Распущенные знамёна. КРАСНЫМ ПО БЕЛОМУ. Альтернативная сага

Корнилов нетерпеливо поглядывал на часы, когда ему доложили, что наблюдатели с аэростатов видят в районе станции Куричи взлетающие в ночное небо ракеты и зарево большого пожара. Находящийся тут же Савинков довольно потёр руки.

– Лавр Георгиевич, трубите наступление! – воскликнул он с пафосом.

Корнилов усмехнулся и распорядился выводить ударные части на позиции и изготовиться к атаке.

– А с самой атакой мы слегка подождём, Борис Викторович, – сказал он недоумённо глядящему на него Савинкову. – Пусть противник сначала оттянет часть войск к станции, и тем самым ослабит оборону.

– Но ведь наши герои могут погибнуть! – возмутился Савинков.

– На то они и герои чтобы умирать за Отечество, – пожал плечами командующий. Потом произнёс успокаивающе: – Да не волнуйтесь вы так. Ваш Абрамов хоть и авантюрист, но голова у него варит отменно. Если сработают, как наметили, то несколько часов продержатся, будьте покойны!

Только спустя два часа, убедившись, что противник перебрасывает значительные силы от линии фронта к станции, Корнилов отдал приказ наступать.

Первой из австро-германских частей поспела к станции артиллерийская батарея. Её вернули прямо с марша, потому была она почти без прикрытия. Командовавший батареей офицер быстро оценил обстановку и решил сначала уничтожить паровозы в горловине станции, а уж потом сосредоточить огонь на бронепоезде. Ни того ни другого осуществить не удалось. Из темноты налетел на рысях казачий эскадрон и порубил немцев в капусту. Потом казаки взорвали орудия и исчезли в ночи…

К утру следующего дня станция Куричи была отбита русскими войсками у противника. Когда довольный Корнилов спросил у Абрамова о потерях, тот доложил, что бронепоезд получил незначительные повреждения, но остаётся на ходу. Людские потери составили четверть личного состава убитыми и около половины ранеными.

– Бог мой! – воскликнул удивлённый командующий. – Какой же вы, право, везунчик!

Глава третья

МИХАИЛ

Наш план по устранению Стрелкина блестяще осуществился. Мы с Ольгой, собственно, и рассчитывали на то, что «смерть негодяя» произойдёт на глазах сторонних свидетелей, но то, что одним из свидетелей стал сам Александрович, сочли большой удачей. У командира Красной Гвардии не возникло и тени сомнения в правомочности моих действий. Наоборот, Александрович выразил мне благодарность за спасение женщины, которой мерзавец угрожал косой. Кравченко-Львов, тот, разумеется, обо всём догадался, но его симпатии в этом деле были полностью на нашей стороне.

По дороге в крепость я поведал Александровичу об откровениях Стрелкина. По мере того, как мой рассказ насыщался новыми подробностями, лицо эсеровского лидера твердело. Высадив у Комендантского дома Ольгу и Кравченко, Александрович придержал меня в машине, велел шофёру разворачиваться и гнать из крепости.

Вскоре мы остановились на малолюдной набережной. Александрович вышел из автомобиля и направился к гранитным ступеням, ведущим к Неве. Я последовал за ним, приказав шофёру оберегать нашу беседу от посторонних ушей. Александрович стоял у самой воды, устремив взгляд в невский простор. Когда я встал у него за спиной, не оборачиваясь, произнёс:

– Пора валить Савинкова, как ты думаешь?

– Пора, – согласился я. – То, что он в который раз пригрел подле себя провокатора, и то, что для достижения своей цели он пошёл на сговор с врагом – оба-два этих факта могут прицепиться к его ногам полновесными гирями и утянуть на дно политического омута, откуда он уже вряд ли выплывет. Вот только…

– Что только? – Александрович резко повернулся в мою сторону.

– Не стоит нам самим тащить на свет божий это дерьмо. Пусть за нас это сделает какая-нибудь не симпатизирующая нашему делу газета.

Я подождал, пока недоумение в глазах Александровича сменится на понимание, и добавил:

– Мы к этой публикации, разумеется, никакого отношения иметь не будем. Этим займутся другие, а мы пока известим о случившемся наших сторонников, и будем готовиться к внеочередному заседанию ЦК.

**

Говоря с Александровичем о публикации, под «другими» я подразумевал в первую очередь Львова – не Кравченко. Большевика Кравченко поведение Савинкова вряд ли могло сколь-либо сильно возмутить, а вот Львов должен был испытывать к «террористу номер один» ненависть в самом ярчайшем её проявлении. Он и испытывал, так что уговорить экс-жандарма ограничиться всего лишь газетным разоблачением неприглядной роли Савинкова в деле гибели царской семьи оказалось делом весьма и весьма непростым. Львов был согласен только на физическое устранение преступника (его определение) и лишь моё предложение казнить Савинкова дважды: «Сначала превратим его в политический труп, а потом поступай с ним по своему разумению», – заставило Львова согласиться на то, чтобы растянуть удовольствие…

***

О том, что настоящий разведчик всегда должен быть готов к провалу, резидент «Шестёрки» в Петрограде майор Торнхилл не то чтобы забыл – просто перестал предавать этому постулату значение: настолько вольготно чувствовал он себя в столице России. После свержения царя даже более вольготно, чем при нём. Потому, когда люди в полумасках среди ночи ворвались к нему на квартиру и вытащили тёпленьким из постели, Торнхилл на протяжении всего их визита пребывал в рыбьем состоянии – с беззвучно шевелящимся ртом и выпученными глазами.

