Горят Костры

Арност дрогнул, задержал дыхание, стал оглядываться. Рядом никого не оказалось, а всадник с пригорка исчез. Лужа под ногами задымилась сильнее потушенных ливнем костров, чьи хвосты окончательно прибило к земле дождем.

Ученик врачевателя вскочил, будто земля обожгла его сквозь одежду. Под ногами заклубилось еще больше плотного дыма, он достиг бедер, груди и вот-вот намеревался утопить в себе одинокого молодца. Спустя минуту Арност уже был закован в тюрьме непроглядной серости. Серее могло быть лишь его собственное душевное состояние.

– Ты говоришь на языке смерти? Можешь не отвечать.

Голос незримого незнакомца расслаивался, просачиваясь сквозь хмарь пепла. Арност заметил, что дождь прекратился, даже его эхо не доносилось через завесу. Молодой человек сдвинул брови к переносице, зрачки сузились, сконцентрировавшись на двух тусклых огоньках, подернутых серостью.

– Мне есть, что показать тебе, Арност.

Огоньки моргнули, зажглись ярко-ярко, разгоняя тьму, но Арност так перепугался, что крик вырвался из его горла, раздирая слизистую.

Юный лекарь очнулся в кровати, совсем один в своей комнате. Из окна на пол и стены падали утренние лучи осеннего солнца.

Арност спустился по лестнице, учуяв доносящийся снизу запах мирры и камфоры, мазей и болезни… У последнего была особая харизма, отталкивающая многих людей, отчего профессия лекаря делалась весьма редкой. Запах приближающейся смерти, вонь слабости и нотки безнадеги.

На первом этаже все койки забиты больными, многие из которых лишены сознания. Под койками валялись окровавленные бинты, всюду переполненные ведра со рвотой, дополняющей и без того концентрированную вонь еще большей гнусностью. Всюду кашель, стоны и хрипы.

Над пациентами корпело четверо лекарей, ровесников Арноста, а их общего наставника, Иржи, нигде не было.

– Наконец-то ты очнулся, Арни. Нам как-раз нужна твоя помощь. – уставши произнес черноволосый и усатый Генри с заячьей губой.

– Сколько вы уже тут? – спросил Арност.

– Всю ночь, часов в двенадцать одному пациенту стало хуже, начал кричать, поэтому Иржи и позвал нас. Ты не слышал ничего?

– Нет, спал как убитый, честное слово, – спокойно ответил Арност. Общество больных и страдальцев нисколько не смущало молодого человека, за последние четыре года он многого навидался после вспышки неизвестной болезни. Иржи предвещал, что проблема лишь набирает обороты и худшее еще впереди. Ему виднее, Арност доверял мнению старика, а потому старался сохранить силы и нервы для бури, уготованной их городку. – Так, а где сам Иржи? Не вижу его.

– Он отошел, попросил тебя заменить его, как проснешься. Решили не будить тебя намеренно, ведь вчерашний день выдался довольно… сложный. – печально ответил Генри и от неловкости почесал нос, прикрывая часть лица.

– Ты руки вымой, только что работал ими, а теперь лицо трогаешь. Как Иржи вообще мог вас оставить одних? – презрительно выпрыснул Арност. – Скажи, где он?

Генри почувствовал высокомерие в голосе коллеги, он уже давно стал его подмечать. Помимо этого, от Арноста прямо-таки веяло недовольством. Главному ученику Иржи было скучно в компании, как Арност сам выражался, таких скудных на знания остолопов, в глазах молодого человека уже долгое время читаются мечты о том, чтобы вырваться, подыскать местечко получше. Да и кто знает, что еще скрывала голова этого парня, слишком уж он был высокого мнения о себе, а притом еще и многого недоговаривал, судя по его чрезмерному молчанию.

– Иржи не сообщил нам, куда именно отправляется. Да и какое это имеет значение? Вернется – поговоришь с ним. – обидчиво пробормотал Генри.

– Мне он нужен сейчас же. – настаивал Арност.

В разговор вмешалась Лида, попутно спрессовывая в единой комок лежавшие тут и там бинты и тряпки:

– Арност, хватит упрямиться, людям помощь нужна, сглотни свою гордость и помогай давай.

Арност раздраженно вздохнул и пожал плечами:

– Ладно, что делать?

***

Иржи стоял на заднем дворе церкви праведной Анны, глядя на умноженное за последнее время число плит. Рядом взад-вперед расхаживал обеспокоенный обстоятельствами священник Ян:

– О Господь милосердный, дай нам сил.

На обоих падали лучи солнца, проскользнувшие меж остроконечной черепичной церковной башни с колокольней. Сыпали коричневой и желтой листвой осины да липы, помахивали ветвями засыпающие к зиме березки. Где-то в оставшейся листве посиживала ворона, пронзительно и громко каркая.

– Места все меньше, Ян, мы не можем больше позволить себе тратить землю на могилы с надгробиями. Я понимаю, что ты можешь возразить, но… – произнес Иржи.

