Попроси меня. Матриархат, путь восхождения, низость и вершина природы ступенчатости и ступень как аксиома существования царства свободы. Книга 2

Несмотря на численный перевес русского войска надо учитывать, что ратники-ополченцы, которых было большинство в войске Дмитрия Ивановича, уступали в боевом опыте профессиональному опыту ордынцев. По выражению Л. Н. Гумилева, кочевники представляли собой «народ-войско», причем это было отнюдь не легкая конница, а как доказал М. В. Горелик, монголы располагали достаточно массовым, технически и функционально совершенным защитным вооружением, включая даже конный доспех.

Из устья Лопасни, переправившееся через Оку, русская рать направилась к верхнему Дону, причем, проходя по Рязанской земле, настрого было приказано не обижать жителей, «ни один волос не тронуть».

Подойдя к Дону, Дмитрий Иванович остановился в местности, называемой Березой, поджидал подхода остальной рати. Сюда к нему явилась посланная вперед разведка с языком, который показал, что Мамай подвигается вперед, но медленно, вероятно ожидает прибытия Ягайло, причем он не знает, что Дмитрий подошел уже так близко, полагая, что тот не отважится выступить ему на встречу.

При таких обстоятельствах Дмитрий собрал совет из князей и бояр, на котором мнения разделилось. Более осторожные советовали не переходить Дон, а принять на нем оборонительный бой, причем, в случае неудачи, легче будет отступать, но другие были иного мнения, указывая на важную необходимость движения вперед, с целью помешать соединению Ягайло с Мамаем. Принято было последнее.

7 сентября русское войско подошло к Дону и начала переправляться через реку при помощи наведенных мостов из деревьев и хвороста. К ночи вся русская рать успела перейти реку и стала на ночлег на лесистых холмах, расположенных у впадения в Дон речки Непрядвы.

В это время к Дмитрию прискакал посланный ранее в разведку Семён Мелик. Он донес, что Мамай со всеми силами уже подходит, и что передовые русские части уже бились с татарами. Становилось ясно, что завтра, 8 сентября, в день «Рождества Богородицы» между обоими станами произойдет решающая битва, на местности, носящей название Куликова поля.

Летопись сообщает, что в ночь перед столкновением двух армий князь Дмитрий Иванович и Дмитрий Боброк Волынский выехали в поле «примету проверить». Оказавшись между двух войск, они услышали громкий шум, вопль и клики. «И обратишася [Боброк Волынский] на полк Татарский и слышавше кличь и стук велий, аки торжища снимаются, и аки грады зиждуще, и яко трубы гласят; и ззади их волцы выюще страшно велми, по десней же стране бысть во птицах трепет велий, кричаще и крылами биюще, и враны грающе, и орлы клегчюще по реце Непрядве; и бысть страх велий, яко и птицам бысть битва и драние велие, проявляюще кровопролитие и смерть многим. И глагола Волынец великому князю: „что слышел еси?“ Он же рече: „страх и грозу велию слышах“. Глагола ему Дмитрей Боброков Волынец: „обратися, княже, на полк Русский“. Он же обратися: и бысть тихость велиа. Глагола ему Дмитрей Волынец: „что, господине княже, слышал еси?“ Глагола князь великий: „ничтоже, точию видех от множества огнев снимахуся заря“». На это Боброк ответил: «„Добро убо знамение суть огни; призывай убо Господа Бога, и молися ему… Добро убо сиа приметы; и еще убо ми есть примета инаа“. И сниде с коня и паде на десное ухо, приниче к земле и лежаше на долг час, и вса и абие пониче». Услышав примету Боброк не хотел поведать ее Дмитрию Иванович, но тот приступил к нему, и он сказал: «„Господине княже, повем ти единому; но ты не повеждь никомуже; есть бо две повести, едина тебе на велию радость, а другаа на велию скорб: припадах убо ухом на землю и слышах землю плачющу надвое, горко зело и страшно; едина убо страна, аки некаа жена напрасно плачющи, дерзающи и кричящи Татарским гласом о чадех своих, бьющися и слезы изливающи, аки реки; а другаа страна земли, аки некаа девица плачющи и воплющи, аки свирелным плачевным гласом, в скорби и в печали велице: аз убо множество тех боев и примет испытах на многих битвах, и знаеми мне суть и явни; и уповай на милость Божию, яко одолети имаши над Татары, а воиньства твоего христианьскаго падет острием меча многое множество“». Сказал Боброк Дмитрию – крепись князь, «„и вооружайся животворящим крестом Христовым, то бо Его велие оружие непобедимое на враги видимыа и невидимыа“. Волком же страшно всю нощь выющим, и толико их бе множество, яко со всеа вселенныа снидошася, и враны грающе и кричяще, и орлы клегщуще страшно зело всю нощь». Какой-то муж, именем Фома Кацыбей, бывший разбойник, но покаявшийся, был поставлен Дмитрием на страже «на реце на Чюре», ибо «Бог откры ему видение в нощи сей: виде на воздусе от востока полк велий зело, и се внезапу на той полк от полуденьныа страны приидоша два юноши светлы зело со оружии и начаша полк сещи, глаголющи: „кто вам повеле погубляти отечество наше?“ И овех избиша, овех же отгнаша». Другое видение было сразу у двух воинов: «И тогда в той же нощи видение видеша Василий Капица да Семен Антонов: видеша от поля грядуща множество Ефиоп в велицей силе, ови на колесницах, ови на конех, и бе страшно видети их, и абие внезапу явися святый Петр митрополит всея Русии, имея в руце жезл злат, и прииде на них с яростию велиею, глаголя: „почто приидосте погубляти мое стадо, егоже ми дарова Бог съблюдати?“ и нача жезлом своим их прокалати, они же на бег устремишася, и ови избежаша, друзии же в водах изстопоша, онии же язвени лежаша. И сии вси сказаша вся видениа сиа великому князю Дмитрею Ивановичю; он же повеле им никомуже сего поведати и начять со слезами молитися…»[21 - Полное Собрание Русских Летописей. Том одиннадцатый. Никоновская летопись. Тип. И. Н. Скороходова, СПб, 1897, стр. 57—58.].

