Эмбрионы

До встречи с Викторией я всё глубже проваливался в болото. Комплексы и фобии с годами нанизывались на меня, как колечки на детскую пирамидку. И темнота внутри разрасталась.

В комнату заглядывает сестра и называет нас бездельниками. Серёга громко смеётся. Она говорит, что мама приготовила ужин и чтобы мы прекращали маяться дурью и шли на кухню.

– Сейчас, детка. – Серёга откидывает чёлку и подмигивает ей одним глазом. – Никуда не уходи.

– Твой друг – придурок, – говорит мне сестра и закрывает дверь.

Так себе откровение, если честно.

Серёга снова забирается на кровать и свешивает голову.

– Слушай, – говорит он, – ты никогда не думал, что просто программируешь себя на сон? Знаешь про самоисполняющиеся пророчества?

Всё это я слышал много раз. Что я сам себе это внушаю. Игры моего подсознания. Только мне от этого не легче.

– Это не совсем сон, – говорю я. – Больше похоже на фильм, записанный в подсознании. Каждый раз всё совпадает до мельчайших деталей.

– Всегда хотел спросить, – Серёга чешет у себя под мышкой, – а как ты это предчувствуешь? Озарение какое-то? Вспышка в разуме?

Это как приступ аллергии.

Внезапный зуд, который становится всё сильнее.

Только зудит где-то в мозгу. Каждый раз думаешь, что продолжения не будет. Побеспокоит – и отпустит.

Но потом понимаешь, что не отвертишься.

Это как купить билет в кино и точно знать, что пойдёшь на сеанс. Никуда от этого не деться.

– Уже поздно, – говорит Серёга после ужина, вытирая соус на дне тарелки куском хлеба. Мама приготовила тушёную фасоль с мясом. – Пора домой, а то мои начнут названивать. – Он смотрит на меня не так, как обычно. Нет дурашливости и вечного кривляния. – После той вылазки в парк, когда у меня сел телефон, мне устроили выволочку.

– Угу, – говорю я и провожаю его до двери. Жду, пока он обуется. Я вызвал ему такси, а он отправил маме сообщение, что скоро будет.

– Ольга! – кричит он куда-то в коридор. – Не хочешь проводить меня?

– Отвали, – равнодушно отвечает сестра.

– А она симпатичная, – говорит Серёга и закрывает дверь.

Глава десятая

Не знаю, кто нажимает кнопку воспроизведения у меня в голове. Просто посреди ночи вспыхивает экран.

На нём – маленький мальчик, крепко пристёгнутый ремнём на заднем сиденье автомобиля. Они с отцом возвращаются с рыбалки и стараются как можно быстрее выехать на шоссе.

Они уехали раньше, чем планировали, потому что их прогнала огромная туча, неожиданно появившаяся на горизонте. Если не успеть до дождя, то можно засесть посреди поля в раскисшей земле. И тогда придётся идти в деревню искать помощи.

– Не расстраивайся, – говорит отец, переключая передачу. – В следующий раз всё будет по-другому.

– Ага, – говорит мальчик, перелистывая страницу. У него в руках новый комикс, который подарила сестра.

Машина поймала выбоину, двигатель взревел, и они наконец вырвались на асфальт, разбрасывая колёсами мелкие камни. В следующее мгновение посыпались капли дождя. Они разбивались о лобовое стекло, и вода неровными струйками стекала вниз. Отец включил дворники, и те со скрипом зашевелились, размазывая засохшую грязь.

Мальчик тихо шелестит страницами и внимательно рассматривает нарисованных героев, которые спасают мир от космической нечисти. Он беззвучно шевелит губами и водит пальцем по бумаге.

– Давай не будем говорить маме, что сом выскользнул из рук, – неожиданно предлагает отец.

Мальчик на мгновение задумывается и твёрдо говорит:

– Нет. Лучше расскажем. Я же всё равно его поймал.

Маленький сорванец был счастлив, что смог вытащить большую рыбу. А ещё гордился тем, что отпустил сома вместо того, чтобы отправить на сковородку.

– Ну ладно, – отвечает отец и улыбается.

В багажнике, в сумке с мокрой травой, лежат несколько карасей и приличного размера лещ. Через пару часов, без чешуи и с надрезами вдоль тела, они будут запекаться в духовке, смазанные толстым слоем сметаны и присыпанные луком.

Взгляд мальчика замирает. Только сейчас он заметил, что голова отца покрыта пепельной сединой. Это открытие удивило его. Да, мама говорила, что, когда он родился, отцу было за тридцать. Но до этого момента он не считал отца старым. В его представлении седыми могут быть только глубокие старики.

– Папа, – говорит он. – А почему у тебя столько седых волос?

Отец громко смеётся и запускает левую руку в волосы.

– Это всё от волнений. Будешь много волноваться – тоже рано поседеешь. – Отец вертит ручку на приборной доске и включает радио.

И мальчик решает никогда ни о чём не волноваться. Ему совсем не хочется быть седым. Он осторожно трогает свою голову. Его волосы упругие и жёсткие – напоминание о том, что нужно сходить к парикмахеру.

Первый порыв дождя иссяк, и мелкие капли сыпали лёгкой безвредной дробью. Дворники успевали хорошо очищать стекло.

– Знаешь, – отец наклоняется вперёд, чтобы лучше видеть дорогу, – а у кого-то скоро день рождения.

Следующую страницу мальчик переворачивает так осторожно, будто он сапёр, обезвреживающий мину.

– Ага, – еле слышно отвечает он.

Он делает вид, что внимательно рассматривает картинку. На самом деле он почти перестал дышать, ожидая, что скажет отец. Пальцами теребит край клетчатой рубашки. Тогда все дети требовали от родителей купить именно такую. Отец беззвучно улыбается и держит паузу. Ему хочется растянуть этот момент до бесконечности.

И у него получается это сделать.

– Мы тут подумали с мамой… – Отец опять замолкает, внимательно смотрит на спидометр, в очередной раз переключает передачу и, будто нехотя, продолжает: – Что ты думаешь, если мы отметим его в «Плазе»?

Глупый мальчишка вне себя от радости.

Тогда, десять лет назад, когда «Плаза» только открылась, все дети мечтали отметить день рождения именно там. Большой игровой зал и фуд-корт с пиццей и бургерами на последнем этаже. Сейчас «Плаза» превратилась в проходной торговый центр с второсортными магазинами, поломанными аттракционами и обшарпанными столиками в кафе. Но несколько лет назад это был прямо Тадж-Махал. Место паломничества пассажиров всех ближайших станций метро. В выходные дни – настоящий муравейник.

Я смотрю этот фильм-сон уже не в первый раз и всегда злюсь на этого маленького глупца.

Он не верит своему счастью. Вижу, как он ёрзает на заднем сиденье, – и наконец не выдерживает. Я отчётливо слышу, как щёлкает застёжка ремня. Мальчик обвивает руками шею отца. Детская щека прижимается к грубому небритому лицу.