С той стороны. Повести и рассказы

Жора подошёл ко мне, дымя сигаретой. Он был весь потный, брючины мокрые и испачканы тиной, а вид у него был грозный. Без предисловий, тихо и угрожающе он сказал:

– Очкарик, ты не видел ничего, как и все мы. И ничего не знаешь.

Я посмотрел прямо в его физиономию, собрался с духом и ответил:

– Я всё видел. И ничего не обещаю.

Лицо его скорчилось в злую гримасу, и я подумал, что он меня сейчас ударит. Но он только процедил сквозь зубы и сигаретный дым:

– Если кто узнает, тебе не жить. Ты понял?

И, не дожидаясь ответа, повернулся и пошёл к нашей машине, где стояли Витька с Дашей и о чём-то переговаривались. Жора тоже включился в разговор. Говорили они тихо, так что я не слышал, о чём у них шла речь.

Потом Жора достал из багажника пластмассовое ведро и снова отправился к озеру.

Витька подошёл ко мне.

– В общем, Славка, такое дело… – он избегал на меня смотреть, – ты никому… о кей? Ты ж понимаешь… Мы ж друганы с тобой.

– А ты сам-то, Вить, как теперь будешь жить? – вместо ответа сказал я.

– Так и буду… А что делать, если так получилось? Никто ж не хотел… Чего нам теперь всем, из-за этого старика жизнь ломать?

Я пожал плечами.

– Витька, ты-то не виноват. Это всё он. Я, если что, всегда встану на твою сторону.

– Да, но понимаешь… Батя мой избираться в городскую думу собрался. Ты ж в курсе. А тут такая фигня. Нам это надо?

Он посмотрел на меня исподлобья, тревожно, ища поддержки.

Но, наверное, не увидел её в моих глазах, потому что тяжело вздохнул и выговорил:

– Ладно, как-нибудь всё уляжется. Сейчас съездим куда хотели и домой…

– Ты ещё можешь об этом думать? – я хмуро поглядел на Витьку. – После такого? Какие к чёрту прогулки! Скорей бы назад.

– Понимаешь, Жора ещё пьяный, – тихо проговорил Витька. – Я боюсь, как бы он ещё кого-нибудь не сшиб. Надо съездить, проветриться. Всем нам.

– Ну разве что, – нехотя согласился я. – Хотя настроение паршивое…

Жора скоро вернулся с ведром воды. Даша взяла тряпку и стала отмывать джип спереди. Через полчаса бампер был чистым.

– Садимся, поехали! – скомандовал Жора. – Теперь ты рули, пионэр.

Он как будто забыл то, что сотворил совсем недавно. А меня больше не замечал.

Мы сели в машину. Я по наивности был уверен, что скоро буду дома.

Но я не знал, о чём они втроём переговаривались. Ведь я на свою беду дал понять, что не собираюсь хранить их страшную общую тайну. И возможно, тогда они вместе решили, что от меня лучше избавиться. А последний диалог с Витькой устранил все сомнения и у него.

Хотя, скорее всего, это только Жора так решил. А Витька и Даша просто согласились. Точно не знаю, и наверное, не узнаю никогда.

Во всяком случае, они сошлись на том, что вернутся в город без меня. Но так, чтобы всё выглядело как несчастный случай. Ведь со мной нельзя было поступить так же, как со стариком. То, что мы поехали вчетвером, было известно нашим родителям.

Я не догадывался, что задумал Жора. А он, видимо, знал, что на той известняковой горе есть места, где можно упасть с большой высоты.

Витька повернул ключ, и джип тронулся с места. Мы понеслись к месторождению.

***

Всё. Я вспомнил до самого конца.

Когда я смотрел последние кадры, меня била дрожь. Витька, которого я считал своим верным другом, взял и так запросто предал меня. Пусть даже он сам не хотел, чтобы я погиб. Но он готов был это допустить. Только чтобы скрыть то, что натворил этот негодяй Жора.

У них с Дашей тоже был интерес, чтобы я молчал. Хоть и не такой важный, как для Жоры, но всё же… Для их папаши публичный скандал в преддверии выборов – тоже совсем ни к чему. И это как бы понятно.

Но всё-таки, всё-таки… неужели всё это для Витьки дороже, чем жизнь друга? Ладно там справедливость в отношении убитого пчеловода. Но он и мной был готов пожертвовать ради спокойствия их семейки.

Нет, никогда я Витьке не смогу такое простить.

Но теперь-то что мне делать?

Я побрёл лугом по направлению к озеру. Ноги дрожали и плохо слушались. Воспоминание перевернуло мне душу. Оно было потрясающе ярким и чётким, плоть до деталей, – я действительно прожил этот отрезок жизни второй раз.

Где-то я читал или слышал, что наш мозг хранит всё, что мы видели или слышали, что пережили или испытали в течение жизни. Вообще всё. И в принципе может что угодно из этого вспомнить. Неужели это правда? Я никогда раньше не мог в такое поверить.

Но мой случай свидетельствовал как раз в пользу того.

Да, вон там они тащили тело мимо ульев, чтобы утопить.

В озере… Бабуся на пасеке говорила, что улья надо ставить близко от водоёмов – пчёлы пьют, как и любые другие существа.

Но приближаться к этим пчелиным обиталищам мне было по-прежнему страшно.

Я остановился и огляделся. Кругом было великолепно. Цветущий луг жил своей тихой жизнью – благоухал клевер, ромашки желтели подобно маленьким солнцам, перепархивали с цветка на цветок бабочки, стремительно рассекали воздух стрекозы, где-то рядом гундливо трудился шмель.

Этих созданий я тоже побаивался. Пожалуй, надо возвращаться, подумал я.

Но тут перед моим внутренним взором всплыло лицо Петра Арсеньевича. И мне показалось, что я снова слышу его голос, который говорил о моём страхе перед жужжащими созданиями. И о том, что у меня пока не было стимула, чтобы преодолеть этот страх:

«…А мне кажется, он у тебя появится в нужный момент. Когда выполнишь главную свою задачу: вспомнишь всё до конца».

Кто в действительности говорил мне это? Не фантом же? Наверное, кто-то во мне самом, – некая потаённая часть моего существа, которая знала, что я могу побороть этот страх. И побуждала меня сделать это. Не откладывая. Сейчас же.

Этот голос почти помимо воли повёл меня в направлении моего страха. Я двинулся к ульям, которые стояли в паре сотен метров от меня. Пчёл пока было не слышно и не видно.

Но всё равно было страшно. Как если бы я приближался к логову какого-то опасного зверя. Хотя выглядели ульи безобидно – ни дать ни взять большие, сколоченные из досок почтовые ящики. Только горизонтальные щели (вроде хозяйка пасеки их называла «летки») внизу, а не вверху. Я подошёл к ним уже достаточно близко и мог видеть деловито снующие через эти щели внутрь и наружу мелкие чёрные точки. Их было много, очень много. Они вились вокруг ульев, одни садились, другие взлетали, одни улетали прочь, другие откуда-то тут же появлялись, и это движение было непрерывным.