Пути Голгофы

– Что Бог сочетал, того человек да не разлучает (От Марка. Гл. 10, п. 9), – повысил голос Ешуа, и все вокруг притихли, боясь пропустить слово пророка. – Кто разведется с женою своею и женится на другой, тот прелюбодействует от нее (От Марка. Гл. 10, п. 11). И если жена разведется с мужем своим и выйдет за другого, прелюбодействует (От Марка. Гл. 10, п. 12).

А я говорю вам, что всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем (От Матфея. Гл. 5, п. 28).

– Для того женщина и создана, чтобы вызывать такие мысли, – с вызовом провозгласил Яхескель. – Иначе зачем ее краса? Если судить всех, кто прелюбодействует в мыслях, так весь народ наш должен гореть в Геене огненной.

Послышались смешки одобрения. Некоторые из собравшихся стрельнули друг в друга хитрыми глазами.

Сумерки уже быстро сгущались в ночь, превращая окружавший пристанище прокаженных лес в черную стену. Мужчина атлетического сложения, в немыслимых лохмотьях неопределенного цвета, присел на корточки и стал оживлять потухший костер, выдувая из сложенных трубочкой губ мощную струю воздуха. Пепел, труха и искры полетели вверх, заплясало, загудело пламя, захватывая нетронутые дрова. Двое мужчин приволокли из лесу длинные сухие и толстые ветви и стали с хрустом ломать их на короткие обломки, которые тут же бросали в огонь. Пламя быстро выросло в рост человека: оно ярко освещало тех, кто находился вблизи, со злым треском швыряя на них искры.

Ешуа неторопливо разглядывал тех, что окружили его. Здесь было немало молодых, физически сильных людей, которые выглядели стариками из-за глубоких морщин и испорченной кожи. Даже у самых дряхлых, но не пораженных болезнью людей не бывает таких лиц. При красноватом свете костра прокаженные казались страшилищами из ада, пытавшимися принять человеческий облик, но не сумевшими это сделать. Кое-кто из них смеялся, но от улыбок их лица становились еще безобразнее.

– Я больше не жена, – поддержала Яхескеля Ребека, – а Яхескель больше не муж. Люди прогнали нас, потому что они считают, что Бог наказал нас за грехи наши. Если ты можешь прощать, прости нам грехи наши. Если ты нас поженишь, мы не будем жить во грехе.

– Я могу простить грехи, которые вы совершили, но не могу благословить те, которые вы намереваетесь совершить. Даже если я разведу вас, нельзя жениться на разведенной или выходить замуж за разведенного.

– Но ведь мы любим друг друга, – настаивала Ребека. – Люди говорят, что нас Бог покарал за грехи наши. А если бы не болезнь, я никогда не узнала бы, что такое любовь и какое счастье она приносит. А если мужчина и женщина любят друг друга, так они прелюбодействуют и в мыслях, и в делах. Иначе зачем же тогда Бог создал любовь?

– Бог послал на вас несчастья, чтобы вы очистились в душе, – наставлял Ешуа. – Вы не стали этого делать. Наоборот, вы обрели смелость сомневаться в нем. Дьявол послал вам искушения, чтобы вы отказались от них. А сейчас вы хотите, чтобы я простил вам грехи еще не совершенные.

– Значит, любовь для тебя – ничто? – возмутился Яхескель.

– Смиритесь со своей судьбой, – сказал Ешуа, поднимаясь. – Войдите в Царство Божие с чистой душой. Тело бренно и разлагается в прах. Его жизнь коротка, а жизнь души вечна. И потому сохраняйте душу и не заботьтесь о том, что просит ваше тело.

– Не нужен нам такой пророк, – зло сказал, как выплюнул, Яхескель. – Любовь – она от Бога, так же как и тело.