Насколько можно доверять летописным видениям вопрос неоднозначный, к примеру, следует учесть, что летописец в данной тематике грубо исказил роль Олега Рязанского.

Для историков Куликовская битва остается дискуссионной темой, поскольку на предполагаемом месте до сих пор не найдены долженствующие здесь присутствовать многочисленные артефакты этого события, стрелы, копья, мечи, многочисленные воинские захоронения, поэтому данный вопрос продолжает находиться в ранге необходимого подробного исследования. Классический вариант Куликовской битвы, основывающийся на летописях, на сегодняшний день представляется следующим образом.

Утро 8 сентября было очень туманное, мгла мешала видеть движение полков, и с обеих сторон слышны были только трубные звуки, но в девятом часу появилось солнце. Русские полки выстроились в традиционный трехлинейный порядок. Посередине поля находился Большой полк, под командованием князя Глеба Брянского и окольничего Тимофея Вельяминова. Перед Большим полком стоял Передовой полк, к которому отошли и разведчики Семёна Мелика; им начальствовали и братья Всеволодовичи, Дмитрий и Владимир. По флангу – полки Правой руки, под начальством коломенского тысяцкого Микулы Вельяминова, и Левой руки, под начальством Литовского князя Андрея Ольгердовича. За левым крылом Большого полка, в виде поддержки ему, был поставлен особый отряд Дмитрия Ольгердовича. Наконец, Засадный полк для нанесения решительного удара, из отборной конницы под начальством князя Владимира Андреевича и воеводы Дмитрия Михайловича Волынского Боброка, расположился за левым крылом всего боевого порядка близ Дона, укрываясь густой зеленой дубравой.

Мамай в центре своего войска поставил наемную генуэзскую тяжеловооруженную пехоту, набранную им в итальянских колониях в Крыму. Она имела тяжелые копья и наступала сомкнутым строем греческой фаланги, ее задача была прорвать русский центр, это была сильная и хорошо обученная армия, но она сражалась не за свою землю, а за деньги, в отличие от русских витязей. На флангах Мамай сосредоточил конницу, которой ордынцы обычно сразу «охватывали» врага.

