Отравленная совесть (пьеса)

Синевъ (одинъ). Н?кто Брутъ, говоритъ исторiя, изъ чувства гражданскаго долга, отрубилъ головы своимъ сыновьямъ. Людмила Александровна мн? почти не родственница даже, да и не рубить голову ей приходится, а только посадить ее на скамью подсудимыхъ. Улики явныя… Преступна! Ясно, какъ день, что преступна!.. Ну-съ, Петръ Дмитрiевичъ! вотъ теб? с?кира: руби!.. Что же рука-то не поднимается? Эхъ-хе-хе!

Стоитъ въ задумчивости. Людмила Александровна показывается въ столовой.

Я не въ силахъ арестовать ее… лучше въ отставку подамъ! Пусть другой… Но, съ другой стороны…

Людмила Александровна медленно входить и приближается къ Синеву. Она идетъ какъ соннамбула, будто не зам?чая его…

Синевъзаступаетъ ей дорогу. Людмила Александровна…

Людмила Александровна вздрогнула, остановилась, смотритъ на Синева тусклымъ, мертвымъ взоромъ, точно не узнаетъ его.

Синевъ. Н?тъ! Не могу! не могу!

Уб?гаетъ.

Людмила Александровна (долго смотритъ всл?дъ ему). Догадался, наконецъ? Поздно! надо было брать меня живою: отъ мертвой добыча не велика.

Олимпiада Алекс?евна (входитъ). Что такъ задумчива? что такъ печальна?

Людмила Александровна. Липа!

Олимпiада Алекс?евна. Ты опять киснешь? Жаль. Право, мн? тебя жаль. Годы наши не д?вичьи, летять быстро. А ты теряешь золотое время на хандру… Есть ли смыслъ? Хоть бы разокъ улыбнулась. Что это? кого собираешься хоронить?

Людмила Александровна. Себя, Липа.

Олимпiада Алекс?евна (хохочетъ). Ой, какъ страшно! Что же теб? въ нощи вид?нiе было? Это случается.

Людмила Александровна. Да, вид?нiе… тяжелый, ужасный сонъ.

Олимпiада Алекс?евна. Я тяжелые сны только на масляниц? вижу, посл? блиновъ, а то все веселые. Будто я Перикола, а Пикилло – Мазини. Будто въ меня пушкинскiй монументъ влюбленъ, – что-нибудь этакое. А чаще всего никакихъ. Жизнь-то мою знаешь: в?чный праздникъ! – оперетка, Стр?льна, шампанское… Вернешься домой, устала до смерти, стоя спишь; добралась до подушки и ау! какъ мертвая!

Людмила Александровна. Какъ мертвая!

Олимпiада Алекс?евна. Ты на жизнь-то полегче гляди: что серьезиться? Съ какой стати? Разв? y насъ какiя-нибудь удольфскiя тайны на душ?, зм?и за сердце сосутъ? Я ужъ и то см?ялась давеча Петьк? Синеву: что онъ ищетъ рукавицы, когда онъ за пазухою?

Людмила Александровна. А!..

Олимпiада Алекс?евна. Приглядись, говорю, къ Людмилъ: какой теб? еще надо убiйцы? Лицо точно она вотъ-вотъ сейчасъ въ семи душахъ повинится…

Людмила Александровна. Не шути этимъ! не шути! не см?й шутить!

Олимпiада Алекс?евна. Э! отъ слова не станется.

Людмила Александровна. Не шути! Это… это страшное.

Олимпiада Алекс?евна. Эка трагедiю ты на себя напустила! Даже по Москв? разговоръ о теб? пошелъ.

Людмила Александровна. Уже!

Олимпiада Алекс?евна. Намедни встр?чаю княгиню Настю… ну, знаешь, ея язычокъ! – А что, спрашиваетъ, Липочка: правда это, что ваша прiятельница Верховская была влюблена въ покойнаго Ревизанова и теперь облеклась по немъ въ трауръ?

Людмила Александровна. Я въ него? въ этого… изверга?.. Да какъ она см?ла?! Какъ ты см?ешь?!

Олимпiада Алекс?евна. Пожалуйста, не кричи. Во-первыхъ, я ничего не см?ю, а во-вторыхъ… я все см?ю! не закажешь! Княгин? я за тебя отп?ла, конечно. Ну, а влюбиться въ Ревизанова что тутъ особеннаго? Да мн? о немъ Леони такое поразсказала… ну-ну! Я чуть не растаяла, честное слово. И этакого-то милаго челов?ка укокошила какая-то дура!.. Не понимаю я этихъ романическихъ убiйствъ. За что? кому какая корысть? Мужчины, хоть и подлецы немножко, а народъ хорошiй. Не будь ихъ на св?т?, я бы, пожалуй, въ монастырь пошла.

Людмила Александровна. Ахъ, ничтожество!

Ломаетъ руки въ смертельной тоск?.

Липа!

Олимпiада Алекс?евна. Что?

Людмила Александровна. Дай мн? средство, научи меня быть такою же счастливою, какъ ты!

Олимпiада Алекс?евна. А кто теб? м?шаетъ? Живи, какъ я, – и будешь, какъ я.

Людмила Александровна. Не хочу я больше сновъ… не надо ихъ! не надо!

Олимпiада Алекс?евна. Ну, ужъ это, матушка, не отъ насъ зависитъ. Это – кому какъ дано!

Людмила Александровна. Мертвые сновъ не видятъ.

Олимпiада Алекс?евна. Не къ ночи будь сказано!

Людмила Александровна. В?чный мракъ…забвенiе… тишина…

Олимпiада Алекс?евна. Ну, что ужъ! Изв?стное д?ло: мертвымъ т?ломъ хоть заборъ подпирай!

Людмила Александровна. Зач?мъ люди клевещутъ на смерть, представляютъ ее ужасною, жестокою?.. Жизнь страшна, жизнь свир?па, а смерть ласковый ангелъ. Она исц?ляетъ… Она защитить меня… она проститъ…

Олимпiада Алекс?евна. То есть – убей ты меня, а я ничего не понимаю, что съ тобою творится. Такъ всю и дергаетъ.

Съ внезапнымъ вдохновенiемъ.

Слушай! говори прямо: въ самомъ д?л?, что ли спуталась съ к?мъ?

Л. А., оторванная отъ своихъ мыслей, смотритъ, не понимая.

Такъ это д?ло житейское! Дов?рься мн?: слава Богу, подруги!

Л. А., понявъ, наконецъ, разражается истерическимъ см?хомъ.

Все будетъ шито и крыто. Я на секреты не женщина – могила.

Людмила Александровна (безумно хохочетъ). Н?тъ… н?тъ… н?тъ! Спасибо!.. Эта могила не для меня… Я найду себ? другую!.. другую!..

Быстро уходить.