Как будто дожидаясь его слов как сигнала все заспорили, торопливо перебивая друг друга и неистово жестикулируя. Одна из женщин, полностью обезображенная последней стадией болезни, указывала на Ешуа пальцем, широко разевая рот. Из отрывков долетавших от нее слов он понял, что она кричит о самом дорогом для нее: о любви. Было бесполезно продолжать с ними разговор. Ешуа поднялся и пошел прочь. Уходя, он услышал, как Яхескель выкрикнул ему вслед что-то смешное, отчего все сборище разразилось хохотом.

Пройдя с минуту, он услышал за спиной быстро приближающиеся шаги. Это оказался Яхескель. Поравнявшись, он сказал:

– Не сердись на меня, рэбэ. Я – не верующий в Бога. Мне не нужно твое благословение и не нужно венчание. Этого хочет Ребека. Она не соглашается жить со мной во грехе. Она даже против того, чтобы я прикасался к ней. Прошу тебя, скажи ей, что для обреченных и отверженных любовь – награда, а не грех.

– Они такие же, как и все, только ниспосланы им за что-то испытания, – ответил Ешуа, не замедляя шаг. – А неверие – тяжкий грех.

– Почему? – спросил Яхескель.

– Потому что неверующий не побоится делать то, что не угодно Богу. Если все будут неверующие, наступит хаос на земле израилевой. Кто скажет людям, что хорошо, а что плохо? Кто встанет на пути их жадности и греховности? Кто устрашит грабителей, воров и прелюбодействующих?

– Люди. Римляне придумали закон, похожий на наш, и карают законом так же, как мы – заповедями.

– Есть у них закон, что запрещает лгать? – спросил Ешуа. – Прелюбодействовать? Не уважать отца и матерь свою? Заботиться о родственниках, о ближних? Не подличать, быть чистым душой?

Он внезапно остановился, и Яхескель тоже. Ешуа приблизил свое лицо к искаженной болезнью щеке Яхескеля и стал внимательно ее разглядывать.

– Что ты там заметил, Ешу? – спросил он, слегка расширив глаза от испуга.

– Я вылечу тебя, Яхескель, – сказал Ешуа, запуская руку в недра своей котомки. Оттуда он вытащил маленький кожаный мешочек и протянул его Яхескелю.

– Возьми это. Там размолотая трава. Ты ее смешай с водой, подогрей, смочи в растворе чистую тряпку и прикладывай на ночь к щеке. И так до тех пор, пока раствор не кончится. Но не прикасайся к Ребеке.

– Почему ты не дашь эту траву Ребеке? – спросил Яхескель.

– Потому что у нее проказа, а у тебя другая болезнь, похожая на нее, но излечимая. Запомни: не прикасайся к Ребеке, делай, как я тебе сказал, и у тебя все пройдет. Никому не говори, что я тебе дал такую траву. А сейчас – иди обратно.

Ешуа повернулся и зашагал вперед, не оглядываясь. Всю ночь он шел то по темному лесу, то по узкой дороге, пытаясь определить направление при свете звезд и луны на безоблачном небе. К рассвету он подошел к деревушке Кфар А-Мизрах и постучал в калитку второго дома с краю. Из него донесся шорох и сопение, и через минуту послышался нежный сонный голос:

– Кто там?

– Шалом ла байит а-зэ (Мир дому сему), – сказал Ешуа.

– Барух а-баа (Благословен входящий), – приветствовала его Мирьям и открыла калитку настежь.

На следующий день удивительная новость прокатилась по деревне Кфар А-Мизрах из дома в дом, как осенний лист, гонимый неугомонным ветром. Возбужденные жители столпились у ворот третьего дома с краю, заполнив узкую улочку. Обычно необузданные в выражении своих чувств, на этот раз они не кричали, не размахивали руками и не пытались убедить друг друга в горячем споре.

Напротив, они тихо переговаривались, бменивались вопросительными взглядами и проявляли необычное терпение и сдержанность.