По легенде битва началась поединком богатырей. С татарской стороны выехал огромный воин, чтобы начать битву единоборством. Звали татарского великана Чели-бей (Челубей), по другим сведениям – Темир-Мурза. Завидя его инок Пересвет, шедший с Ослябей в передовом полку, сказал воеводам, что хочет биться с татарином. Затем с копьем в руке и со схимой и крестом на голове, Пересвет выскакал из рядов и понесся на татарского Голиафа. Тот тоже кинулся ему на встречу и оба ударились друг о друга с такой силой, что, как повествует летопись, кони их упали на колени, а сами богатыри мертвыми ринулись на землю.

Вслед за этим обе рати сошлись, и началась жесточайшая сеча. Дмитрий сражался в доспехах простого воина, показывая пример мужества и отваги, и переменил несколько коней, убитых под ним. Мамай же наблюдал за сражением с вершины Красного холма, где был разбит его шатер.

Битва была ожесточенной, ратники задыхались в густой свалке, а расступиться в сторону мешали свойства местности. Многие умирали под конскими копытами. Кони едва могли двигаться от множества трупов, покрывших поле в самое короткое время. «И паде Татарьское тело на христьаньском, а христианьское тело на Татарском, и смесися Татарскаа с христианьскою; всюду бо множество мертвых лежаху, и не можаху кони ступати по мертвым; не токмо же оружием убивахуся, но сами себя бьюще, и под коньскыми ногами умираху, от великиа тесноты задыхахуся, яко немощно бе вместитися на поле Куликове, межу Дону и Мечи, множества рати многых сил сошедшеся»[22 - Там же, стр. 60.].

Ход сраженья в точности оправдал расчет Дмитрия Ивановича. Ордынцы смяли передовой полк и врезались в Большой, теснимые на флангах полками Левой и Правой руки. Когда русская пехота была уже почти разгромлена, вдруг дрогнул и стал отступать полк Левой руки. Мамай был готов торжествовать победу.

Положение спас, вышедший из «зеленой дубравы», Засадный полк Дмитрия Боброк Волынского и Серпуховского князя Владимира Андреевича, который ударил в тыл и фланг ордынской коннице, что и решило исход битвы. У ордынцев возникло замешательство, которым воспользовался Большой полк – он перешел в контрнаступление. Не выдержав удара, татары стали повсеместно отходить назад. Предполагают, что мамаева рать была разгромлена за 4 часа (если сражение продолжалось с 11 до двух-трех часов дня). Русские воины преследовали ее до реки Красивая Меча (50 км выше Куликова поля), там же была захвачена Ставка ордынцев.

Мамай бежал на юг. По пути остатки его войска на Калке были разбиты соперником, ханом Тохтамышем. Однако Мамай смог добраться до генуэзской колонии в Крыму, города Каффы (Феодосия), но тоже был убит. Среди историков нет единого мнения насчет того, от чьей руки он погиб. Одни считают, что Мамай был убит генуэзцами, позарившимися на его сокровища. Другие утверждают, что генуэзцы передали его Тохтамыш хану, чтобы угодить ему. В битве с русскими Мамай не получил помощи ни от Ягайло, который находился от него на расстоянии одного дня пути, ни от Олега Рязанского, который несмотря на вынужденный союзный договор с Ордой, не выступил против Руси. В исторических трудах Л. Гумилева сообщается, что «оказывается, Олег Рязанский, которого обвинили в измене и предательстве, с пятитысячным отрядом сумел, искусно маневрируя, задержать литовцев. Когда же литовцы отогнали Олега, битва уже закончилась. И тогда воины Ягайло напали на русские обозы и перерезали раненых»[23 - Л. Н. Гумилев. От Руси до России. АСТ, Москва, 2008, стр. 216.], причем, вероятнее всего, многих русских пленили. Последний вывод можно сделать на том основании, что рабы славянского происхождения отмечаются после Куликовской битвы в нотариальных актах некоторых итальянских и южнофранцузских городов.

