Ералаш. Elisir d’amore. Цикл «Прутский Декамерон». Книга 6

– И трахнул бы, если бы мама с папой тогда к нам в комнату не ворвались, – напомнил я.

– Я из-за тебя тогда, – Ира легко ударила меня по щеке, затем сразу же в это место поцеловала, – на обследование ходила.

– Какое такое обследование? – удивился я.

– На проверку девственности. Мама заставила. Помню, она сказала еще: «Отнеси эту справку своему жениху Савве, он тебя крепче любить будет».

– Так чего же ты, дуреха, ее не принесла, я такую еще никогда не видел.

– Потеряла.

– Справку?

– Нет. Девственность потеряла, дурачок. Злая на тебя была, вот и…

– Ах ты моя дурочка. – Я прижал девушку к себе. – А помнишь, в ресторане я из-за тебя как-то раз чуть было не подрался. Музыкант-гитарист из кишинёвского ансамбля «Контемпоранул» Андрюша тебя танцевать пригласил, а я приревновал и хотел ему по тыкве дать.

– Помню. А потом еще оказалось, что вы в этом…

– В Оргееве, – подсказал я.

– …ага, в городе Оргееве вы с ним в одном классе учились. Да как-то все глупо с этой девственностью получилось, – обиженно, по-детски добавила она.

– Чего уж теперь, забудь. Эта штучка одноразовая, хлоп и все! Теперь в универе вокруг тебя сотни ребят симпатичных крутятся, многие неглупые, с перспективой, с приличными родителями, жильём и с уверенностью в завтрашнем дне, знай себе выбирай, да пореже ошибайся.

– Они все какие-то… – прошептала Ирина. – Не такие, как ты.

– И слава богу, – вздохнув, сказал я. – Таких как я, поверь, летом надо на осине вешать, а оставшихся зимой в проруби топить, да-да, я себя немного знаю, поэтому и говорю так.

– Нет, неправда, мне с тобой хорошо. – Она затаенно улыбнулась.

– Чего же ты все время бегала от меня?

– Это игра такая – «догони меня» называется. Тебе не понять, ты же мужик. Может, у меня к тебе была такая странная любовь.

– Была? – шутливо отодвинул я ее от себя.

– И есть, – она вновь припала головой к моей груди и мы, поцеловавшись, вновь открыли друг другу свои объятия.

Утром Ирина укатила в университет, а я, поспав еще пару часов, разбудил Кондрата, и мы поехали в ресторан.

– Ну что, Ирка – «Желтый цыпленок» таки сцапала тебя вчера? – спросил он, когда мы садились в такси.

– А как ты?..

– Догадался? – усмехнувшись, спросил он. – Ты даже слова не сказал, свинюка, втихаря смылся, пришлось чуть ли не расследование проводить, чтобы узнать, куда ты делся. Хорошо, швейцар в конце концов сказал.

– Упрек справедливый, принимается к сведению.

В этот день я помогал своим коллегам укладываться – для нашего коллектива конкурс закончился.

Половина наших работников тем же вечером заказным автобусом отправилась домой, другая половина, их тех, что не очень торопились – на следующий день рейсовым.

А через несколько дней на общем собрании, проведенном в ресторане, объявили результаты республиканского конкурса.

Коллектив нашего ресторана занял второе место в республике из почти трех десятков претендентов. «Первое было определено заранее, так что я не в обиде», – с кривой ухмылочкой сказала на это Мамочка.

Славик, работавший официантом на банкете, завоевал первый приз в республике среди официантов по спецобслуживанию. Жора, наш бармен, оказался третьим среди барменов. «Ты подумай, брат, как интересно получается, – сказал я на это Кондрату, – если бы проводился городской конкурс, Жорка тоже бы выше третьего не поднялся – после тебя и меня». – «Или, вернее, тебя и меня, – согласился Кондрат».

«Второе место среди официантов республики в обычном разряде присвоено Савве А-ву», – услышали мы далее. Все стали удивленно на меня оглядываться, а я чуть не заржал. «Он, скажу я вам, очень старался, а также грамотно работал с книгой отзывов и предложений, – заметила Мамочка, оторвав глаза от листка, – так что, коллеги, возьмите себе этот факт на вооружение. Думать надо не только о левых заработках, но также и о престиже. В этом плане Савва – работник новой формации. У таких надо учиться».

