Под ударом

И потому-то мальчики и девочки из дипломатических семей – как сапёры, ошибаются в выборе только один раз. Абсолютное преимущество имеют те, родители которых уже побывали в загранкомандировках – если их выпустили, значит, точно проверяли, никаких проблем с анкетой нет. Но выбор был небогат, выпускали из Союза далеко не всех…

Николай с этой точки зрения был не худшим вариантом. Пусть и военный, но родился в правильной семье и сам уже выезжал за границу. Потому-то так и суетилась мать… и не было в этом во всем суетливом мельтешении – ни любви, ни чести, как он их понимал. А понимать их – он начал в другой стране, много лет назад…

Япония. Токио. Много лет назад

Токио, просыпающийся многомиллионный мегаполис. Раннее утро. Луч света ползет по вылизанному до матового блеска полу додзе.

Сенсей сидит на полу. Перед ним – восемь учеников, все – мальчишки. Выделяется один из них – явно европейскими чертами лица.

Луч доползает до первого из учеников.

– Хаджиме!

Все выполняют традиционный поклон. В углу – фотопортрет пожилого японца. Это Морихей Уесиба, основатель современного каратэ.

– Ре!

Все пацаны – одним движением вскакивают в стойку…

…

– …Я знаю, ты должен нас покинуть.

– Да, сенсей.

Парнишка с европейскими чертами лица стоит перед сенсеем. Чуть в стороне его друг – он его сюда и привел. Началось все с того, что они подрались в школе – и маленький японец победил сильного, владеющего приемами странного рукопашного боя под названием «самбо» гайджина. Драка, как обычно и бывает в этом возрасте, – переросла в дружбу.

Учитель и ученик говорят на английском – сенсей выучил его в лагере для военнопленных. Он прикинулся обычным шофером, возившим полковника – американцы так и не поняли, кто на самом деле попал к ним в плен.

Учитель достает письмо.

– Когда вернешься в свой город, отнеси это письмо в японское посольство. Спросишь господина Секу Асегуру, отдашь ему письмо, он продолжит твоё обучение.

– Спасибо, сенсей, – парнишка кланяется

– Господин Секу Асегуру лучший сенсей, чем я, он научит тебя большему, чем когда-нибудь смог бы дать тебе я, но кое-что ты должен запомнить. Энергия, вызванная бу – боевыми искусствами – это как вода. Ты можешь налить ее во флягу. Можешь разлить. Можешь выпить сам, а можешь угостить водой страдающего от жажды. Решать тебе…

…

– И еще. Бесчестие – как шрам на дереве – с годами он становится всё больше и больше. Избегай бесчестия.

Двое парнишек кланяются и уходят – японец и советский. К сенсею подходит один из его «продвинутых учеников», который ждет экзамена на черный пояс, а сейчас живет в доме учителя и сам ведёт несколько детских групп. На лице его недоумение…

– Со всем уважением, сенсей…

– Говори, Ито, я же вижу, что ты хочешь что-то сказать.

– Сенсей, зачем вы научили этого маленького русского? Он же коммунист, он наш враг.

Сенсей качает головой.

– Ты так ничего и не понял, Ито. Можно получить черный пояс, можно получить высокий дан, но стать самураем – это совсем иное.

…

– Главный враг самурая – это не советские, не христиане и даже не враги его хозяина, как сказано в некоторых книгах. Главный враг – бесчестие.

…

– Маленький русский пришел сюда, в зал, потому что дети в этом возрасте инстинктивно понимают, что такое честь и что – бесчестие. Коммунистические варвары не знают что такое честь, и это прискорбно. Он пришел сюда, чтобы узнать, и если я хоть немного помог ему стать самураем – значит, я сделал большое дело для Японии. Не только японец может быть самураем, запомни это. Самурай – это не национальность. И даже не владение бу. Не всякий, кто владеет бу – самурай, хотя все самураи владеют.

– Но господин Секу Асегуру, к которому вы дали письмо – не самурай[7 - Скорее всего, Секу Асегуру – ниндзя. Ниндзя и самураи – это не одно и тоже и ниндзя – никак не продвинутый самурай. Самураи – это средневековая военная аристократия. Ниндзя – это деклассированные крестьяне с северных территорий, потерявшие землю и ставшие наемными убийцами. Ниндзя были наемниками, но они никогда не соглашались убить простого человека – потому люди их никогда не выдавали. Не раз сёгуны пытались полностью истребить ниндзя – но это невозможно. Ниндзя существуют до сих пор, как и их учение.]! Он из северных провинций, он…

Учитель внимательно смотрит на ученика, и тот осекается

– То-то же. Убери зал. Сегодня уборка на тебе.

Подмосковье. Санаторий МИД СССР. 30 июля 1988 года. Продолжение.

– Николай, ты чего тут сидишь? Пошли к нам, шашлык уже готов…

Отец – взял его за руку, повел за собой. Шепнул по дороге:

– Веди себя нормально. Ради матери…

Шашлык действительно уже разбирали. Это были люди, которые были знакомы с детства… Свой круг, своя среда. Люди, для которых вершина жизненного успеха – это место в МИДе или Внешторге, которые хвастаются друг перед другом своими заграничными поездками и тем, что в них удалось купить. Эта жизнь должна была быть и его жизнью. Но не стала. Возможно, потому, что когда-то, в Токио ему сказали: путь самурая – смерть.

– А воину-интернационалисту оставили?

– А как же!

Николай поморщился… он никогда не считал себя воином-интернационалистом, и не искал себе никаких льгот и особого отношения. Да и война эта… Какой к черту интернационализм? Интернационалистов там… Обычная это резня. Восточная, пахнущая кровью и дерьмом…

Шашлык был хорошим – все-таки профи готовили. Под коньяк – «Курвуазье», не что-то там… заговорили о политике…

– Позвольте, Игорь Ильич, позвольте. Мы не можем, просто не имеем права поддерживать Хальк. Ну и что что они сильнее? А где ваша большевистская принципиальность?

Дурак… в ж… там вся большевистская принципиальность. Все твои слова про большевистскую принципиальность здесь – это просто красивые фразы в разговоре, а там – обгорелое мясо на рыжей от огня броне.

И те пацаны, которые там остались, – в гробу видали твою большевистскую принципиальность.

Николай встал.

– Ты куда? – моментально насторожился отец.

– Живот… скрутило.

Пошел к двухэтажным коттеджам – дамы отдыхали там, это мужчины пошли на свежий воздух мясо жарить. Горели окна… перед самым домом он скрал шаги…