Пропажа государственной важности. Исторический детектив

– Вашему высокопревосходительству не откажешь в прозорливости, – с угрюмым выражением лица честно признался Сергей.

– Будет вам в словопрениях упражняться, для своих судейских приберегите, да и не к лицу они вам! Нынче не до условностей, дело и так зашло слишком далеко, – пропустил мимо ушей «этическую» сентенцию Чарова Шувалов.

– Осмелюсь спросить, как в сей запутанной ситуации обходиться с князем?

– Горчакову давно известно, что мадам неверна ему и крутит шашни с герцогом, хотя свой роман с ним ей удавалось весьма долго прятать. Тому виной удобное расположение Горного департамента, в работе которого его высочество принимал и, надеюсь, еще примет самое деятельное участие. Как известно, оный департамент располагается в том же месте[15 - Горный департамент входил в Министерство финансов, которое находилось, как и МИД, в здании Главного штаба на Дворцовой площади.], где и мы, грешные, ныне пребываем, – лукаво ухмыльнулся Шувалов.

– Да, да… Мы даже как-то раз встречались там с герцогом, хотя обычно он приглашал меня в минералогический музей Горного института.

– Так вот, продолжаю. Князь поместил Акинфиеву на третьем этаже в комнатах для прислуги, над казенной министерской квартирой, где он постоянно проживает. Вот вам и причина, отчего ее связь с герцогом оставалась в тайне. Полагаю, мы бы до сих пор оставались в неведении, коли б его высочество не объявил о своем желании непременно на ней жениться, – лицо шефа жандармов посуровело. – Одно вице-канцлеру в утешение, что он все ж таки не обманутый муж, кем изволит быть месье Акинфиев. Министр первым наставил тому рога, а уж потом и герцог изволил обойтись с князем подобным манером. Впрочем, могу предположить, что, на момент их знакомства, его высочество не знал, что Акинфиева состоит в интимной связи с князем. Самое лучшее, чтобы Горчаков устроил ей развод с мужем, а после, женился б на ней сам. Убежден, он до сей поры страстно любит ее, отчего и продолжает терпеть в своем доме. Мадам не прочь развестись, но вот выйти за министра может и не пожелать. Отныне ее мысли всецело занимает молодой и красивый принц, а не старик вице-канцлер. Да и сам Горчаков, узнав соперника, скорее отступится и не станет препятствовать герцогу избрать свой жребий. Смирившись с поражением и побуждаемый благородными намерениями, он может помочь Акинфиевой соединиться с герцогом, выправив ей заграничный паспорт от своего ведомства. Подобный исход весьма нежелателен и тревожит государя. Акинфиева обещала его величеству не ездить на выставку в Париж, где сейчас находится предмет ее вожделений, однако заверения оных особ не многого стоят, – предельно откровенно, без экивоков и прикрас, поделился тайнами большого света и собственным видением проблемы Шувалов.

– Неужели вице-канцлер осмелится выдать ей заграничный паспорт, зная умонастроения государя? – поразился царящими при дворе порядкам Чаров.

– Может, конечно, и не осмелится, хотя… – Шувалов призадумался на секунду, – император запретил мне указывать министру на крайнюю нежелательность подобного шага, – в сердцах посетовал на решение царя шеф жандармов.

– А как, собственно, вышло, что госпожа Акинфиева представлена ко двору? – Чаров никак не мог взять в толк всю абсурдность происходящего.

– По прошлому году князь выхлопотал чин камер-юнкера ее мужу. Причем сделал это всеми правдами и неправдами, потому как господин Акинфиев состоял на ту пору в незначительном чине губернского секретаря. Полагаю, делу помогло другое важное обстоятельство: будучи богатым помещиком в Покрове, тот был избран уездным предводителем дворянства. Да и Владимирский губернатор весьма о нем похвального мнения, – с ядовитой усмешкой пояснял Шувалов. – Впрочем, это – уже история. Главное, помните! – граф доверительно посмотрел на Сергея и, убедившись, что рядом никого нет, произнес, – император не желает этой связи, а матушка герцога, великая княгиня Мария Николаевна, та просто в ужасе! – излишне эмоционально вымолвил шеф жандармов. – Брак с Акинфиевой ее сына, внука императора Николая и любимого племянника нынешнего государя, сломает ему жизнь. Женившись на ней за границей, если духовная консистория даст ей развод, герцог не сможет жить в России и будет определенно изгнан из императорского дома. Расстроив этот брак, вы окажете неоценимую услугу Государю и Отечеству, не говоря уже об ослепленном страстью герцоге, – патетически высокопарно закончил тираду Шувалов и, отпустив Чарова, отправился танцевать.

Прогремев по брусчатке Английской набережной, коляска взлетела на Николаевский мост и через считанные минуты поравнялась со Спасо-Андреевским собором и церковью Трех Святителей, после чего запряженные в нее рысаки пошли шагом. «Тпру-у-у!» – натянул вожжи извозчик, и лошади встали по четной стороне улицы, возле запертых ворот аккуратного трехэтажного дома.

