Мой дед – врун!

– Саша, заедь в аптеку, купи мазь от боли в суставах. Запиши название, – кричит в трубку пенсионерка-мать и ветеран всего чего только можно.

– Мама, я аптеку уже проехал. Записать не могу, я за рулём, – кричит в ответ всё ещё работающий пенсионер-сын.

– Пишешь, сынок? – кричит 89-летняя мама.

– Да пишу, мама, пишу, – ору и разворачиваюсь через двойную сплошную к аптеке.

Из того, что мама диктовала, запомнил только «…такая коробочка жёлтенькая…». Захожу в аптеку, покупателей – никого. Повезло. По ту сторону стекла стоит стройненькая девушка лет 23–25. Чёрные длинные волосы сплетены в толстую косу, очень интересное восточного типа лицо, чуть раскосые карие глазки смотрят участливо. Типа: «…Ну хоть кто-то заболел. Сейчас как вылечу!»

– Здравствуйте. Слушаю вас, – прожурчал девичий голосок.

– Девушка, вы извините меня, забыл, как называется… – я нервно забарабанил кредиткой по аптечной стойке, – крем для суставов обезболивающий, в такой жёлтой коробочке.

Девушка, взмахнув полами ослепительно-белого халатика, хрупкой бабочкой-капустницей вспорхнула на лесенку и достала с верхней полки коробочку. Жёлтенькую такую.

– Этот? – спросила медработник.

– Да, чёр… Этот! – уверенно выпалил я. Какая разница? Лишь бы обезболивал, что надо.

Пока юная провизор укладывала что-то жёлтого цвета в целлофановый пакетик и пробивала чек, я нечаянно прочитал на её бейджике, приколотом к лацкану белого халата:

ПРОВИЗОР БОРИСОВА ОКСАНА АЛЕКСАНДРОВНА.

Интересно девки пляшут… А я? А я – Борисов Александр Васильевич.

– Мужчина! Мужчина, с вас… – пробовал докричаться ребёнок в белом халате, – четыреста двадцать, мужчина.

А мужчина тупо стоял и смотрел… «Вроде нос – мой. И ушки… Я тоже был брюнетом в её годы. И высокая такая…» Из ступора меня вывела какая-то бабулька, пнув по ноге палкой.

– Брать будешь, ирод? Рот открыл тут. Чай, не в музее. Деньгу гони. Девка докричаться не может! Стоит, раскорячился тут!

Я перестал «корячиться», закрыл рот, расплатился, забрал пакетик и вышел из аптеки. Стало смешно. Да нет, не может быть… Отвёз маме мазь, загрузил её холодильник «вкусняшками», выслушал, что опять не то и не столько и что куда мои глаза глядели… Потом в очередной раз вместе с мамой поудивлялся «в кого я такой?» И что «был бы жив папа…» А в голове азбукой Морзе по буквам отстукивало: БОРИСОВА ОКСАНА АЛЕКСАНДРОВНА.

Это ж надо… Моё любимое женское имя. Оксана. Странно, почему я дочек своих назвал одну Ксенией, вторую Кариной? Понятно, тёщино влияние. Царство ей… Втайне от жены порылся в старых фотоальбомах. Нашёл себя молодого. Ну вот же! Брюнет, и улыбаюсь… Нет, надо ещё раз присмотреться. Вот хохма будет, если…

Вечером позвонил старшей дочери. Рассказал. Посмеялись.

– Дочь, она такая хорошенькая! Давай себе её возьмём? – попытался продлить по максимуму шутку папа.

– Папа, не сходи с ума, – вдруг на полном серьёзе ответила старшая дочь. – Извини, завтра вставать рано. Пока, папуль.

Ночь, конечно, была бессонной. Совковой лопатой ковырялся в памяти, вспоминая все свои… и всех своих. Ворочался и шипел, как люля на гриле. Жена терпеливо вздыхала, думая, что у меня бессонница от проблем на работе.

На следующий день, положив в боковой карман пиджака паспорт, я поехал в аптеку. Оксана Александровна Борисова была на месте. Она летала между стеллажами, двигала ящички в пеналах, терпеливо выслушивала бабушек и строго объясняла мрачным, плохо пахнущим мужикам, что настойки боярышника нет. Я ждал и дождался. В аптеке нас осталось двое. Было видно, что она давно за мной наблюдает.