Ранним утром, когда пастухи встают чтобы выгнать скот, стало известно, что пришел рэбэ Ешуа и заночевал у Мирьям, возвращаясь из Ерушалаима в Назарет. Пророки и проповедники, бывало, проходили через деревню, и потому это событие, не такое уж важное, вызвало вначале лишь любопытство и желание выслушать мудрость Книги. Но после полудня, когда солнце стало сползать с зенита и отбрасывать короткие тени, к одному из жителей прискакал на осле родственник из далекой деревни и сообщил, что рэбэ Ешуа был вчера у прокаженных, говорил им проповедь и даже вылечил некоторых. Кто-то из больных утверждал, что рэбэ прощает грехи, а это может делать только Бог, а не человек. Что за дела творятся в Иудее!

Мирьям выходила к ним несколько раз и просила прийти попозже, когда проповедник проснется.

– Он пришел под утро, – объясняла она. – Перед этим шел два дня и две ночи без ночлега. Идите по домам, когда он проснется, я кликну вас.

Но никто не послушал ее, разве что галдеть перестали, опасаясь разбудить проповедника. А тот проснулся только тогда, когда тени стали длиннее и прохладнее и небо потеряло свою слепящую яркость, ожидая приближения сумерек. Мирьям тут же подхватила приготовленный кувшин с водой и расписанное красными и голубыми узорами полотенце. Ешуа принял ее заботу как должное. Он тщательно умылся, подставляя ладони под льющуюся из кувшина струйку и насухо вытерся. В глазах его искрой вспыхнул немой вопрос.

– Люди ждут тебя за воротами, – тихо пояснила она. – Я сказала им прийти попозже, но они не расходятся.

– Позови их, – разрешил Ешуа.

– Может, пусть подождут? Поешь, попей что-нибудь, ведь ты ничего не ел с дороги, – увещевала она.

– Сначала нужно заботиться о душе, а потом о теле, – назидательно сказал Ешуа. – Пусть войдут.

Не успела калитка открыться, как селяне хлынули беспорядочной толпой, быстро заполнили маленький дворик и устроились вокруг Ешуа кто как мог: одни сели на землю, скрестив ноги под собой, другие – на камни вокруг колодца, а кто и на солому, рядом с осликом. Переговаривались тихо, как будто опасаясь нарушить торжественность момента, и только пронзительный плач младенца на руках молоденькой женщины звучал обыденными, житейскими нотами. Женщина всполошилась, принялась яростно укачивать его в надежде успокоить и взволнованно зашипела: ш-шш-ш, ш-шш-ш.

– Подойди сюда, женщина, – властно сказал Ешуа, и та повиновалась, опасливо озираясь. – Держи ребенка так, чтобы голова его покоилась у тебя на левой руке. Вот так.

Ешуа осторожно, нежно прикоснулся к голове ребенка обеими ладонями и стал внимательно разглядывать его. Плач младенца становился тише и вскоре совсем прекратился. Он закрыл глазки и сразу же уснул с выражением бесконечного покоя на лице. Во дворе наступила тишина. Где-то вдалеке звучали злые окрики пастуха, возвращавшегося с пастбища со скотом, и обрывки ожесточенной ссоры мужчины и женщины на другом конце деревни. Ослик раздраженно фыркнул и резко мотнул головой, разгоняя надоевших мух.

– У тебя были тяжелые роды, – забормотал Ешуа, обращаясь к женщине, но не отводя глаз от младенца.

– Откуда ты знаешь? – спросила женщина с благоговением в голосе.

– У него чуть-чуть помят череп. Это не опасно, пройдет, не волнуйся. У него головные боли, вот потому он и плачет, ждет от тебя помощи.

– Что же я могу сделать, рэбэ? – с надеждой на его магическую силу проговорила она.

– Ничего. Я сейчас исправлю повреждения. У него иногда будут возвращаться головные боли, но вскоре это пройдет.

Женщина опустила глаза, с любовью рассматривая своего мальчика, и вдруг тихо вскрикнула: