Оценить:
 Рейтинг: 4.5

Богдан Хмельницкий и его характерники в засадах и битвах

Год написания книги
2014
1 2 >>
На страницу:
1 из 2
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
Богдан Хмельницкий и его характерники в засадах и битвах
Александр Радьевич Андреев

В книге московского историка Александра Радьевич Андреева впервые подробно рассказывается об украинских характерниках, мастерах боя в любом положении и ситуации, составлявших личную охрану Богдана Хмельницкого. Некоторые исследователи считают, что характерников выдумали некоторые украинские беллетристы, но это неправда. Характерники были на Запорожской Сечи с самого ее начала и, хотя, конечно, выпущенные в них пули зубами не ловили, но посланные в них стрелы могли перехватывать обеими руками одну за одной.

Читатель вместе с автором видит, как Богдан Хмельницкий и его характерники отбиваются от опаснейших засад польской шляхты, и как в сложнейших условиях герои украинской революции побеждают в отчаяннейших битвах при Корсуни, Пилявцах и при Батоге. Подробно, с использованием всех доступных историкам документов рассказано о тренировках украинских характерников, этих знаменитых «украинских ниндзя» средних веков.

В конце 2014 года будет публикована новая работа Александра Андреева «Украинские казаки дома, в Европе и на море», главными героями которой будут украинские характерники.

Александр Радьевич Андреев

Богдан Хмельницкий и его характерники в засадах и битвах

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

15—16 мая 1648 года. Корсунь. Гоноровый шляхте нет места на земле!

– Вас бы, панята, черт на глубину не нес, вы бы и не потонули. Теперь пишите на своих забрызганных кровью гербах – Когда забираешь чужую жизнь, будь готов отдать свою! Давайте, шановые, сыграем в который раз в смертельную игру стратегического обмана. Вы, панове, всегда смотрите на народ только сверху, а что увидишь, глядя сверху вниз? Только то, что покажу вам я, гетман непобедимого Войска Запрожского.

Богдан Хмельницкий закончил свою речь перед полковниками-побратимами под громкие крики “Слава! Слава! Слава!” Все знали, что впереди их ждет решающая битва начатой ими Укратнской революции и были готовы умереть за свою любимую родину. Корсунь – звучало во всех полках войска гетмана Богдана. Корсунь! Корсунь!! Корсунь!!!

Коронный и польный гетманы Речи Посполитой не спеша вели войско к Чигирину добивать остатки безоружных украинских голодранцев. Потоцкий и Калиновский с удовольствием беседовали под настоянную на девяти травах старку, стоило бы вообще садиться на коней и вынимать сабли против этой казацкой сволочи, которую можно прогнать одними плитьми. Внезапно все изменилось – 9 мая несколько спасшихся от гибели жолнеров добежали до коронного войска и сообщили о полном уничтожении войсковой группы Стефана Потоцкого во главе с командующим. Испуганно-радостные от случившегося сохранения жизни, шляхтичи наперебой рассказывали о том, что отчаянный Хмельницкий «с силой силенной» отчайдушных рубайголов и несусветной татарской ордой идет в атаку на самого пожизненно-великого Потоцкого и вот-вот войдет в Чигирин, куда уже сбежались казаки со всей Украины. Узнав о бесславной гибели первенца, Николай Потоцкий страшно запил и в мерзком непрощаемом угаре приказал выжечь вокруг войска все украинские села, конечно, вместе с живущими там людьми, стариками, женщинами, детьми.

Узнавшие о гибели тысяч своих товарищей жолнеры так испугались, что находившийся в хоругвях современник позднее писал: «Все наше войско стало так бледно, как бледна прибитая морозом трава, когда после холодной ночи всходит солнце». Со страху и по любимой привычке государственные солдаты выполнили изуверский приказ коронного садиста и в радиусе семи километров от лагеря пьющего без умолку Николая Потоцкого стерли все живое и мертвое, имеющее отношение к Украине. Они не знали, что навстречу жолнерам-злодеям из Чигирина уже вышло казацкое войско, что созданные и полностью укомплелктованные Чигиринский, Черкасский, Корсунский, Белоцерковский, Переяславский и Каневский полки ведут Максим Кривонос, который при вести о потоцкой резне, сам выковал себе страшную саблю по своей ужасной силе, Иван Богун, «воин львиной смелости и лисьей хитрости, которого и пуля не берет и черт со страхом обходит», великолепные Данила Нечай, Михаил Чарнота, Лука Мозыря, Иван Вишняк и Михаил Кричевский.

По приказу Богдана Хмельницкого Иван Ганджа успел из захваченных пушек организовать три полновесные артиллерийские батареи, свободно передвигавшиеся на конских и воловьих упряжках, а запорожские полки вел Мартын Небаба, и эти слухи-новости, конечно, не обрадовали коронных преступников, остановивших свой чигиринский поход. Польская армия нервно читала универсал Хмельницкого Украине, отправленный им еще из Желтых Вод: «Родина! Над твоими детьми, женами, матерями нависла жесткая шляхетская сабля, сея везде плач и рыдания. Выбьем панскую саблю и отшвырнем ее до Вислы!»

Никто из казацких полковников на прошедшем быстром гетманском совете не призывал мчаться сломя голову вперед, чтобы лечь трупами перед намного сильнейшими поляками. Опытные витязи украинского народа прекрасно знали, что победа, конечно, поощряет отважных, но всегда карает безумных.

12 мая на регулярную армию Польской Короны шло отмобилизованное казацкое войско, слабое только своей вдвое меньшей от поляков численностью. Чтобы выбить количественный козырь из рук Потоцкого, почти не спавший Хмельницкий подготовил стратегический обман и осуществил его с помощью украинских героев.

Передовые сторожевые жолнерские отряды взяли нарвавшегося на них бунтовщика казака Максима Галагана, одновременно с которым в другом месте к Потоцкому перебежал от Желтых Вод значный реестровый казак Самойло Зарудный, прекрасно знавший местность. О планах Хмельницкого насмерть молчали все запытанные коронными казаки и поэтому поляки были напугано довольны, когда под пытками Галаган признался в муках и кусках собственного мяса:

– Нашим счета не знаю, потому что с каждым часом их становится все больше, а татар с Тугай-беем много тысяч и сам хан с ордой скоро будет здесь! На Галагана палачи одели страшные красные сапоги и герой признался, что у Хмельницкого сорок семь тысяч казаков, а татар с ханом будет еще пятьдесят тысяч воинов.

Понимавшие угрозу смерти как никто, коронные любители сладко-никчемной жизни собрали военный совет, начавшийся с рыданий пьяно-трезвого гетмана-убийцы Николая Потоцкого:

– О, сын мой! Зачем ты поменял булаву на могильную лопату? Я залью твою могилу хлопской кровью, оставлю им только выжженную землю, черную и обугленную! Табун быдла предательски погубил наше воинство. Я не успокоюсь, пока не накажу презренных хлопов, отомщу за их вероломство и покараю всех тех, кто напал на своих господ!

Мартын Калиновский предложил поверить изувеченному пытками Галагану, отступить на хорошую позицию, дождаться подкрепления и выяснить все о Хмельницком. Потоцкого, отдававшего несуразные приказы, но не шедшего на Чигирин, офицеры уже не слушали. На совет вызвали реестровика Самойло Зарудного, который показал на плохонькой карте прекрасную позицию в десяти километрах от Корсуни в направлении к Богуславу. Никто из панов не обратил внимания на то, что еще в десяти километрах северо-западнее от отличной позиции у Корсуни, располагался подобно Княжим Байракам, узкая и лесистая Гороховая Дубрава с Крутой Балкой. Ясновельможное панство вальяжно заявило, что у Корсуни двадцать пять тысяч поляков легко отобьются от стотысячного быдла, и герой Самойло Зарудный повел армию Потоцкого в хмельницкую засаду, которая пока еще была только совсем условной.

У Польской Короны на Украине совсем не действовала разведывательная служба как, впрочем, не действовали ни государство, ни закон. Сами поляки писали о Речи Посполитой 1648 года: «Некуда правду деть, у нас тогда была страшная безалаберщина, несмотря на то, что неприятель стоял над самой шеей. Со всех сторон без помех собиралась к Хмельницкому казацкая саранча, а хлопы чуть ли не мимо коронного панского войска провозили к восставшим съестные припасы и гласно величали своего гетмана спасителем всего народа и защитником своей религии».

То ли отступали, то ли бежали к Корсуни регулярные коронные хоругви, и казалось им, что с ближнего совсем юга ползут на них огромные клубы пыли, которую поднимали специально посланные Хмельницким казаки, дымившие один за троих. Бежали жолнеры и шляхтичи и уже хорошо слышали, как сверху и снизу, справа и слева, спереди и сзади почти громом звенели струны сотен и сотен бандур и кобз: «Воскликнул казацкий батько Хмельницкий: Эй, друзья-молодцы, братья-казаки принимайтесь варить с ляхами пиво, ляшский солод – казацкая вода, ляшские дрова – казацкие труды!» Выжигали вокруг себя все и вся гоноровые шляхтичи, а вокруг коронного войска в ответ и отместку за коронные зверства уже горели панские маентки, уже никто не давал никому пощады потому, что убитых оживить нельзя. Трясся в карете впереди своих хоругвей пропитанный алкоголем великий коронный гетман Речи Посполитой и довольно смотрел на дело своих рук, прекрасно зная, что никто не скажет ему в опухшее от старки лицо-харю:

– У тебя, ясновельможный, невинные глаза, как у всех негодяев!