– Здравствуйте. Как вы сегодня себя чувствуете? – обратилась она ко мне, мило улыбнувшись. – Получше? Мазь помогла?

Я молча кивнул, улыбнулся в ответ, достал паспорт, развернул его и приложил к стеклу. Теперь «каменеть» пришла очередь Оксане Александровне. Правда, недолго. Видно, молодая нервная система настроена иначе. Она просто показала мне два больших пальца и звонко засмеялась!

– А может, ты моя? – серьёзно спросил я.

– Нет, что вы! – рушила мои надежды злая девочка. – Мой папа – русский и военный лётчик. Его год назад сюда перевели, и мы переехали из Казани. А мама – татарочка казанская! А я вот такая получилась. Извините, у вас, наверное, деток нет?

– Есть, – хватило меня на одно слово.

Ещё минуту я молча рассматривал цветные этикетки коробочек с презервативами и порошков от кашля, потом захлопнул паспорт и пошел на выход.

– До свиданья. Не болейте! – услышал я вслед голосок несостоявшейся дочки.

Ах, так… Уже выходя из аптеки, я обернулся и спросил:

– А твою маму не Гюзель зовут?

– Гюзель…

Вампиры среди нас

Наконец-то солнце закатилось за крышу соседской дачи и перестало выкалывать глаза. Осень радовала отсутствием дождей и вторым августом. Правда, вечером и ночью стало прохладней, что тоже являлось жирным плюсом – исчезли кровососущие. От погасшего мангала тянуло дымом, пахнущим подгоревшим бараньим жирком. Полчаса назад уехали друзья, по причине завтрашнего понедельника и начала трудовой недели. А мне уезжать было не обязательно. Во-первых, потому что я был у себя на даче. Во-вторых, у меня было ещё пол-ящика пива. И в-третьих, с понедельника начинался отпуск. Ну как вам перспективка?

В левой руке я держал прокопченный шампур с последним кусочком мяса. Не лез. Кусочек хоть и был последним, но, наверное, самым лучшим. Аккуратненький такой, не большой, но и не маленький… Такой, чтобы не кусать, а сразу. Весь. В меру прожаренный, с небольшой полосочкой жирка, что придаёт таким красаУчикам особую сочность. К кусочку прикипел и золотился на свету тоненький кружок лука, как бы подчёркивая законченность композиции.

И совсем не нужно было шампур подносить близко к носу. Запах молодой печёной баранины, профессионально выдержанной только в трёх компонентах: соль – перец – лук, слегка подкопченной на последних угасающих углях, будоражил сознание и навевал воспоминания. Воспоминания о восьмилитровой эмалированной кастрюле мяса, которую мы сожрали, не подозревая, что идём на мировой рекорд по обжорству. Естественно, это было бы невозможно без «моря пива». Сначала в памяти всплыли те полчаса, когда мы его выгружали из багажников наших машин. Потом споры и сравнения типа: «…нафига ты эту фигню привёз?» и «…зато много, а твои три ящика мы ещё до шашлыков кончим!» И кончили! У нас был уговор – на природе тяжёлые напитки не употреблять, чтобы не перегружать сознание и окружающую среду. Поэтому кондиции мы достигали за счёт увеличения, так сказать, количества потребляемых декалитров. Благо туалетов на территории моей дачи было три.

В правой руке я держал пол-литровую кружку пива. Если быть точнее, пива там было чуть меньше половины. Пена давно упала, и янтарную жидкость с большой натяжкой можно было назвать пивчеллой. Раза два-три в минуту рука машинально сгибалась в локтевом суставе, поднося кружку ко рту, но за сантиметров десять до пункта назначения останавливалась, зависала и… опускалась на исходную позицию. Мочевой пузырь облегчённо сдувался, а почки, пискнув, погружались в полудрёму до следующего раза. Не лезло. Из глубины души, время от времени, поднимались колючие пузыри и пузырьки. Пузырьки на выходе смешно щекотали ноздри, а пузыри вырывались в атмосферу с диким утробным рыком.

