Расскажи мне, батя, про Афган!

– Не понял. А ножом почему не..? Расстояние-то всего ничего. Я же видел, как ты нож в мишень бросал, – не унимался я с расспросами. Я отчётливо понимал, что этот взрослый мальчик спас мне жизнь. И мне просто хотелось прояснить – почему, чёрт возьми, именно таким способом?

– А если бы ножом промахнулся? Потом ищи его. Где его найдёшь в этих каменюках? – пытался объясниться Платон, отворачивая хитрющие глаза в сторону.

– А если бы камнем промахнулся? – заорал я, окончательно охренев от простоты ответа.

– Другой бы взял…

Оказывается, это он шутил так! Вот урода мама родила! Другой бы он взял… А этот интеллигент бородатый ждал бы его… Археолог, бл… Короче, мы смеялись, подкалывая друг друга, пока не спустились. Я чего-то совсем ослабел… Где наш Яша – санитар?

Лучший отдых на войне – политзанятия

После крайней боевой операции дали нам немного отдохнуть. Ну да! Правильно! Спим до обеда, а некоторые, с железными нервами, и обед просыпают. Правда, потом в ужин требуют возврат обеда, включая компот. О ежедневных кроссах с полной выкладкой напрочь все как-то забыли. Вспомнишь иногда мозоли во всю ступню, затёртые до мяса плечи от неподъёмного ранца и руки, как у орангутанга, оттянутые «калашом» с двумя рожками… Вспомнишь, перевернёшься на другой бок и спишь дальше. А вечером на дискотеку. А как же! Приоденешься, стрелки на брюках и шнурках отгладишь и пошёл гоголем в гущу. А гуща вся такая изысканная, французскими духами благоухающая, с огромными глазами, длинными ногами и тити-мити у всех не меньше пятого размера! И под Битлов… е-е-е хали-гали!

Тьфу ты! Вот это понесло товарища майора! Извините, конечно, за лапшу…. Это кто, когда, кому и за какие такие заслуги давал в Армии отдохнуть? На то она и Армия, чтобы быть всегда на чеку и не давать никому расслабиться. Враги ж кругом не дремлют! Ну да! Только один глаз прикрыл и берцы в уголок по стойке «вольно» поставил, так тут же вражины стараются к тебе в тыл зайти. Поинтересоваться, что там у тебя такое в этом самом тылу? Смотрит Армия – расслабился боец, значит нужно срочно… Что? Правильно! Напрячь командира расслабленного бойца. Поэтому грамотный командир пребывает постоянно в напряжённом состоянии.

Звонит тебе оперативный по бригаде и закладывает по-дружески, а может и от скуки, протяжно зевая в трубку и позвякивая вилкой в кружке эмалированной:

– Васильич, к тебе проверяющий из политотдела потопал! Жутко озабоченный товарищ с папкой подмышкой.

– Понял, – зеваю в ответ, – с меня, Витёк…

И побежали дежурный по команде с дневальным, грохоча каблучищами по свежевымытому крашеному полу, выгонять из всех щелей моих тараканов заспанных. Всех на табуретки рассадили, кулачки под щёку, чтоб голова не падала. Тетрадки или листочки, хотя бы на коленки. Ручек нет? Мерзавцы! Карандаши пополам и всем между пальцами засунуть. Не поточены? А зачем? Матом аккуратненько глазоньки открыли и любознательные выражения на физиономиях изобразили. Графин с водой на стол докладчика немедленно. Теперь прапорщика… Любого. Причесать, а лучше лысого, чтоб аж зайчики по стенам казармы! На все пуговки застегнуть и за стол. Газету ему в руки. Любую. С буквами. Желательно «Правду», хоть мятопрошлогоднюю. Как нету? В гальюн сгонять за газетой! Учить вас тут… Читать медленно, без пауз, нудно, чтоб через десять минут жить не хотелось даже проверяющему. Ну, а там уже, как пойдёт… Водички холодненькой? Чаю? Может, прервёмся на пять сек?

Сидим. Минут через пять в коридоре дневальный бух-бух каблуками по свежевымытому и:

– Тыщ майор, бу-бу-бу, жу-жу-жу, тра-та-та, мя-мя-мя!

Тут же ору дремлющему прапорщику с графином:

– Читай, гад!

Прапорщик, кашлянув в сторону, голосом Левитана:

– Несмотря на сильные морозы и снегопады, вся посевная техника…

Ору шёпотом, краснея лицом:

– Мудак! Какие, бл… морозы? Август на дворе! Другое читай!

Как самый опытный сексот, взвизгивает верхней петлёй дверь и:

– Смирна-а-а! Товарищ майор, подразделение «такое-растакое», проводит политзанятие. Отсутствующих без уважительных причин нет. Прапорщик (ну допустим) Мушулов.

– Какое политзанятие? Сегодня ж среда, – удивляется, пятясь назад к двери проверяющий, и начинает искать глазами меня.

– Дык дополнительное, товарищ майор, – не сдаётся прапор, прикрывая тощим телом своего заспанного командира, – по тезисам последнего Пленума ЦК. Это который недавно был, товарищ майор.

И это уже не нас застигли! Это его в расплох застали! Это политотделец начинает хлопать глазами, судорожно пытаясь вспомнить этот чёртов недавнишний Пленум. О! Силится что-то сказать, а не может. Платочек достал. Как он сейчас свои мозги совковой лопатой перекапывает! А зацепиться-то и не за что!

– Ну, если по последнему, – чешет вспотевшую лысину ошарашенный товарищ из политотдела, – як вам, товарищ майор, – это уже ко мне обращается взъерошенный и непрошенный проверяющий, увидев мой майорский пагон, торчащий из-за спины прапора.

– Ко мне? – искренне удивляюсь я, выглядывая из-за прапорщика, – прапорщик Мушулов, заострите особое внимание на третьем тезисе, пока я буду занят!

– Есть заострить на третьем, – орёт прапор и пьёт прямо из графина.

И пока прапорщик нервно чешется и соображает, шелестя старой газетой, как ему получше заострить, я встаю с табуретки, жму руку майору и широким жестом приглашаю его выйти и через полтора метра зайти. В мой кабинето-спальне-штаб. Заходим, сам сажусь на единственный в расположении стул со спинкой, а отглаженного майора усаживаю на табурет. Это чтобы не чувствовал себя как дома, ёрзая задницей на отполированной шляпке торчащего гвоздя. «Угостить тебя мне нечем, так что начинай», – пытаюсь передать свежую мысль под козырёк фуражки проверяющему.

– Александр Васильевич, – почти неофициально и по-дружески начал майор из политотдела, – у вас служит старший прапорщик Боцаев Григорий Юрьевич.

– Есть такой. Что натворил этот гад? – напрягаюсь я, пытаясь понять, что от меня хотят и как, а главное, за что покарать этого самого старшего прапорщика?

– Да, всё в порядке, собственно. Я смотрел личное дело старшего прапорщика, оказалось он является ветераном боевых действий и, к тому же, удостоен высоких правительственных наград. Можно сказать – гордость нашей бригады.

– Так точно. Боцаев – орденоносец, орден Красной Звезды у прапорщика и «За Отвагу», а в чём собственно дело, майор? – спросил я, не понимая, к чему он клонит. Вешать мне этого «залётчика» или уже начинать им гордиться?

– Товарищ майор, ваше подразделение выполняет очень важные и ответственные задания, требующие не только высокой боевой выучки личного состава, но и идеологической подготовки. У вас всего два коммуниста на всё подразделение, а ведь есть очень достойные товарищи, – пролил свет на тему разговора проверяющий из политотдела.

– Ах, вот… Ну, почему же? А что? Комсомольцы не считаются? Кстати, мне товарищ Боцаев лично сказал, что вот, мол, ещё один подвиг совершит и точно в коммунисты запросится, – брякнул я, честно глядя в глаза комиссару.

– Товарищ майор! – вдруг улыбнулся мой собеседник, – ну, ты же понимаешь… Давай на «ты»? Виталий, просто Виталий.