По официальной версии, потери обеих сторон в Куликовской битве были огромными, однако потери противника превысили русские. Убитых (и русских, и ордынцев) хоронили 8 дней. В сражении пали 12 русских князей, 483 боярина (60% командного состава русского войска). Князь Дмитрий Иванович, который участвовал в битве на передовой в составе Большого полка, был ранен в ходе сражения, но выжил и получил в дальнейшем прозвище «Донской». Вернувшись с войском 1 октября 1380 г. в Москву, Дмитрий сразу заложил церковь Всех Святых на Кулишках и вскоре начал строительство мужского Высокопетровского монастыря в память о битве.

В истории Куликовской битвы есть одна с виду незначительная деталь, которая в глазах исследователей выглядит странным. Дело в том, что в летописях и сказаниях, при упоминании о захваченных у татар добычи, отсутствуют какие-либо сведения о пленных, которые исходя из масштаба сражения, несомненно, должны были быть в немалом количестве. Этот небольшой нюанс может полностью перевернуть все представление об этой битве. Исходя из таких данных строится предположение, что незадолго до сражения или во время его начала Мамай получил известие о появлении в своих владениях армии Тохтамыша. Этот факт делает дальнейшую его борьбу с Русью бессмысленным, поскольку даже победа над русским войском привела бы к большим потерям Мамаевой армии и сделала бы ее бессильной отрезать нападение Тохтамыша. Поэтому Мамай идет на отступление главных сил, а в качестве прикрытия выставляет генуэзскую пехоту и, чтобы у нее оставалась иллюзия сохранения прежнего плана, многочисленный отряд кавалерии, которой будет легче прорваться в конном строю. Другими словами, силы противников были слишком не равны, почему пленных и не было. Когда вся пехота погибла, кавалерия частью полегла при прорыве, частью успела уйти. Дальнейшая же смерть Мамая от руки генуэзца, по такой версии, была ему в отместку за бессмысленную гибель соотечественников на Куликовом поле.

Как бы то ни было, Куликовская битва стала не только военным, но и моральным триумфом Дмитрия Донского. В отличие от своего отца, утверждавшего власть подкупом и предательством, он личным участием в открытой борьбе с Ордой доказал свое право быть выразителем идеи русского единства и право Москвы стать русской столицей.

Ближайшим следствием «Мамаева побоища» было усиление «московской партии» в Литовском государстве. В 1381 г. Ягайло был вынужден уступить престол своему дяде Кейсту – стороннику союза с Дмитрием Донским. Однако летом 1382 г. Ягайло с помощью Тевтонского ордена возвращает себе престол, а новый правитель Орды Тохтамыш вторгается в пределы Московского княжества.

После поражения на Калке знать Золотой Орды перешла на сторону Тохтамыша, и это укрепило его власть. Новый хан сразу же приступил к восстановлению внешнего политического положения Орды. Он отправил послов к великому князю Московскому и ко всем русским князьям с известием о том, «како супротивника своего и их врага Мамая победи, и сам шед, седе на царстве Волжьском»[24 - Сказания и повести о Куликовской битве. Наука, Ленинград, 1982, стр. 15.].

Извещение послов фактически требовало восстановление существующего раннее политического и экономического подчинения русских княжеств Золотой Орде. Тохтамыш, в сущности, говорил, что он победил Мамая и теперь Русь зависит от него, что русские князья должны, как и прежде, ехать в Орду с дарами за получением ярлыков на княжение и в дальнейшем выплачивать прежнею тяжелую дань.

Послы Золотой Орды были приняты русскими князьями с честью и отпущены обратно с богатыми дарами. Но князья в Орду сами не поехали, а послали своих представителей, «со многыми дары ко царю Тохтамышю»[25 - Там же, стр. 15.].

В связи с невыполнением Руси даннической зависимости в 1381 г. хан послал к Дмитрию Ивановичу царевича Акхозу с 700 воинами с требованием, чтобы все русские князья, как древние подданные монголов, немедленно явились в Орду. Однако в Нижнем Новгороде ордынского посла предупредили, что великий князь не ручается за его безопасность, и тот вернулся в ханскую ставку. После этого хан стал готовиться к нападению на Русь. В 1382 г. монголы ограбили русских купцов в Казани, захватили их торговые суда. В это же время крупные силы монгол переправились через Волгу и, уже соблюдая все меры предосторожности, скрытно и быстро двинулись к Москве.