Чья-то добрая душа аккуратно и добросовестно выстроила в шеренгу пустые бутылки из-под пива по краю дачной дорожки. Тёмно-зелёные стеклянные столбики любезно указывали маршрут от мангала к дачному WC. Ещё дедовское кресло-качалка старчески поскрипывало подо мной, издавая исторические звуки прошлого века. Лёгкий сквознячок залетел в левую штанину широких шорт, на несколько секунд затерялся там, ища выход, и охладив то, что ему доверили, несколько подогретый, выскальзывал в правую штанину. Поза была идеальной. Шевелиться не хотелось.

Наконец, крыша соседской дачи отпустила солнышко, и оно начало медленно катиться по коньку веранды, чуть подпрыгивая на волнах черепицы. Его тёплые лучики, словно нежные лапки котёнка, начали топтаться по моему телу, скатываясь с круглого пивного брюшка и подогревая его содержимое. В дом идти не хотелось. Веки, подрагивая от нахлынувшей безмятежности, предательски смыкались, пальцы правой руки немели и расслаблялись, угрожая окружающей среде и моему участку тела в шортах пролитым выдохшимся пивом.

– Вззз… взззз… вззззззззз!!! – ворвался в мозг гнусный звук.

О! Этот звук был знаком всем теплокровным на этой планете. Мои глаза широко открылись, живот подтянулся, на всякий случай, шампур вперёд… Я приготовился защищаться. А если найду, куда поставить недопитую кружку пива, то и напасть могу!

– Вззззз… вззз, – теперь уже откуда-то слева.

Где эта сволочь? Главное, не шевелиться и заметить, куда этот гад намерен приземлиться. Гад или гадина? Слышал, что у комаров кровь пьют только самки. Даже не сомневаюсь! Достаточно вспомнить жену в день моей зарплаты. О! Вижу! Здоровая такая. И худая. Худые все злые. Взять хотя бы мою тёщу… Так! На второй круг пошла. Сейчас только приземлиться, а я её ЛЯП, ШМЯК, ТРЕСЬ, ШЛЁП, ШАНДАРАХ!!! Одно мокрое место… хотя откуда мокрое? Интересно, осень завтра закончится, а она ещё летает. Последняя? Это я сейчас мочкану последнюю комариху? А если она последняя на Земле? Может, пусть пожрёт по-человечески перед смертушкой? Хоть будет, что вспомнить. Кайфанёт на раз-два! Во мне столько пива!

Тем временем насекомое зависло над открытой рукой и начало медленно снижаться. У меня очень хорошее зрение, несмотря на равнодушное отношение к морковке. Я видел, как от брюшка отделились шесть лапок-шасси и заняли свои места согласно инструкции по посадке. Тонкое вытянутое тельце, выпустив закрылки, или что там у них, опустилось…

А вот опустилось не очень удачно. Я бы даже сказал – бездарно грохнулось, запутавшись в густых зарослях волос на руке. Ну кто так садится, барышня? А как ты жрать собираешься? Три лапы в шпагате, две дрыгаются, как будто педали крутят, а шестая стоит на цыпочках. Я извиняюсь, фуэте собираетесь крутить? Так дело не пойдёт! Выбирайся из этой волосяной ловушки и ищи место для приёма пищи понадёжней.

Насекомое, дрыгая лапками и трепеща крылышками, вырвалось, наконец, из зарослей на руке и поднялось повыше, чтобы оценить обстановку. А что тут оценивать? Давай на пузо! Волос по минимуму, и поляна – хоть компанию зови.

Дошло видно! На мгновение зависнув и оценив поле непаханное, комариха (по-моему, я даже видел, как она облизнулась) сходу плюхнулась на мой живот. Потом, потрогав передними лапками свой хоботок, поставила его строго под 90 градусов к моему пузу и начала глубокое бурение кожного покрова. Не скажу, что совсем ничего не чувствовал. Чувствовал! Рая делала мне больно! Почему я назвал комариху именем моей жены? А догадайтесь, бл…!

Это знакомое всем состояние! Когда сидишь в кресле у стоматолога, вроде и укол сделали и нерва в зубе давно нет, а чувство ненависти к стоматологу не проходит. Вот не проходит!

Никогда не проводили подобных экспериментов? И вроде понимаешь умом – ну что эта фигня с крылышками у тебя отъест? Но тёплых чувств всё равно к ней не испытываешь. К Рае в смысле. А вот интересно, что у неё сейчас? Обед, ужин, полдник? И кто я для тебя, Рая? Второе или всё же десерт? А может, аперитивчик?