Когда майору предложили назвать шифр замка сейфа, тот, зрело поразмыслив, его назвал, чем избавил себя от допроса с пристрастием. Надо полагать, налётчики нашли среди бумаг майора то, что их интересовало, поскольку никаких других вопросов они ему не задавали и вскоре, накрепко связав, как и других обитателей квартиры, убрались, не попрощавшись. В ожидании освобождения Торнхилл провёл остаток ночи без сна, отчасти от того, что мешал кляп во рту, но в большей степени из-за мыслей: кто были эти люди, и какую цель они преследовали?

Утром майора освободили от кляпа и пут, а положенная на стол вскоре после завтрака газета освободила его и от ночных мыслей. Не очень респектабельная, но отчаянно кусачая газетёнка, прямо с первой полосы извещала читателей о странном альянсе между известным террористом, ставшим при Керенском товарищем военного министра, Савинковым, резидентом британской разведки майором Торнхиллом – «Боже! Это конец», – промелькнула в голове майора первая за последние часы здравая мысль – и германским генеральным штабом, последствием которого (альянса) стала гибель в шведских водах парохода «Северная звезда», шедшего под флагом Красного креста. «Если кого-то не возмутит тот факт, что при этом погибла царская семья, – вопила газетёнка, – то гибель более чем трёхсот пассажиров и членов экипажа мирного судна не может не наполнить гневом сердца всех честных людей!»

Когда вечером того же дня Торнхилла вызвали к послу, статью перепечатали уже все вечерние газеты.

**

Председатель второго Временного правительства Александр Фёдорович Керенский слушал доклад министра внутренних дел в напряжённой позе и прикрыв глаза.

– … Таким образом, в руки газетчиков действительно попали документы, подтверждающие справедливость того, что написано в статье.

Министр закрыл папку и замер в почтительной позе. Керенский открыл глаза и вонзил в министра острый взгляд.

– Происхождение документов выяснить удалось?

– Да, – кивнул министр. – Документы были изъяты прошлой ночью неизвестными с квартиры резидента британской разведки майора Торнхилла.

– Правильно ли я понял, что имена налётчиков вам неизвестны? – спросил премьер.

– Увы, – развёл руками министр.

Керенский жестом отпустил чиновника и вновь прикрыл глаза. «Какой грандиозный скандал, – думал он. – Хороши союзнички, такую свинью подложили! Придётся теперь требовать объяснений от правительства Его величества. И это в тот момент, когда нашим армиям удалось остановить контрнаступление противника, и когда они уже почти готовы перейти в новое наступление! И Борис Викторович хорош – так меня подставить! Однако надо его вытаскивать, пока слухи о скандале не доползли до действующей армии».

Керенский вызвал секретаря.

– Немедленно отправьте телеграмму об отзыве Савинкова с фронта, и поставьте под ней мою подпись!

Бланк правительственной телеграммы Савинкову вручили прямо в момент обсуждения в штабе фронта плана нового наступления. Прочтя послание Керенского, Савинков протянул бланк Корнилову.

– Так вы нас покидаете? – удивился командующий.

Савинков нервно усмехнулся.

– Не знаю, какая муха укусила Александра Фёдоровича, – воскликнул он, красуясь под взглядами штабных офицеров, – но покидать фронт в такой момент я считаю для себя недопустимым!

Савинков взял карандаш, набросал на обратной стороне бланка ответ и вручил дежурному офицеру.

– Отправляйте! – распорядился он.

В ту ночь Савинков спал спокойно. Утром его вызвали к командующему. Хмурый Корнилов вручил ему газету:

– Читайте!

Савинкову потребовалось призвать всё своё мужество, чтобы прочесть статью с невозмутимым видом. Он даже сумел весело усмехнуться.

– Как можно верить этой бульварной газетёнке? – спросил он, бросая газету на стол.

– Не всё так просто, Борис Викторович, – покачал головой Корнилов. – Мне уже звонили из Петрограда и из Ставки. Всё очень серьёзно. Обвинения против вас, оказывается, подтверждены документально. На сегодня назначено заседание правительства. В Петроградском Совете тоже, кажется, намерены поднять этот вопрос. Опасаюсь, что как только обо всём станет известно в войсках, могут начаться волнения, притом в наиболее верных частях. Так что, боюсь, ни о каком наступлении теперь не может идти и речи, по крайней мере, пока всё не уляжется. – Корнилов мрачно усмехнулся. – Вы вчера изволили высказаться насчёт мухи, которая якобы укусила господина Керенского. – Командующий вновь забыл про слово «товарищ», а Савинков в создавшейся ситуации не решился его поправить. – Вот она, эта муха! – Корнилов ткнул пальцем в газету. – Вас пытались спасти, вытащив с фронта, и вы, право слово, зря этим не воспользовались!