Новое нашествие монгол показало, что союз русских княжеств еще недостаточно прочен. Нижегородский князь Дмитрий первым послал к Тохтамышу двух своих сыновей с дарами и выражением покорности. Рязанский же князь Олег просил Тохтамыша не приходить через земли Рязанского княжества и указал монголам броды через Оку. Ненадежны были и многие другие князья. Поэтому вначале, выступив против монгол, Дмитрий Иванович затем «размысли з братом своим и с прочими князи и бояры своими и не ста на бой противу царя, ни поднял противу его руки, и силу розпустил, уразумев бо во князех и в боярех своих и в всех воиньствах своих разньство и разпрю, еще же и оскудение воиньства»[26 - Полное Собрание Русских Летописей. Том одиннадцатый. Никоновская летопись. Тип. И. Н. Скороходова, СПб, 1897, стр. 72.].

Рассчитывая, что Москва имеет прочные укрепления, позволявшие усиленно и длительно обороняться, Московский князь с небольшой дружиной направился через Переяслав и Ростов в Кострому, где надеялся собрать большую рать. Князь Владимир Андреевич, после Куликовской битвы прозванный Храбрым, в это же время собирал вторую рать в Волоколамском. Тем временем монголы переправились через Оку «и преже всех взя град Серпухов, и оттуду поиде к Москве, воюючи»[27 - Там же, стр. 72.]. Как только стало известно о приближении врага, в городе произошло великое возмущение. «Во граде Москве мятеж быть велик: овии бежати хотяху, а инии в граде седети хотяху. И бывши межи их разпре велице, и возсташа злии человеци друг на друга и сотвориша разбой и грабеж велий»[28 - Там же, стр. 72.]. По-видимому, начались грабежи и погромы, выходы из города заняли вооружаемые отряды, никого не выпуская. Бежать хотели знатные и богатые семьи. С большим трудом удалось уехать из Москвы митрополиту Киприану и семье Дмитрия, однако при этом посадские люди разграбили их багаж; их бегство вызвало еще большие разногласия среди горожан. В это время в Москву приехал, посланный Дмитрием, Литовский князь Остей, внук Ольгерда, возглавивший наряд и организовавший оборону города.

23 августа Москва была взята в осаду монголами. Москвичи встретили ордынцев камнями, стрелами, впервые применили тюфяки (мелкокалиберные орудия). Не в силах сломить сопротивление на четвертый день Тохтамыш прибегнул к обману. К городской стене приблизились знатные представители Тохтамыша и с ними два Суздальских князя для подтверждения правильности их слов. Не с русским народом ведет войну Тохтамыш, говорили монголы, а с великим Московским князем Дмитрием Ивановичем; от москвичей он требует лишь встречи его с честью и небольшими дарами, так как желает видеть город и побывать в нем: «не на вас бо прииде царь, но на князя Дмитрея, вы же достойни есте милости»[29 - Там же, стр. 75.] (по другому спску: «Имите нам веру, мы бо ваши есми князи крестианьстии, вам то же глаголем и правду даем на том, яко не блюстися ничего от царя и от Татар его»[30 - Там же, стр. 76.]). Москвичи поверили монголам и открыли ворота. Знатные люди во главе с Остеем вышли их встречать. Монголы убили Остея, ворвались в город и уничтожили почти всех оборонявшихся. Лишь небольшая часть москвичей была взята в плен. Москва была разграблена и сожжена. «Егда взят бысть и пожжен, не видети иного ничегоже, разве дым и земля, и трупиа мертвых многых лежаша; церкви святыя запалени быша и падошася, а каменыа стояше, выгоревша внутре и огоревша вне»[31 - Там же, стр. 78—79.].

Разгромив Москву, Тохтамыш разделил свое войско на несколько крупных отрядов и выслал их в двух направлениях с заданием захватывать и разграблять русские города Владимир, Звенигород, Юрьев, Можайск, Дмитров постигла участь Москвы. Был выжжен Переяславль. Однако далее дела Тохтамыша пошли не столь успешно: отряды московских бояр начали повсеместно нападать на рассеявшиеся монгольские разъезды, а князь Владимир Андреевич разгромил у Волоколамска крупный монгольский отряд. Учитывая все это, и также сведения о сборе крупных сил в Костроме, Тохтамыш решил вернуться назад. Перейдя через Оку, он обрушился на Рязанское княжество, разорив его. Олег Рязанский был вынужден бежать.