Выбравшись из экипажа, Чаров обнаружил, что цилиндр и лайковые перчатки он позабыл у Горчакова в МИДе. Если перчаток ему было не жаль, то потеря новомодного, сшитого по аглицким лекалам, цилиндра, была огорчительна и досадна. «Завтра, вернее, уж сегодня, – мысленно поправил себя он, – надобно заскочить на Дворцовую и спросить у прислуги», – нетерпеливо звоня в сонетку дворницкой, размышлял кутавшийся в плащ, озябший на промозглом ветру Сергей. Несмотря на начало мая, в Петербурге стояла ноябрьская погода. Лед висел в воздухе. Набухшие почки не желали распускаться, а голые сучья почерневших деревьев навевали на сердце тревожащую тоску. Белое сияние луны мешалось с тусклой желтизной фонарного отсвета, возбуждая чувство щемящей неприкаянности и смутного страха. Зарождавшийся день обещал быть холодным и хмурым.

Глава 3. Пропажа государственной важности

Пробудившись в восьмом часу стараниями слуги Прохора, Чаров вспомнил о позабытом цилиндре и поспешил умываться. Облачившись в форменный мундир судебного ведомства, он вспомнил, что следует сменить петлицы в соответствии с его новым чином коллежского асессора. «Только надобно сперва на Литейный съездить, да убедиться, что указ всамделишно вышел», – с этой мыслью он выбрался из дому, прихватив футляр для цилиндра. Сильный порыв ветра с Невы ударил ему в лицо, чуть не сбив с головы фуражку. То и дело хватаясь за козырек, он добрел до Большого проспекта, где запрыгнул в отъезжавшую конку и спустя четверть часа был на Дворцовой.

Не найдя швейцара в вестибюле, он поднялся на второй этаж, где опять же никого не застал. «Сдается мне, еще слишком рано», – подумал он, доставая из кармана золоченый брегет и оглядывая пустую приемную. Не успел он открыть крышку, как из кабинета министра выбежала горничная с пунцовым лицом и заплаканными глазами. «Определенно, здесь что-то произошло», – тревожное чувство охватило молодого человека, и он решительно вошел в открытые настежь двери, возле которых деловито возился мастеровой весьма суровой наружности.

Ящики письменного стола в кабинете были выдвинуты, бумаги, взятые из них, свалены на его зеленом сукне, сам министр в печальной растерянности понуро сидел в отодвинутом в сторону кресле. Чуть поодаль от него, с сумрачной миной, возвышался тайный советник Гумберт и нервно теребил пальцами оконную драпировку. Заметив появившегося в кабинете Чарова, он недоуменно воззрился на него.

– Прошу великодушно меня простить, но ни в вестибюле, ни в приемной никого не было, и я осмелился обеспокоить ваши… – начал свою речь он, как был прерван тайным советником.

– Господин судебный следователь, если не ошибаюсь, – Гумберт сразу вспомнил его.

– Он самый, ваше превосходительство. Старший следователь Окружного суда коллежский асессор Чаров. Вчера имел честь быть приглашенным, и…, по забывчивости, оставил в гардеробе цилиндр, – с извиняющимся лицом он кивнул на футляр. – Неловко говорить о подобной чепухе, мне бы со швейцаром потолковать…

– Он отослан, горничную спросите, – неопределенно махнул рукой Гумберт и уставился в окно, показывая всем своим видом, что молодой человек появился довольно некстати.

– Как отыщите свой цилиндр, сделайте милость, зайдите к нам на минуту. И не сочтите за труд, задерните входную портьеру, – глухим, надтреснутым голосом бросил ему вслед Горчаков, неожиданно выйдя из ступора.

Гумберт недоуменно посмотрел на патрона в ожидании разъяснений.

– Палицын здесь? – блеснув стеклами очков, заметно бодрее, поинтересовался министр.

– Еще копается! Много переводить пришлось на японский, а он покамест языком оным не вполне свободно владеет, – продолжая не понимать, передернул плечами тайный советник.

– Превосходно! Стекля уведомлять не станем. Если пакет в течение ближайших дней не будет обнаружен, тогда известим о прискорбном происшествии государя. Его величество в скором времени отбывает в Париж, я еду тоже, а посему придется изготовить новую ратификационную грамоту к договору и поднести ее вдругорядь на подпись государю. Чрезвычайно неприятная комиссия! Представляю лицо императора… А коли секретные статьи конвенции попадут или уже попали на глаза англичанам? Скандал! Международный скандал! – с горечью восклицал князь.

– Помнится, когда посланник Стекль вернулся на Пасху в Петербург, список договора был незамедлительно изготовлен, – напомнил ему обстоятельства дела Гумберт.

