Поле синих васильков. История дружбы, изменившая его мир

Но на сегодняшней казни ничего подобного не было, а свист скользящего воздуха по заточенному до блеска лезвию топора и глухой удар в конце означали только одно – представление окончено.

Удовлетворенная и улыбающаяся друг другу толпа стала медленно расходиться и заумно обсуждать, как прошла сегодняшняя казнь, будто они что-то в этом понимали. Они искали недочеты в действиях палача, мелкие ошибки, неотточенные движения и, конечно же, не обходили и самого казненного. Даже то, что секунду назад он лишился жизни и сполна ответил за все совершенные им поступки, вид его окаменелой словно после игры в гляделки с Медузой Горгоной головы, в уже пропитанной на сквозь кровью корзине, все еще вызывал у толпы раздражение. Они считали, что просто отрубить голову – мало, сначала нужно было переломать ему все кости, вырвать щипцами все его зубы и медленно прижечь каждый сантиметр его обездвиженного, но все еще чувствующего боль тела, в общем, замучить до такой степени пока тот не упадет на колени и в слезах не начнет молить избавить его от страданий.

Хоть представление прекратилось, и все уже разошлись, у палача работа только начиналась. Ему еще предстояло завернуть тело в мешок, отнести на кладбище, похоронить и еще много всего.

Для преступников и обычных жителей здесь были отдельные кладбища. Никто не желал, чтобы их хоронили рядом. Все считали, что убийцы этого не заслуживали и что те на чьих руках кровь не должны порочить могилы натерпевшихся от их же зверства родственников, отдыхая неподалеку. Люди считали не правильным когда погибший и его же убийца похоронены рядом, поэтому кладбища так и делились, на убитых и убийц.

И хоть название «Кладбище убийц» говорило само за себя, и сразу же становилось ясно, что здесь зарыты только жестокие преступники и одичавшие отбросы общества, другое же названое кладбищем убитых было не совсем верным и имело не большие нестыковки. Да здесь лежали убитые и не в чем неповинные люди, но кроме того тут еще были обычные граждане: дедушки и бабушки спокойно уснувшие во сне в своих теплых кроватях, погибшие от несчастного случая работяги, слишком рано оставившие свои молодые семьи, рожденные в горе бездыханные дети, и случайные утопленники, в общем все остальные, а не только силой лишенные жизни.

Палач знал, что когда он умрет, его, конечно же, похоронят на этом самом кладбище убийц. Его могила станет таким же заросшим густой травой безымянным клочком земли без историй и воспоминаний. Она будет только мозолить прохожим глаза, и занимать лишнее место. Никто никогда не вспомнит о нем, не придёт навестить и не положит даже засохших и не источающих запаха цветов. Возможно, никто даже не будет знать, кто здесь зарыт, ведь кому какая разница.

В обязанности палача входило только проведение казни, но он копил монеты на кое-что очень важное для себя, поэтому цеплялся за любую работу, одной из которых являлась сопровождение священника по подземелью.

Подземелье представляло собой длинный коридор, по бокам которого в клетках держали заключенных, ожидающих своей смерти. Оно находилось прямо под замком, и с разных краев имело две крученые ведущие наверх лестницы, и только один прямой выход на улицу, по которому в последний путь и выводили заключенных. Это была не тюрьма, настоящая тюрьма находилась в северо-восточной части города, здесь же держали тех, кто был приговорен к смерти.

Всего в подземелье находилось 24 камеры, которые были разделены поровну на 4 секции, то есть по 6 в каждой. Секции делились на детей, тихих, буйных и особо буйных. Почему на буйных и тихих не делилась детская секция? Да потому что каждый из них вел себя одинаково. Они забивались в угол своей камеры и выплакивали все слезы без остатка до тех пор, пока жжение в горле не мешало им дышать. Считаете казнить детей жестоко? Тогда я даже не буду приводить примеры их преступлений, чтобы вас ненароком не вырвало.

Трудно представить, что они чувствовали, зная до минуты точное время своей смерти. Они не могли ни есть, ни спать, в секции буйных даже появилась шутливая присказка на этот счет, «я не могу ни есть, ни спать, ведь мне скоро помирать». Охрана так, часто подшучивала над заключенными, за что иногда получала плевок в лицо, а те в свою очередь выбивали им за это зубы. Здесь это называлось круговорот зубов и шуток. Говоря простым языком, правила здесь были просты, хочешь остаться целым и выйти самостоятельно, а, не опираясь на стражу из-за сломанных ног, тогда веди себя тихо. И не стоит их жалеть, каждый здесь заслуживал смерти, а некоторые даже не одной.