P.S. Кстати, сразу же по приезду в родной город я обнаружил в своем почтовом ящике невзрачный квадратик тонкой серой бумаги – повестку в прокуратуру. Следующим же утром я отправился туда – благо все равно было по пути на работу.

Наша районная прокуратура размещалась в отдельно стоящем на перекрестке улиц в одноэтажном неприметном здании, сразу за которым начинался городской парк. Заместитель прокурора Марченко, старый мой знакомый, чья фамилия значилась в повестке, принял меня необычайно любезно и ласково.

– Давай, Савва, заходи и присаживайся, вот тебе ручка, вот тебе листочки. Тут, понимаешь, какое дело… Напиши нам, как у тебя все эти годы складывались отношения с твоим директором общепита – Наиной Васильевной. Все подробно: как и на каких условиях она тебя на работу принимала, сколько, когда и где ты давал ей денег, сколько раз и с кем она выпивала за твой счет, в смысле не рассчитывалась – все в свободной, повествовательной форме. Не помнишь дат, пиши примерно. Замечу тебе, что это все так, для проформы, ваши работники уже все основное написали, а ты нам нужен просто для количества, директор ваша хоть так, хоть этак в ближайшем будущем с работы слетит и отправится под суд. В общем, ты напиши все, что тебе подсказывает твоя гражданская совесть. – Он замолчал и, тогда я поднял глаза и посмотрел на него в упор.

Марченко отвел свой взгляд, а после паузы продолжил:

– Давай-давай, ничего и никого не бойся, она в любом случае начальником больше работать не будет. Потому что взяточница. Высказывайся честно и откровенно. Ты ведь ни в чем не виноват, тебя использовали, ты простой работник.

– Да, – кивнув, подтвердил я, – я простой труженик бутылки и мензурки.

– Ну вот, видишь, как ты меня хорошо понимаешь, – сказал он, задумчиво пожевав губами. – Ну, не буду тебе мешать, пойду, у меня есть и другие дела. Через полчаса вернусь, надеюсь, справишься.

Когда Марченко вернулся, передо мной на столе по-прежнему лежал девственно чистый лист бумаги.

– Ну, что же ты, Савва? Гражданин ты, надо признать, несознательный. – Голос его из тихого стал громовым. – Советую написать все, как было, не раздражай меня, мы тут в бирюльки не играем. Я даю тебе еще час. Подойди к этому делу со всей серьезностью! Кстати, твое будущее тоже в какой-то мере зависит от того, что ты сейчас напишешь.

– В смысле? – откинулся я в кресле.

– В смысле, если ты не напишешь то, что я тебе сказал, я припомню тебе все: и драки в ресторане с твоим участием, и совращение малолетних, и изнасилования… Да-да, изнасилования, может, ты хочешь мне сказать, что их не было? Имя Вячеслава Елдакова о чем-нибудь тебе говорит? То-то же. Мы тебя жалели, прикрывали, потому что прежний прокурор говорил нам, чтобы мы смотрели на ваше баловство сквозь пальцы. Видать, выпивал там, у вас, вот и говорил так. Мы и смотрели сквозь пальцы – но теперь, если ты надумал умничать, то уже очень скоро будешь смотреть на меня сквозь решетку, понял. Я – с этой стороны, где честные люди, а ты с той, где преступники. Потому что то, что вы делали и сейчас делаете, вовсе не баловство. У нас в районе теперь новый прокурор, поэтому не надейся на прежнее снисходительное отношение к себе, этот номер уже не пройдет.

– Все везде одно и то же, – пробормотал я еле слышно, так как от его слов неприятно стеснило грудь.

– Что ты говоришь? – не расслышал Марченко.

– Я должен еще подумать, – сказал я уже громче.

Марченко поглядел на часы.

– Ну, еще час я тебе обещал. Хочешь, закрою тебя здесь, в кабинете, чтобы лучше думалось? Или, может, сразу в камеру, а? Шучу-шучу.

– Я не убегу. А чего бежать, здесь у вас хорошо: прохладно, кресло мягкое, посторонние здесь не крутятся, по пустякам не беспокоят; и вообще, наверное, обходят этот домик стороной. Часок, пожалуй, выдержу.

– Вот-вот, ты подумай, а я пошел.

Прошло еще около двух часов, я успел за это время перебрать у него на столе и в шкафчиках все бумаги, даже подергал ручку сейфа, но он был закрыт.