– Нет, это правда, – перебил священник Ян. – У нас нет столько земли, если только весь Исанберг не покрыть могилами. Ты и сам знаешь, что за последний год смертность увеличилась чуть ли не вдвое. Показатели растут. Я ведь не слепой. Мы навлекли на себя гнев божий. Что наш город сделал святому духу?

– Я общался с вестниками из других городов, из дальних владений. Так всюду, где-то лучше, где-то хуже. Нам еще повезло, многие рассказывали о том, что на юге ситуация подобна настоящему кошмару. Знал бы ты, Ян, что творится в Италии или в Бургундии. Молись за нас всех, чтобы это обошло нас стороной.

– Раньше ты не просил меня о молитве. – заметил Ян с заметной печалью.

– Глядя на все эти могилы я понимаю, что нам поможет только чудо. Я готов верить во что угодно и делать все, что в моих силах, чтобы помочь людям, – твердо ответил Иржи. – Что вы предпримите?

– Если все продолжится в том же духе, то мы будем вынуждены делать общие могильники. – наморщился священник. Ему было тошно от одной только мысли об этом. Пренебречь обрядами, пойти против догматов.

– Выгребные ямы… – тяжко вздохнул Иржи и протер лоб пожелтевшим куском ткани. – Наступают темные времена, друг мой. Твой сын… Сколько ему лет?

Яна пробрала дрожь от столь неожиданного вопроса, особенно в контексте сказанного прежде. Попытавшись сглотнуть застрявший в горле ком, священник прошептал:

– Только-только пятнадцать исполнилось. Ходит в церковь, я всему учу его.

Молодой, подумал Иржи и криво улыбнулся, отчего служителю бога сделалось тошно, в голове у того завертелось столько мрачных мыслей, что застучали друг о дружку челюсти.

Глава IV

«Бог создал дальний мир наш навсегда таким:

Веселье – после бед, благое за дурным».

Ас-Самарканди

Радим стоял перед зеркалом, обрамленным серебром и металлическими лозами, вроде плющевых. Полукруглый пурпурный плащ с ремнем на правом плече покрывал зеленую рубаху, а кисти согревали теплые синие меховые перчатки. В руках он держал свой овальный потхельм со старой гравировкой. Шлем этот достался Радиму от двоюродного брата, а тому от его отца.

Отец же Радима был священником при церкви… Радим не помнил при какой именно, но точно помнил каждое наставление родителя, царство ему небесное.

– Будь хорошим человеком в первую очередь, Радим, – произнес мужчина, глядя на свое отражение. Боевые шрамы от мала до велика встречались на каждом кусочке кожи, на какой не глянь. – Не обижай слабых, уважай сильных.

Отец был безнадежным пацифистом, даже до того, как подался в религию, а по словам матери церковнослужителем он стал в двадцать лет.

Радим в свои двадцать лет вступил в армию, а еще через двадцать получил титул рыцаря и занял пост военного советника при наместнике Рудольфе, уроженце из Германии. Именно это достижение уже немолодой боец считал самым важным в своей жизни, даже не смотря на отказ следовать по проложенному отцом пути.

Военный советник затянул ремни потуже, зашнуровал башмаки, закрепил на свободном плече кожаный наплечник с гербом Исанберга – ангелом с киркой и мечом в руках, а на шее застегнул зеленый плащ с посеребренной каймой. Пола плаща износилась за годы службы, нитки выцвели и пропитались грязью, но менять одежду воин не собирался, Радим считал, что опыт и собственная история важны не только для человека, но и для его имущества, тогда и только тогда вещи начинают служить верой и правдой владельцу.

Когда Радим поднял со стойки и закрепил на поясе свой только-только наточенный у лучшего городского оружейника меч, то вспомнил, как впервые пустил свое любимое оружие в ход. Это произошло лет шестнадцать назад, когда посол из Королевства Франция предложил в качестве оплаты еще юному и не очень опытному солдату фамильный меч (коих у владельца пруд пруди) с выгравированными узорами в виде птиц на крестовине, позолоченной рукоятью и выплавленной буквой «G» от французского слова «Guerrier» на эфесе. На следующий день после вручения Радим пустил меч в ход – защитил посла от кишащих тогда на большаках бандитов. Голов тогда полетело столько, что кровоточащие и замызганные кровью черепушки снились военному советнику до сих пор чуть ли не каждую ночь.

Радим снарядился и спустился из своей комнаты по общей лестнице для приближенных к наместнику во внутренний двор замка Исанберга. Конюх подал рыцарю оседланную лошадь с попоной синего цвета с зелеными ромбами. Радим поблагодарил слугу, пожав ему руку, как он всегда и делал, когда люди оказывали даже незначительные услуги (сказалось отцовское воспитание), похлопал лошадь по гриве и усмехнулся. Да, столько всего у них было с этим конем!

Но к черту воспоминания, он уже и так запоздал, наместник наверняка заждался – стоило взбираться на скакуна и мчать к ристалищу, где со своей свитой и стражей прогуливался Рудольф – наместник замка, правитель Исанберга и старший рыцарь.