В не желавшем умирать за чужие доходы коронном войске послышались разговоры: «Что из того, если мы победим Хмельницкого? Гнездо мятежа в Украине плодовито. Даже если бы мы были сторукие гиганты, то и тогда бы не совладали с этой казацкой гидрой, у которой вместо одной срубленной головы вырастают десять. Если мы погубим наше войско, то для Речи Посполитой случится великая беда. На бога, панове отступаем». Отступали шляхтичи во главе с Потоцким и жгли Украину везде, куда могли дотянуться, инстинктивно понимая, что уже никогда не вернутся на ее молочные реки и кисельные берега, слыша слова Хмельницкого, что польское войско само зажгло себе погребальные факелы.

В ночь на 14 мая польское войско у Корсуни встало на прекрасной позиции, имея между собой и догонявшими их казаками реку Рось. Это была сильная боевая позиция на возвышенности, и выбить с нее десятки тысяч хорошо вооруженных и обученных жолнеров можно было только в кровопролитном бою грудь в грудь, при условии, что атакующих втрое больше защищающихся. Поляки быстро успокоились и приободрились, жолнеры быстро возводили в прямоугольном шляхетном лагере высокие валы, выкапывали глубокие рвы и окопы, а из коронных шатров на холме под звон серебряных чарок и келехов уже раздавались гоноровые разговоры, которые не мог слушать даже заткнувший уши Вседержитель:

– Ясновельможный так все село и сжег дотла? Со всеми хлопами? Вот начадил быдлятиной сильно!

– Досконале! Не манерничать надо со скотами, а лить им сала за шкуру.

– У меня, проше пана, если хлопы чуть слово скажут, сейчас их на кол и падла их не велю хоронить, а бросать по полям.

– Отлично удобрение, ясный пане.

– Панове, остановитесь! После вас ничего не останется ни богу свечка, ни черту кочерга! До правды, чуть что – я всех на свой суд, и тут же у меня все виноваты. Конфисковал имущество, проше пана, и wszistko w porzadku.

– Остроумно и досконале, ясновельможное панство. Нет никакого украинского народа, есть только наше рабочее быдло.

Не понимали шановные и гоноровые шляхтичи, что подобного слова могут произносить только нелюди, и вот-вот заговорят долго слушавшие панские беседы казаки. Так заговорят, что враз опухнут чертовы панские уши от казацких речей.

К вечеру 14 мая у Роси встало подошедшее от Чигирина восставшее войско Богдана Хмельницкого, все успевшего и все подготовившего. Казаки быстро стали строить свой оборонный табор и тут же через недалекую речную воду с пропахшего спиртным и уже укрепленного польского лагеря донеслось:

– Эй, собаки, сколько всего быдла в вашем лагере?

Казацкий ответ был мгновенным:

– Хлопцы с собой быдла не брали, завтра возьмем в вашем лагере.

Даже опешившие от жутко-веселого ответа шляхтичи понимали, что следующим утром прогремит решающий бой только для Украины, но не для Польской Короны. Погибнут рыцари Хмельницкого и негде будет взять других опытных бойцов, а значит, конец украинскому народу. Погибнет польская армия и король объявит в Речи Посполитой всеобщее шляхетское ополчение, королята оплатят новых наемников из Германии и Швейцарии, и все начнется сначала. Чем ты думал, Хмельницкий, когда поднимал бунт? Ты здорово помог гоноровому панству, бывший чигиринский сотник. Видно, напрасно говорили в Варшаве, что сам Конде Великий называл тебя природным полководцем. Завтра мы разобъем тебя, Зиновий-Болгдан и не возьмем в плен ни одного твоего схизмата. У Украины больше не будет казаков, а значит, не будет и Украины. У тебя, казацкий атаман, стоит за Росью пятнадцать тысяч твоих лайдаков и четыре тысячи татар. А где же твои сто тысяч хлопов? Интересно, твои пушкари умеют стрелять из притащенных к Роси орудий? В нашем шляхетском войске двадцать пять тысяч опытных и хорошо вооруженных жолнеров, которых от тебя прикрывают сорок грозных пушек. Ты на кого поднял руку, Хмельницкий? Иди, висельник, мы, паны, завтра ждем тебя в смертные гости.