Воспользовавшись поражением Москвы, Тверской князь Михаил, «забыв» клятву, отправился в Орду за ярлыками на великое княжество. Но Дмитрий Иванович опередил его «покаянным посольством» к хану. В Орде в качестве заложника задержали его старшего сына Василия и потребовали у русских огромный выкуп – 8 тыс. рублей (эта история закончилась тем, что в 1387 г., три года пробывший в неволе у хана, Василий сбежал и окружным путем через Молдавию и Литву, возвратился в Москву). К тому же в качестве наказания на Русь хан наложил тяжелую дань – по полтине с деревни, даже если деревня состояла всего из двух-трех дворов. С русских городов монголы брали выкуп золотом.

Дмитрий принял все условия, ярлык великое княжения остался за Москвой, после него князь пошел войной на Рязань и разорил ее «пуще татар». В 1385г. Дмитрий Донской и Олег Рязанский заключили мир.

На некоторое время Дмитрию Ивановичу вновь удается поднять свою репутацию, быть выразителем идеи общерусского единства. В 1383—1384 гг. в Вильно восстановило все свое влияние «московская партия», и ею даже инициируются переговоры о женитьбе Ягайло на дочери Дмитрия Ивановича с предварительным условием креститься в православную веру и христианство свое объявить «во все люди». Казалось, на горизонте вновь замаячила перспектива присоединения русских земель. Но вскоре Ягайло получает более выгодное, с его точки зрения, предложение – руку Польской королевы Ядвиги и корону Польши при условии крещения и провозглашения католичества государственной религией Литвы. В августе 1385 г. в Крево был подписан предварительный договор, а в январе 1386 г. в Кракове – официальный акт польско-литовской унии. Трещина, разделявшая Западную и Восточную Русь, все более превращалась в пропасть.

Москва вынуждена была признать власть хана и возобновить выплату «выхода», но военно-политический, а в большей степени моральный потенциал Орды был подорван. (Это наглядно продемонстрировал последний скрытный набег Тохтамыша). В становлении влияния Москвы Тохтамыш, конечно, не был заинтересован, но еще более, постепенно слабеющую Орду, не устраивало тверское прозападное направление. Поэтому Тохтамыш из двух зол выбрал наименьшее для себя, остановился на замкнутом в себе мире Москвы, сопротивление которого будет наиболее тяжелым для его жителей. Так продлевалась более-менее благополучное существование Орды, так продлевалась тяжелая зависимость от нее русского населения. Но поскольку своей внутренней сутью русские стремились к собственному обожествлению, через аскетическое, т.е. мистическое перевоплощение, постольку ханская Орда являлась внешним отображением внутренней Орды их сознания; по принципу – кто в ком нуждается, тот того и притягивает к себе. Другими словами, Орда была заинтересована в мистической Москве, Москва – в языческой Орде. Их внешне враждебно-подавляющие отношения являлись духовным союзом поддержания друг друга.

Дмитрий Донской княжил тридцать лет. Более всего он преуспел на военном поприще, где, по словам летописца «ратным же всегда в бранех страшен бываше, и многы врагы, въстающая на нь, победи»[32 - Библиотека литературы Древней Руси. Том 6. Наука, СПб, 1999, стр. 206.] («Слово о житьи и о представлении великаго князя Дмитриа Ивановича, царя Рускаго»). Внушительны и территориальные итоги его правления: Дмитрий не только окончательно закрепил за Москвой великое княжение, но и сделал крупные приобретения в Заволжье, в бассейнах Клязьмы и Оки. Таким образом, материально и территориально расширилась база для объединения великорусских земель вокруг Москвы.

Дмитрий Иванович впервые в русской военной истории ввел взамен старого принципа комплектации войск новый (территориальный) принцип формирования. При нем в Москве была введена чеканка серебряной монеты – ранее, чем в других русских княжествах и землях.