Так как казнь была представлением, делали все, чтобы смертник дожил до дня казни, ведь если этого не случалось и заключенный, от ночных кошмаров либо вечных мук ожидания, пытался убить себя раньше положенного срока, это лишало публику представления, а за одно и не слабо злило короля.

Люди с улиц называли заключенных ждавших смерти – смертники, но здесь же в месте, насквозь пропитанном безумием и чужими страхами, их назвали только заключенными или вовсе никак не называли.

Здесь вообще не произносили никаких слов как-то похожих на смерть, ведь стоило заключенному только вспомнить о ней, как страх и ужас вновь сковывал его и начинал заживо съедать. Заключенные начинали кричать и молить выпустить их, кто-то бился в припадках, кто-то пытался перегрызть себе вены на руках, некоторые даже выкалывали себе пальцами глаза и откусывали языки. Они делали все, чтобы не дожить до представления, и в такие моменты остановить их было практически невозможно.

Здесь побывало много народу, большая текучка никогда не давала камерам пустовать, но, сколько себя помню, одна из них всегда оставалась свободной, и из-за этого палачу постоянно казалось, что она ждет именно его.

Каждого заключенного с момента прибытия держали здесь ровно неделю и спустя отведенное ему на примирение со своими демонами время, в полдень его казнили. По мнению священника именно столько требовалось человеку, чтобы он мог подумать о том, что совершил и раскаяться в своих грехах, поэтому он и попросил короля дать им это время, тот же, как глубоко верующий человек был не против.

Из-за этого, точного расписания казней, здесь никогда не было. Иногда всю неделю палач мог сидеть без дела, а иногда за день приходилось казнить более четырех человек, рекорд 9. С одной стороны прекрасно, не нужно никого убивать, но с другой монеты палачу платили за работу, а не безделье, поэтому нет голов, значит и не будет монет. Конечно, умереть от голода ему не грозило, ведь в конце каждого месяца платили фиксированное жалование.

Раньше на каждое преступление было свое наказание, за убийство отрубали голову, за кражу руку или палец, смотря, что украл, повесить могли за клевету или распутное поведение, что было здесь не редкостью, но в последнее время все перемешалось. Из-за того, что решение выдавал король, наступил полный хаос, теперь за воровство не редко рубили головы, а воровали в большей степени дети. В какой-то момент веревку вообще сняли, вид дергающегося тела перестал удовлетворять народ, им нужна была кровь, море крови брызжущее из артерий и заляпывающее их радостные лица.

В самом конце подземелья стояли запертые на засов железные двери. Когда они отворялись, а происходило это за пять минут до полудня, перед заключенными появлялась дорожка, ведущая через площадь к небольшой деревянной постройке, где их к тому времени уже ждал палач.

Сто пятьдесят шесть шагов, включая 4 скрипучие ступеньки, именно таким было расстояние от камеры до пенька, на который заключенные в последний раз клали свои уставшие думать головы, но каждый проходил этот путь с разной скоростью. Как только решетка открывалась, заключенный понимал, что эти самые сто пятьдесят шесть шагов ждут его, и пришло время, пройти этот невероятно долгий, как вся его жизнь, путь.

На ощущение приближающейся смерти все заключенные реагировали по-разному, но все их буйства и крики ограничивались железной решеткой и тремя кирпичными стенами. К палачу же они выходили абсолютно опустошённые, с потерянным взглядом, лишенные всех эмоций и прикованными к земле, как у провинившегося ребенка, глазами.

Хоть в подземелье не было окон, было очень светло. Факелы были приделаны сбоку от каждой решетки, специально на расстоянии чуть большем вытянутой руки, чтобы заключенные не могли дотянуться до них, и слепили всех, кто здесь находился.

Желтый от огня факелов пол, был больше похож на зеркало, он отбрасывал от себя свет и лишал заключенных тени, которая была им так нужна. Многие из-за этого его ненавидели, они мочились на него, плевали, но когда до них доходило, что это последнее по чему они пройдут в этой жизни, гадости тут-же прекращались. И так как в камерах не было окон с видами на прекрасные сады или водопады, им оставалось только сидеть и часами разглядывать этот переливающийся огненный пол.

Палач не проводил здесь много времени, но и без того знал абсолютно каждого заключенного в лицо, и то, что тот совершил чтобы попасть сюда. Конечно запоминать всех у него не получалось, да он и не пытался, но попадались персонажи которых было невозможно выкинуть из головы, уж слишком тяжелым было то, что они сделали. Как раз одним из таких и был пекарь. С виду добрый 40 летний мужчина, всю жизнь не отходивший от печи и пахавший в 3 пота чтобы прокормить семью. Его ароматные булочки были местным достоянием. Настоящий пекарь от бога – так его все называли.