Вдруг прилетел из-за Роси неслышный пока гетманский ответ и тут же почему-то убавилась пыхатая спесь уродзонных: «Шляхте нет места на земле, это позор человеческого рода. Вы, панки, жирные вши на нашем богатом воротнике, состоите целиком из одного жрущего в три горла ненасытного рта. Теперь я – ваша кара, ваш судья и палач. Мы будем судить вас голосом нашей совести. Это будет сабля, вся в человеческих слезах и крови. Вы же сами этого очень хотели!»

Коронные полководцы в подзорные трубы пересчитали за Росью всех казаков. Забыли они только о том, что в десяти километрах сзади от их почти неберущейся позиции ждала уродзонных Гороховая Дубрава. Узкая и единственная дорога немыслимого для поляков отступления от Корсуни шла между двумя лесистыми грядами холмов к Гороховой Дубраве и никак нельзя было развернуть на ней фронт панцирных хоругвей. А в конце этой дороги, в самой узкой Крутой Балке, уже выстраивались шесть тысяч отчайдухов, сделавших невозможный обходной марш, и их предводитель яростный Максим Кривонос с трудом отодрал пальцы от своей всегда готовой к битве страшной сабли. Заступы вгрызлись в дорогу и полетела на нее земля, и появились быстро глубокие рвы и высокие валы поперек этого пути позора, и окопы и траншеи вдоль нее, и уже закрывали окопы непролазные засеки из поваленных деревьев, а прямо в лоб возможным полякам улыбались четыре казацкие орудия с большим запасом дробной картечи.

Богдану Хмельницкому опять был нужен полный разгром регулярных хоругвей двух коронных гетманов, ибо только их уничтожение могло дать ему время для создания армии и Украинской державы до следующего нападения нового войска богатой чужими деньгами Жечи – Речи Посполитой. По стратегическому замыслу казацкого гетмана меньшие числом воины при поддержке орды Тугай-бея должны были выманить поляков из не берущегося штурмом лагеря, проводить их с почетом до Гороховой Дубравы, загнать в засаду и уничтожить совсем. В невозможном боевом деле казацкие рыцари должны победить или умереть. Спокойно гудел успокоившийся от страха польский лагерь, знавший, что завтра он атакует и убьет никчемных хлопов. В накатившей короткой майской ночи тихо спал казацкий табор. Витязем были нужны все силы и еще силы, и неведомо еще какие силы, чтобы победить в непобедимом бою. У сильного всегда бессильный виноват. Завтра, 15 мая 1648 года, про героев Богдана Великого так не посмеет сказать никто.

Рассветный туман от Роси расползался в стороны стоявших на расстоянии полутора километрах друг от друга польского и украинского лагерей. Польская легкая и тяжелая конница медленно строилась справа от центральных таборных ворот, из которых неспешно выходила мушкетная пехота, неотвратимо заполняя пространство у речного берега. На противоположной стороне уже выстроились казацкие полки. Хмельницкий знал, что правый фланг его войска упирается в заболоченную пойму, по которой не смогут пойти в атаку ни конные, ни пешие жолнеры. Справа уже стояла орда Тугай-бея, готовая к пусть и медленному, но к широкому фланговому удару. Взятые в Желтых Водах тяжелые орудия были расставлены по казацкому фронту в трех батареях, но их ядра не долетали до польских укреплений. Пушкари были готовы начать частый огонь, чтобы закрыть черным дымом передвижения полков Хмельницкого, который понимал, что ударить в центр его позиции может только сумасшедший, решивший положить свое войско под дробовой и картечный ураган противника. Потоцкий должен атаковать его левый фланг там, где Роси почти нет. Именно там тремя линиями казацкий гетман выстроил свои лучшие пешие и конные полки, за которыми Ганджа расставил пятнадцать крепких возов-тачанок и уже на них стояли прикрытые железом легкие пушки-фальконеты. Слева же на холме находился шатер Хмельницкого и весь его штаб, за которым незаметно для вражеского берега выстроились два лучших запорожских конных полка. Хмельницкий сосредоточил на месте предполагаемой шляхетной атаки почти десять тысяч воинов, атаковать которых должны были более пятнадцати тысяч лучших польских жолнеров. Богдан уже знал, что бойцы Кривоноса готовы встретить отступавшего врага в засаде Крутой Балки и что посланный им казацкий отряд успел разбить и раскопать вторую дорогу к Богуславу, по которой могли отойти поляки. До частных хоругвей Иеремин Вишневецкого, находившихся недалеко от полтавских Лубен, было более ста километров, но особые группы запорожцев по приказу гетмана уже собрали и угнали в тайные места на Днепре все лодки от Черкасс до Кременчуга, и внезапного удара восьми тысяч солдат шляхетных полков в казацкий тыл можно было не опасаться. Богдан Великий всегда предусматривал все и вся, побеждая противника не только в кровавых битвах, но и удушая его в мягких кошачьих объятиях неожиданной смерти, от которой не было защиты, потому что нельзя защититься от того, чего не видно.