Последние годы жизни Дмитрий уделил восстановлению Москвы после ее разорения Тохтамышем. В 1386—1387 гг. ходил усмирять новгородцев, которые пограбили соседние области. Проникнутый библейской мудростью великий князь все чаще прибегал к философским размышлениям. Известно, что на печати Дмитрия Донского было помещено изображение некоего царя, вероятно Давида, много воевавшего и сильно раздвинувшего границы своего царство, была и фраза «ВСЕ СЯ МНИЕТЪ» («все проходит», «все минует»), по распространённой версии перенятая от мифологического кольца Соломона, но, скорее всего, эта греческая философия, – «все течет, все меняется», – была уже распространённой вследствие греческого влияния на Руси, а греки прекрасно знали свою историю, и уж конечно эллинистическую премудрость.

В 1389 г., накануне смерти, Дмитрий пишет «духовную» (завещание), в которой впервые передает сыну великое княжение Владимирское без санкции Орды, как собственную вотчину. А вскоре после его смерти безымянный книжник напишет «Слово о житьи и о преставлении великаго князя Дмитриа Ивановича, царя Рускаго». Это стало свидетельством необратимости происшедших перемен: впервые с домонгольских времен к русскому князю был применен титул, каким в течение полутора веков называли только Византийских императоров и Ордынских ханов.

Дмитрий Донской умер скоропостижно на сороковом году жизни 19 мая 1389 г., не успев даже принять схиму. (В 1988 г. РПЦ причислила его к лику святых). За свою жизнь он был один раз женат на дочери Нижегородского князя Дмитрия, Евдокии, и после себя оставил 7 сыновей и 4 дочери.

Летопись рисует Донского почти в идеальных красках – всем хорош, только телом грузный: «Беаше же сам крепок зело и мужествен, и телом велик и широк, и плечист и чреват велми, и тяжек собою зело, брадою же и власы черн, взором же дивен зело»[33 - Полное Собрание Русских Летописей. Том одиннадцатый. Никоновская летопись. Тип. И. Н. Скороходова, СПб, 1897, стр. 63.].

По свидетельству исследователей Дмитрий имел непростой характер. Например, Карамзин описывает его следующим образом: «Природа одарила внука Калитина важными достоинствами; но требовалось немало времени для приведения их в зрелость, и Государство успело бы между тем погибнуть, если бы Провидение не даровало Димитрию пестунов и советников мудрых, воспитавших и юного Князя и величие России»[34 - Карамзин Н. М. История государства Российскаго. Том IV. Издание второе. Тип. Н. Греча, СПб, 1819, стр. 300.].

Другое представление Донского в глазах Костомарова[35 - Костомаров Н. И. Русская история в жизнеописаниях ея главнейших деятелей. Книга первая. Господство Дома Св. Владимира. X – XVI-ое столетия. Шестое издание. Литературный Фонд, СПб, 1912, стр. 168.]: «Личность великаго князя Димитрия Донского представляется по источникам неясною… Летописи, уже описывая его кончину, говорят, что он во все советовался с боярами и слушался их, что бояре были у него как князья; также завещал он поступать и своим детям. От этого невозможно отделить: что из его действий принадлежит собственно ему, и что его боярам; по некоторым чертам можно даже допустить, что он был человек малоспособный, и потому руководимы другими, и этим можно отчасти объяснить те противоречия в его жизни, которыя бросаются в глаза: то смешение отваги с нерешительностью, храбрости с трусостью, ума с безтактностью, прямодушия с коварством, что выражается во всей его истории».

ВАСИЛИЙ ДМИТРИЕВИЧ, ЕДЫГЕЙ, ВИТОВТ, ГОРОДЕЦКАЯ УНИЯ

Перед смертью Дмитрий Донской разделил княжество между сыновьями. Старшего и многодетного сына Василия Дмитрий «благословил» своей отчиной великим княжением». Василий получил большую часть Московского княжества и Москву, пятнадцатилетний Юрий – Галич и Звенигород, семилетний Андрей – Можайск и Белоозеро, четырехлетний Петр – Дмитров и Углич. Великий князь по-прежнему действовал в духе общинной старины, или, по-другому сказать, удельных представлений, в стремлении не допустить столкновения между сыновьями, старыми изначально не работавшими принципами наказывая слушаться «брата старшего в мое место своего отца», создавал тем основу для будущей междоусобной войны.

