Эмбрионы

Сестра тихонько скребётся в дверь, встаёт в проходе, облокотившись на косяк, и смотрит исподлобья.

– Ты как сегодня? – она складывает руки на груди. Не удивлюсь, если её подослала мама.

На полу лежит скомканная обёрточная бумага. В неё был завёрнут журнал. Я показываю рукой на этот коричневый комок и говорю:

– Примерно вот так.

– Вообще-то я переживаю за тебя. – Она заходит в комнату и поднимает мусор.

Ага. Так я и поверил. Конечно, она меня любит и волнуется за меня. Но здесь она для того, чтобы выяснить, насколько серьёзны мои подозрения.

– Слушай, – говорю я, – если тебе нравится Серёга…

– Так, стоп. – Она поднимает руку, останавливая меня. – Ещё раз затронешь эту тему, точно обижусь. Я зашла спросить: может, тебе что-то нужно?

– Вообще-то, – отвечаю я, – мне нужны новые кроссовки.

– Не мог раньше сказать? – Она снова складывает руки на груди. – Схожу вечером и скину тебе фото.

Глава двенадцатая

Время, как ксерокс, штампует одинаковые дни. Похожие друг на друга, как однояйцевые близнецы. Я точно знаю, как будет выглядеть завтра, – так же, как и сегодня. Замкнутый круг, где нет разницы между вчера и любым последующим днём.

После сильного приступа тревоги всегда накрывает дереализация. Эмоции притупляются, как чувствительность в руке, когда её отлежишь. Радость, злость, удивление – всё блекнет и уходит на задний план. Лень бьёт в два раза сильнее, чем обычно. Даже чтение становится непосильным занятием.

Как ни странно, в таком состоянии хочется выйти на улицу. Даже если это час пик и везде много народу.

В такие редкие моменты, если не брать в расчёт хандру, я чувствую себя почти нормальным. Тревога, как и прочие чувства, глохнет. Глубоко внутри вспыхивают маленькие искры надежды, что страх ушёл навсегда. Появляются безумные мысли: например, спуститься в метро и проехать пару остановок.

Пока я не откатился в обыденное состояние, решаю пройти мимо кафе, чтобы снова увидеть ту девушку.

Всё-таки стекло – какая-никакая преграда. Можно заставить себя улыбнуться, помахать или просто кивнуть. Послать ей сигнал из своего ограниченного мира. Вам будет смешно, но это первая девушка, в которую я влюбился.

Был, правда, ещё случай.

В двенадцать лет сложно понять, что такое влюблённость.

Её звали Света. Волосы были заплетены в две тугие косы с бантами. Она занималась танцами, носила босоножки и училась в параллельном классе. Тогда я ещё ходил в школу.

Одноклассники дразнили меня шизиком. Но я не обращал внимания. В школе всегда кого-то дразнят. Из-за плохого зрения, из-за веса или просто потому, что не повезло.

Сначала я смотрел на Свету, когда она стояла или проходила рядом. Потом я обнаружил внутри новое, незнакомое чувство. Мне захотелось видеть её чаще.

Утром, перед уроками я подгадывал время, чтобы встретить её во дворе, и шёл чуть позади. Так мы доходили до школы. Обычно она ничего не говорила – будто вообще не замечала, что я плетусь за ней. Но иногда оборачивалась и улыбалась.

Весной во дворе густо цвела сирень. Запах разливался по улице вместе с долгожданным теплом. Откуда-то появлялись шмели, пчёлы и бабочки – водили хороводы в воздухе.

Я бродил по городу и размышлял о том, как бы мне познакомиться поближе с девочкой, в которую я вроде бы влюбился. Проходя мимо зарослей сирени, я услышал голоса: по ту сторону куста Света разговаривала с подругой. Я понял, что это она, ещё до того, как можно было разобрать слова, и подошёл поближе.

– Ты разве не знаешь, что он припадочный? – спросил голос подруги. Не нужно было долго думать, чтобы догадаться, о ком это. Я ждал, что ответит Света.

– Мне кажется, он хороший, – робко сказала она.

Мимо, жужжа, пролетел шмель. Он такой толстый, что напоминает транспортный самолёт в миниатюре.

– Шутишь? – хмыкнула подруга. – Его водят в психушку на лечение и дают таблетки, от которых он становится как овощ.

– Правда? – Мне показалось, что Света расстроилась.

– Да, – безжалостно ответила подруга. – Мама говорит, чтобы мы держались подальше от этого психа. Неизвестно, что у него на уме.

Кусты цветущей сирени – хорошее укрытие.

Не знаю, как любовь, но боль была настоящая.

Я шёл домой, задыхаясь от стыда и обиды. С того дня я заметил, что Света старательно избегает меня. При каждой встрече она опускала глаза и отворачивалась. А потом их семья переехала.

Не могу сказать, что та ситуация убила мою веру в отношения. Она лишь добавила ещё один оттенок в общую палитру фобий и комплексов.

Стена из страха не позволяет думать о будущем, потому что в любой момент моё состояние может ухудшиться. Серёга ведёт себя точно так же. Все планы принимаются им с поправкой на это.

Из-за боязни высоты и замкнутых пространств он даже и не думает, чтобы полететь на самолёте.

Летом, обычно в конце июля, он отправляется с мамой на поезде в Сочи. Границы его сумасшедшей вселенной немного шире моей. Он почти сутки трясётся в купе – и всё-таки оказывается на берегу Чёрного моря. Заселяется в гостиницу, завтракает в ресторане и отправляется на пляж купаться. К вечеру первого дня к ним прилетает отец, который из-за работы не может тратить столько времени на дорогу.

Родители Серёги много раз хотели съездить в Турцию, но мысль о полёте заставляет его трястись.

Давай слетаем в Египет, говорили родители, мы хотим показать тебе пирамиды.

В Риме, не оставляла попыток мама, ты погуляешь по древним улицам и увидишь Колизей.

Все планы разбивались о Серёгины страхи.

Если понадобится, он будет неделю терпеть стук колёс и доедет до Владивостока. Но стоит ему представить узкий проход меж самолётных кресел, как его тут же накрывает паника.

Сотни тысяч туристов каждый год отправляются в путешествия на круизных лайнерах.

Они посещают Багамы, Грецию, Кипр или Таиланд.

Они нежатся в шезлонгах возле бирюзовых бассейнов, наполненных подогретой забортной водой.

Вечером мужчины надевают смокинги, а женщины – коктейльные платья и вместе отправляются в ресторан, или в казино, или в концертный зал, построенные прямо на борту. Корабли заходят в порт, опускают трапы – и туристы заполняют собой улицы.

Самый большой круизный лайнер вмещает почти семь тысяч пассажиров. Вместе с экипажем получается население небольшого города. Большая часть этих людей – аэрофобы, до ужаса боящиеся самолётов. Компании, которые организуют круизы, зарабатывают миллиарды долларов на страхе. Целая индустрия живёт и процветает за счёт фобии.

Мой мир меньше Серёгиного. В какой-то момент он перестал сжиматься, но оставшегося пространства крайне мало, чтобы мечтать о будущем. Хочется раздвинуть границы, но пока не получается.

Всё-таки вместе с влюблённостью у меня появилась надежда. Вдруг мне удастся построить отношения. С девушкой, за которой я наблюдаю через полтора квадратных метра стекла.