Николай Потоцкий никогда не выступал с речами перед своими жолнерами, но Богдан Хмельницкий никогда не посылал на смерть товарищей по оружию без прямого и все объясняющего казацкого слова. Богдан остановил своего коня перед суровыми рядами молчаливых полков, напряженно слушавших каждое слово своего гениального гетмана:

– Браты-казаки и все славное товарищество! В крови и кандалах наша родина мать. Ее песни стали стонами, а улыбка – предсмертной судорогой. Сегодня настал час суда, отмщения и освобождения. Панята говорят, что мы волки. Но на волках землю не пашут, их за уши не удержишь. Поднесем, братья, ляхам такого меда и хмеля, чтобы закружилась голова у всей Польской Короны. Зададим, хлопцы, кровавый банкет нашим незваным благодетелям, устроим им такую пирушку, какой не было и в пекле на свадьбе черта с ведьмой! Начинается жуткий пир, на котором наши враги запляшут до упаду. Казацкая судьба нам часто была мачехой, но еще жива сабля, наша казацкая мать!

Да исчезнут с лица земли все угнетатели и поработители тружеников! Вырвем из рук бессмысленных мучителей нашу дорогую отчизну! Поклянемся, браты-казаки, что не пожалеем ни крови, ни жизни и не отступим до тех пор, пока на нашей земле не останется ни одного поганого ляха! Смелыми Бог владеет, а доблести открыт доступ в небо. В этой битве решится судьба нашего народа. На погибель врагам!

Закончил Богдан свое гетманское слово и тут же вылетели из ножен пятнадцать тысяч казацких сабель и ударились друг о друга, образовав в чистом майском небе железный частокол и задрожал воздух и сильно плеснула волна Роси в жолнерскую сторону от единого боевого клича:

– Клянемся, клянемся страшной карой господней!

Внимательно смотрел на казацкое войско с правого фланга сосредоточенный до черноты Тугай-бей и совсем не завидовал его противнику, уже выстроившемуся для атаки справа от своего лагеря. Перекопский оглан подозвал ближних нукеров и приказал им захватить в плен после неизбежного разгрома коронного и польного гетмана и побольше разодетых знатных князей и шляхтичей для богатого выкупа. До татар почти долетали слова Хмельницкого в дыму орудийного прикрытия, отправлявшего свои железные шеренги на предназначенные им места:

– Не рубите, хлопцы, сдающихся. Нельзя обвинять пущенную стрелу за то, что она летит вдаль – виновна рука, спустившая тетиву. Стреляйте, друзи, метко, пуль не марнуйте. Будьте в атаке так же быстры, как убегающие ляхи. Половина жолнеров не воины, а шляхтичи из надворных команд, откормленные кабаны-блазни. Смотрите сколько накопали мы шанцев, как будто вся наша украинская земля вздыбилась перед ляхами. Тяжелая панцырная конница большим фронтом не развернется, а прорвавшиеся хоругви встречайте лесом пик, расступайтесь на стороны перед ними и бейте с боков.

Богдан Хмельницкий, наставлял и расставлял под дымовой завесой гремевших и гремевших пушек отчаянные полки и каждое его слово било как молот в храбрые сердца и видел казацкий гетман, что владеть такими сердцами – счастье. Гений подготовил все для победного кровавого боя, и он начался.

Великий коронный гетман Речи Посполитой отдал первый приказ в сражении, в котором участвовали почти пятьдесят тысяч воинов, и легкая польская кавалерия пошла в атаку на левый фланг и центр казацкого войска. Тысячи всадников перелетели Рось и понеслись в лоб суровым шеренгам. Рыцари дождались зарвавшихся поляков до расстояния мушкетного выстрела и ахнули залпами свинца в упор по атакующим хоругвям. Первые ряды уланов упали, а вторые и третьи смялись.
1 2 >>
На страницу:
1 из 2