– Потрудитесь при мне объяснить точнее, что означает другое ваше обвинение?
– Какое?
– Вы сейчас говорили Зинаиде Николаевне, будто бы я с другим издевалась над вашим доверием ко мне. Что это значит?
– Я не желаю отвечать.
– Вы не желаете, это очень правдоподобно уже вследствие той простой причины, что вам отвечать нечего.
– Пускай будет так.
– Да, но обвинять женщину бездоказанно не есть признак особого геройства. Я требую, чтобы вы точно и совершенно определенно мне сказали, что это значит?
Он молчал.
– Иван Александрович, – прибавила она тогда строже, – помните, какие у меня против вас есть данные. Я вам советую ответить или сознаться, что вы опять клеветали.
– Нет, не клеветал, и напрасно вы так объясняете каждое слово, которое сами не дослышали хорошенько и превратно почему-то поняли.
– В таком случае тем лучше для нас всех, – продолжала его жена. – Потрудитесь сообщить нам тот смысл, который сами вы давали этим словам.
– Разве не правда, – сказал он с наглою находчивостью, – что, когда я покинул ваш дом, вы смеялись с Сергеем Аркадьевичем над моими последующими письмами?
– Смеялись – нет, но не придавали им решительно никакого значения, – ответила она. – Только кто же был этот Сергей Аркадьевич и в какой степени родства он ко мне стоял?
– Сергей Аркадьевич – ваш покойный брат, благодаря которому мы с вами и разошлись окончательно.
– Ну, разошлись-то мы по другим причинам, а мне было только важно разъяснить Зинаиде Николаевне смысл ваших обвинений. Итак, вы теперь сами совершенно добровольно повторяете, что никогда ничего я у вас не отнимала…
– Повторяю.
– И что никаких вообще неблаговидных поступков или же действий, могущих кинуть тень на мою женскую честь, вы за мною не знаете и даже не подозреваете.
– И даже не подозреваю.
Он хотел встать, но она снова остановила его и сказала:
– Нет, извините; дело наше далеко еще не кончено. – Потом, обращаясь к Мирковой, она спросила ее: – Должна ли я еще привести вам новые данные, Зинаида Николаевна, для того, чтобы вам окончательно было все ясно.
Молодая вдова сидела понурив голову, и, взглянув в ее сторону, Хмурову вдруг показалось, будто бы еще мыслимо для него спасение. И он сказал, прибегнув снова к своим задушевным нотам:
– Зинаида Николаевна, умоляю вас, послушайте теперь и меня.
Тогда она подняла на него взор своих очей, и как бы ни были они опечалены, в них, казалось, тоже светила еще надежда.
– Говорите, – едва внятно промолвили ее губы в ответ на эту пламенную просьбу.
– Выслушайте меня! – воскликнул он почти со слезами в голосе. – Да, я глубоко виновен и перед моею законною женою, и перед вами, добрая, дорогая, ни с кем несравненная женщина! Одну из вас, Ольгу Аркадьевну, я жестоко обманул, я разбил ее лучшие девические мечтания, я разрушил всю ее жизнь, соединяя ее с моею – необдуманно, но все это случилось только потому, что я был молод и сам себя тогда, а уж не то чтобы других, не знал и не понимал. Я принял за любовь увлечение; оно же вскоре было парализовано разницей наших характеров, вкусов и вообще воззрений на жизнь.
Следившая за его речью Ольга Аркадьевна не выдержала и громко вскрикнула:
– Зачем вы и тут прибегаете ко лжи, к обману? Разве причиною нашей размолвки можно только это назвать?
Однако Иван Александрович и тут, видимо, еще предполагал себя вправе настаивать:
– Конечно! Первоначальным поводом к размолвкам явилась ваша скупость. Я любил всегда известного рода комфорт в жизни, вы же были мелко скупы…
– Любовью комфорта, – ответила она, – вы хотите теперь назвать ваше ненасытное мотовство, а мое желание сохранить хотя что-нибудь из моего состояния и не остаться нищею вы называете скаредностью?..
– Но не в этом дело.
– Именно не в этом, Иван Александрович, вы совершенно правы! – настойчиво подтвердила она. – Я предлагаю, дабы Зинаиду Николаевну не мучить дольше вашими оправданиями, одно из двух: либо добровольно вы сейчас же, здесь, при мне, ей сознаетесь, что недостойны и помышления о какой-то новой жизни, либо я скажу ей и сумею это доказать, почему между вами и мною навсегда все порвано. Помните, что у меня есть свидетель и веское доказательство.
На этот раз было вне сомнения, что человек этот чувствовал себя сраженным. Он встал и, бледный, с трясущеюся нижнею губою, промолвил:
– Вы хотели разбить мое счастье, вам это удалось вполне, так радуйтесь же!..
И пошатываясь, он направился к выходу. Вдруг Миркова его окликнула:
– Вы уходите, сознавшись в том, что не договаривает ваша жена! – сказала она. – Я не знаю, в чем заключается это новое обвинение, и требую, чтобы вы представили все на мой суд…
Но он уже вышел, хотя и дослушав ее слова. Обе женщины остались вдвоем. Наступило тяжелое молчание.
– Убедились вы теперь? – спросила Ольга Аркадьевна Миркову немного погодя.
Та только опустила голову в знак утверждения, и Ольга Аркадьевна спросила:
– Могу ли я теперь быть вполне уверена, что вы навсегда спасены и излечены от этого ужасного увлечения?
– Ни спасена, ни излечена, – отвечала Зинаида Николаевна грустно. – Я только жестоко наказана, и за что – про то ведает Бог.
– Не ропщите и вспомните, что рядом с вами стоит другая женщина, которая за одно только желание этому человеку счастья обречена на вечное вдовство при живом муже. Я знаю то, что вы в данную минуту должны переживать. Я вполне понимаю ваше положение, но никогда оно не сравнится с ужасом моего. Вы заплатили всего пятью тысячами, которые он обманным образом у вас выманил, за знакомство с этим человеком, и случай открыл вам глаза. Я же ношу его имя еще после его попыток отравить меня с целью воспользоваться моими деньгами. Подумайте, как ужасно должно быть жить под постоянным страхом, что человек этот совершит новое преступление, которое публично опозорит мою же фамилию!
– Но почему вы молчите перед судебного властью? – спросила Миркова. – Почему, наконец, вы не хлопочете сами о разводе?
– Для развода требуются доказательства неверности, у меня их нет. А если я не преследую Ивана Александровича судом, то потому лишь, что предпочитаю предоставить это другим.
– Стало быть, и история о болезни какого-то дядюшки тоже вымысел? – в задумчивости проговорила Миркова.
– Конечно, коль скоро и самого дядюшки никогда не существовало. – И, промолчав немного, Ольга Аркадьевна спросила свою спутницу: – Вы сегодня же намерены вернуться обратно к себе домой?
– Нет, я домой ехать не в силах. Я пошлю телеграмму моему управляющему Кириллу Ивановичу, да мне нужно извиниться и перед Степаном Федоровичем Савеловым, которого я глубоко оскорбила за его намерение предупредить меня от несчастья.
– Если бы не его настойчивость, – сказала Ольга Аркадьевна, – вы были бы жертвою самого ужасного обмана!
– А затем я прямо из Варшавы проеду за границу, куда-нибудь на юг Италии, только бы дальше от тех мест, где бы я снова могла встретиться с этим ужасным человеком.
– Мне же здесь еще предстоит немало дела, – заметила Ольга Аркадьевна.