С конца XIV в. московская тенденция расширения границ своего княжества любым способом обретает новую черту. Орда, в это время, переживает глубокий кризис, распадаясь на враждующие между собой части, каждая из которых представляет свои права на «русский улус». В этой связи множится число разбойничьих походов на Русь. Поэтому у людей появляется потребность в князе, способным организовать общую эффективную защиту, и скоро в их сознании насильственный характер Москвы трансформируется в вынужденную защитную меру, в объединительную политику вокруг ее грозного правителя.

На политические процессы в Великороссии огромное влияние оказала соседняя Литва. Литовские князья воспользовались ослаблением Орды, собрали под свою руку ядро древних русских земель. Одновременно в Великом княжестве Литовском шел процесс сближения с Польшей, что, естественно, вело к росту польского и литовского влияния в Литве. Православная элита оказалась перед нелегким политическим, религиозным и культурным выбором, побудившим многих обратить взоры на Москву.

Получив великое княжение по наследству, Василий Дмитриевич 15 августа 1389 г. был возведен на престол во Владимире ханским послом Шихматом. Все законы и формальности были соблюдены, и никто из русских людей не мог оспорить его права на это место. В январе 1391 г. Василий женился на Софье, дочери будущего великого князя Литовского Витовта. Этот уговор на свадьбу был заключен, когда Московский князь бежал из ордынского плена.

Не имея многих выдающихся качеств отца, Василий заслужил имя «властителя благоразумного». Он правил тридцать шесть лет. Присоединяя новые уделы, великий князь неустанно расширял границы Московского княжества. Но делал он это не силой оружия, а с помощью разумных действий и, конечно, золота.

Летом 1352 г. Василий отправился в Орду с богатыми дарами и приобрел там ярлык на Нижегородское княжество, что оказалось беспрецедентным случаем – равностатусное Нижегородское княжество в нарушение всех владельческих прав, при живом князе и наследниках, передавалось великому князю. Местная боярская элита поспешно отступила от своего князя, признавая силу и влияние князя Московского. (Нижегородского князя Бориса Константиновича отправили в Москву, где год спустя он умер в заточении). Кроме того, Василий выпросил у хана Городец, Мещеру, Тарусу и Муром. Таким образом, Василий Дмитриевич почти вдвое увеличил территорию Московского княжества. Щедрость же Тохтамыша объясняется его надеждой на дальнейшую помощь Московского князя в борьбе со своим конкурентом Тамерланом (Тимур, Темир Аксак).

В 1393 г. в Московской Руси произошло примечательное событие, Василий Дмитриевич запрещает поминать в церковной службе имя Византийского императора, заявив при этом: «Мы-де имеем церковь, а царя не имеем и знать не хотим»[36 - Русская историческая библиотека. Том шестой. Часть первая. Археографическая коммиссия, СПб, 1880, стр. 272.]. Ссора с греками, казалось бы, не сулила Москве никаких политических выгод, т.к. в это время происходил острый конфликт митрополии с Новгородом и западнорусскими епархиями, для разрешения чего была важна поддержка Константинополя. Но в данном случае противопоставляя себя Константинопольскому царю, Василий Дмитриевич, наоборот, увеличивал свой авторитет и авторитет Москвы как новый центр православия.

Под тяжестью греха Византийская империя шла к закату. К этому времени прошло около двух лет после кончины императора Иоанна V и восшествия на престол его сына Мануила II. В наследство последнему досталось, с точки зрения москвичей, весьма неблестящая репутация родителя, запятнавшего себя шагом непростительным – подписанием унции с Римом. Мануил, став императором, показал всему миру, что он еще больший конформист-либерал, чем его отец. Фактически признав себя вассалом турецкого султана Баязида, Мануил лично сопровождает его в походе против Филадельфии – последнего очага сопротивления туркам в Малой Азии, и его войска принимают непосредственное участие во взятии этого города. Поэтому-то решение московских верхов отколоться от Константинополя было ни чем иным как гневной отповедью императору, вдвойне опозорившего достоинство православного монарха: он не только не открестился от латинофильства отца, но и пошел на мировую с неверными. Теперь все победы Москвы, зависимые или независимые от ее возможностей, все больше воспринимались русскими как переход на нее православного мессианства.