– Я самолично делал перевод. Что же касается копии ратификационной грамоты, составленной, согласно протоколу, на французском, она переписывалась разными людьми, поскольку предназначалась исключительно для моего личного пользования. Договор – сотрудником Стремоухова, запамятовал его фамилию, у него совершенно каллиграфический почерк, а текст секретной морской конвенции – стариной Леонтьевым. У того тоже рука хороша, однако ж видно, что два разных почерка.

– Осмелюсь спросить, – Гумберт замялся, – судебного следователя Чарова желаете привлечь к розыскам?

– Обер-полицмейстер с его проходным двором, а не канцелярией, квартальные с околоточными, следователи сыскной части – это не наш случай, Андрей Федорович. Равно, как и люди Шувалова. Я берегусь огласки, хотя она и без того неизбежна, если пакет не найдется. А господин Чаров мне глянулся. Видно, что порядочный и умный человек. К тому же, несмотря на молодость, довольно искушен в своем деле. Аттестация шефа жандармов тому порука. Сам Господь Бог нам посылает его. Полагаю, следует испытать его, а уж после… – князь замолчал, погрузившись в раздумья.

– А если он согласия не даст?

– Употреблю все усилия, дабы урезонить его, – Горчаков дал понять Гумберту, что желает говорить с Чаровым наедине, и тот беспрекословно удалился.

– Я возьмусь отыскать пакет государя, ваше высокопревосходительство, и, надеюсь, найду его, – Сергей дал понять, что всецело проникся важностью исчезнувших документов, – только у меня будет одно условие: я должен получить список всех, без исключения, лиц, бывших вчера на рауте, а также всех, кто находился в министерстве на момент обнаружения пропажи, – решительно заявил он, когда с цилиндром в руке, вернулся в кабинет Горчакова.

– Что ж, полагаю, Андрей Федорович пособит нам. Я немедля позову его, – ответил обрадованный князь и потянулся к шнурку.

– Если позволите, я желал бы осмотреть ваш стол, а именно, состояние замковых впадин на ящиках.

– Извольте, – приглашающим жестом поощрил Чарова изумленный немало Горчаков.

– Пакет хранился в срединном ящике, не так ли? – на сей раз он не особо удивил своей догадкой вице-канцлера, поднося свечу к каждой из семи замочных скважин и внимательно их осматривая.

– Совершенно верно, – бесцветным голосом отвечал князь, не без иронии следя за манипуляциями следователя.

– А ключи от ящиков были у вас одного?

– У меня и ни у кого другого.

– Стало быть, один ключ отпирает замки от всех ящиков?

– Именно, так, месье Чаров, – с готовностью подтвердил Горчаков, доставая изящный посеребренный ключ из внутреннего кармана сюртука. – Второй ключ содержится в тайном месте у меня в спальне, иных ключей не имеется. Вчера вечером я запер пакет и отправился почивать.

– Вы почивали…

– Здесь же, в своей квартире на втором этаже, – молниеносно ответил князь, заметно краснея. От его сиюминутной иронии не осталось и следа. – Утром же, в десятом часу пришед в кабинет и отперев упомянутый вами ящик, пакета, положенного поверх других бумаг, увы, не обнаружил. Один Михеев ковырялся с замком, – нервным движением головы, он указал на задернутую портьеру, скрывавшую фигуру столяра.

– И Михеев, понятно, никого не видел и ничего подозрительного не заметил?

– Ни-че-го, – обреченно подтвердил князь.

– С разрешения вашего высокопревосходительства, я немного потолкусь здесь, а после, вернувшись, займусь списком Андрея Федоровича. Да, еще одна просьба к вам… Наружный осмотр замочных впадин мало что дал. Прикажите столяру выставить замки из ящиков, дабы я мог подробнее осмотреть впадины. И чтоб каждый замок был подписан, от какого он ящика. Это весьма важно, ваше высокопревосходительство, – с этими словами, водрузив свечу в канделябр, Сергей покинул озадаченного министра.

Глава 4. Предложение Ротшильда

Ницца. Английская набережная. 29 декабря 1866 года.

Герцену нездоровилось. С раннего утра его познабливало, немного першило в горле и покалывало в правом боку. К обеду боль в боку унялась, озноб исчез, но горло не отпускало. Он заставил себя выпить чашку горячего бульона и откинулся в кресле за чтением газет. Принесли полуденную почту. Отложив в сторону газеты, он торопливо вскрыл знакомый, синеватой бумаги, конверт и извлек письмо. Через минуту, накинув пальто и закутавшись в шарф, он хлопнул дверью и, не услышав встревоженного оклика жены: «Ты же болен, Саша!» – стал стремительно сбегать вниз по лестнице.

– Вы преувеличиваете мои возможности, любезный Натаниэль, хотя, не скрою, предложение господина барона мне весьма льстит, – Герцен самодовольно ухмыльнулся. – Одного никак не возьму в толк: отчего в русском правительстве решились на столь неоднозначный и, как мне кажется, непопулярный шаг?