следующий час или два или семь я провожу, пытаясь собрать гоночную трассу. Если у всех детских игрушек такие запутанные инструкции, то не понимаю, как родители справляются. Хотя, если говорить честно, я не особо тороплюсь. Дело в том, что я не случайно решила собрать трассу в комнате Доменико. Во-первых, надеюсь, что он скоро вернется и поможет. Во-вторых, хочу, чтобы он играл с ребенком в своей комнате, наедине, без моей помощи. Чтобы они наладили контакт и дали шанс их отношениям отца и ребенка.

Доменико не торопится возвращаться домой. Я уже собрала две трети трассы и теперь сижу, подобрав колени к груди, и гадаю, где он проводит ночь. И с кем.

В этот момент раздается его голос.

– Если верить камерам, вы зашли в мою спальню два часа назад. У вас появились причины здесь задержаться?

Поднимаю взгляд, и слова застывают на языке. Доменико весь в крови. Галстук полусорван. На белой рубашке красные пятна. Кровь размазана по щеке и шее. И по рукам. На лбу и вокруг глаз кровавые брызги.

– Это не моя кровь, – спокойно поясняет он, и внутри меня что-то отпускает. Угасает мгновенная паника.

С каких это пор я волнуюсь о благополучии Доменико Романи?!

Собираюсь спросить, что случилось, однако он качает головой, предупреждая вопросы. Я вовремя вспоминаю данные ему обещания. Чем меньше знаю, тем лучше.

– С какой стати вы собираете игрушку в моей спальне? – Приподнимает бровь.

– У нее очень запутанные инструкции, – отвечаю невозмутимо.

Он направляется в ванную, а я раздумываю, как бы на моем месте повела себя обычная женщина, непривычная к насилию и крови. Осталась бы невозмутимой, как я, или нет? Мой отец и брат были скоры на расправу и домой нередко приходили в крови. Чаще в чужой, иногда в своей. Кровь, смерть, насилие и жестокость были частью моего взросления.

Заключив, что я не знаю, как повела бы себя обычная Ада Томпсон, продолжаю читать инструкции.

Доменико не закрыл дверь в ванную и теперь снимает пиджак и расстегивает брюки. Срывает окровавленную рубашку, пуговицы летят во все стороны.

Замерев, смотрю на его мощные плечи. На татуировки на спине. На шрамы. На все сразу. То, на что я не должна смотреть, чем не должна интересоваться.

Он спускает брюки, и я вижу…

Сглатываю.

Не могу отвести глаз.

Надо бы отругать себя, но сейчас мне не до самокритики. Эта минута восхищения ничего не меняет между нами. У Доменико роскошное тело, и он не против, что я на него смотрю. Вот и все.

Или не все, потому что Доменико внезапно оборачивается и ловит меня с поличным. В отличие от него, у меня на лице написаны все мысли и чувства. Восхищение. Вожделение.