– Да, понял я, понял. Извини за шутку. Ну, а меня можешь звать – Васильич, просто Васильич. Я с ним переговорю, Виталик. Думаю, после крайнего задания он заявление подаст, и ещё людей подтянем. Рекомендации мы со Зверевым дадим, не сомневайся, – решил заканчивать я разговор, поняв, что тревога была учебной.

– Вот и здорово! Рад поддержке. Ну вот! А мне говорили, к Хмелеву не суйся, тяжёлый мол, послать может запросто. Будем дружить! Возникнут проблемы, поддержку обеспечу, обращайся… Саша, – сказал комиссар, протягивая свою белую ладошку для партийного рукопожатия.

«Вроде ничего мужик – этот майор политотдельский. Трудная у него служба. Ходит, план по коммунистам выполняет. А Боцаев… Боцман-то есть, ни в какую партию вступать не будет. Это точно. Как узнает, что не партия, а он ей должен будет взносы платить… Так что партии лучше не рисковать! Ой, надо было всё-таки хоть чайку… или «Пепси». Одна банка в сейфе завалялась из последних трофеев. Потерпи, майор. В следующий раз. Обязательно угощу. Слово однопартийца! Нам для коммунистов «Пепси-колы» не жалко! Ишь ты… Виталик… нагадил в сандалик!»

Платон мне друг!

«Троечка» неумолимо падала. Левый двигатель заглох и чадил, оставляя чёрно-серый шлейф, который размалывали сумашедше вибрирующие лопасти рулевого винта. А правый тужился, то набирая обороты, а то делал провальные паузы, плевался чёрным маслом, захлёбываясь от непомерной нагрузки. Пилот тянул машину до последней возможности. Падали скорость, высота, но когда стрелка давления масла в гидравлике упала за «0», а в кабине появился едкий сизый дым горящей электропроводки, штурман рванул ручку двери кабины и бешено заорал в грузовой отсек:

– Падаем! Держитесь, пацаны!

Удар о землю был очень сильный и неожиданный. Никто из сидящих в отсеке разведчиков и не ожидал, что земля так близко. Поэтому «раскорячиться» как следует успели немногие. Все дружно подпрыгнули к потолку, разбивая головы, ломая руки, шеи и рёбра об обшивку вертолёта, автоматы, железо АТС (автоматический гранатомёт со станиной), а потом также тяжело грохнулись вниз, доламывая не сломанное. Грохот, скрежет рвущегося металла обшивки, крики, стоны изуродованных парней. Направляющие и амортизаторы шасси подломились, как пересушенные спагетти. А передние спаренные колёса от удара о землю оторвались и улетели со звоном, подпрыгнув от земли, аж за сто метров от места падения вертушки. Где-то наверху что-то громко хрустнуло и протяжно заскрипело. Лопасти продолжали вращаться и делить воздух ровно на пять частей. Деформированный корпус мелко вибрировал от последней агонии правого двигателя.

Первым очнулся Сандро. Он медленно поднял к голове руки, ощупал лицо, липкую шею. Что-то тяжёлое навалилось ему на ноги, он попробовал согнуть колени. Не получилось. И он протянул вниз руки, силясь понять, что с ногами. Неожиданно нащупал чьё-то лицо и инстинктивно зажал ему нос.

– Отпусти, Сань, это я, – прогундосил наводчик гранатомёта Виталик.

– А ты откуда узнал, что это я? – с трудом шевеля сухим языком, спросил Сандро.

– А когда штурман заорал, я, со страху, за тебя схватился, а тут хе… рак! – ответил Виталик, с трудом перекатываясь с ног Дягилева.

– Мужики, есть кто живой? – чуть слышно спросил Сандро.

Громыхнула дверь в кабину, показалось окровавленное лицо командира экипажа. В серой дымке не было видно его левого глаза, который закрывала свисающая кожа со лба вместе с бровью. А правый глаз, залитый кровью, он усердно протирал рукавом лётной куртки, чтоб хоть что-то видеть. Из-под лётного шлема на его лицо несколькими струйками стегала кровь.

– Давайте все наружу. Проводка горит. У нас горючки пол бака, не дай Боже. Если рванёт, хоронить будет нечего, – как-то спокойно сказал пилот, пятясь из кабины назад, волоча под руки безжизненное тело штурмана.