Попроси меня. Матриархат, путь восхождения, низость и вершина природы ступенчатости и ступень как аксиома существования царства свободы. Книга 2

Бесспорным итогом династической борьбы стало упрочение позиций власти Московского князя. Классики русской историографии усматривали в этом торжество спасительного для России единодержавия над гибельным «разновластием». В трудах советских историков прослеживалась та же схема, лишь облеченная в иные терминологические одежды: разгром Галицких князей трактовался как победа «прогрессивных» сил централизации над «удельно-княжеской оппозицией». Сегодня оценка происшедших событий неоднозначна и разделилась на два течения. По мнению Р. Г. Скрынникова «феодальная война второй четверти XV века была обычной княжеской междоусобицей, ничем не отличающейся от междоусобиц в любой другой земле»[42 - Скрынников Р. Г. История Российская IX – XVII вв. Весь мир, Москва, 1997, стр. 181.]. А. А. Зимин, симпатизирующий взглядам Н. Е. Носова, подытоживая его концепцию, указывает, что в княжеской междоусобице столкнулись два принципиально различных пути развития Руси – «предбуржуазного», олицетворяемого Галицким княжеством и их сторонниками, и «крепостнического»: «Крепостнической, крестьянской и монашествующей Москве противостояла северная вольница промысловых людей (солеваров, охотников, рыболовов) и свободных крестьян. Гибель свободы Галича повлекла за собой падение Твери и Новгорода, а затем и кровавое зарево опричнины»[43 - Зимин А. А. Витязь на распутье. Мысль, Москва, 1991, стр.209—210. Носов пишет: «Именно тогда решался вопрос, по какому пути пойдет Россия: по пути подновления феодализма „изданием“ крепостничества или по пути буржуазного развития, пути для того времени более прогрессивному, а главное менее пагубному для крестьянства. Конечно, Россия XV – XVI вв. отнюдь не была передовой европейской страной (двухсотлетнее татарское иго сделало свое дело), но все же в ней как раз в этот период, вплоть до середины XVI в., наблюдается в целом такой интенсивный экономический подъем, который (при определенных благоприятных условиях) мог бы явиться началом весьма серьезных сдвигов во всех сферах ее жизни, сдвигов буржуазного, вернее предбуржуазного, свойства. Симптомы этого уже давали о себе знать еще в конце XV в., особенно на посадах и в черносошных районах страны. И если в России в результате „ивановой опричницы“ и „великой крестьянской порухи“ конца XVI в. все-таки победило крепостничество (в сфере социальной и не только крестьянской) и самодержавие (в сфере политической), то это отнюдь не доказательство их прогрессивности в условиях русской действительности XVI в. и уж тем более не результат „консервативности русского духа“, как это иногда повествуется в американской и в западноевропейской историографии. Но зато это та основная „объективная“ причина, которая всегда придавала всем сословно-представительным учреждениям России – а без них даже Иван Грозный не мог обойтись – половинчатый и незавершенный характер, характер придатка самодержавия, а не силы, ему противостоящей. Это, конечно, особенность не одной России, но в России для этого были свои исторические опосредствования» (Носов Н. Е. Становление сословно-представительных учреждений в России. Наука, Ленинград, 1969, стр. 9—10). С выводами Носова трудно как не согласиться, так и трудно согласиться. Конечно, в русской действительности мира достоинства царизм представлял собой эффект примерного бездельничества, которое наяву проявлялось подозрительным настроем к миру преобразования, видело в нем, в его экономической мощи, главного конкурента себе. Вся же последующая политика власти исходила из этого состояния страха – все пресечь, все контролировать, все только с соизволения высшей особы. Но вот английский пример показывает совершенно иной результат. Монархия там, после революционно-реформаторских событий, другого духа, и там именно сама монархия продвигает буржуазную модель общества.]. Парадоксальным фактором этих взглядов является то, что оба они одновременно верны, и для более полного представления общей картины их следует с некоторым пояснением совместить друг с другом – феодальная война была обычной княжеской междоусобицей, но в отличие от Западной Европы, где мировоззрение целостности мира подрывалось христианством, на мистической, арианской почве Руси победило северное блистание южного законничества, сугубо монашеское течение – торжество целостности, мировоззрение свободы – Мокша-Москва, естественным продолжением чего станет воплощение свободы отделением себя от мира, возведение крепости, развитие крепостничества, как крепостнического состояния для всех, удобного для этой системы, скудеющей отделенности, и в отношении заботы о народе, и дешевого, волшебного содержания самой себя… Выбирая путь аскетизма, православного монастыря, Русь шла прежней, традиционной для себя, древней дорогой «братского» затворничества, мистического единения, гармонии бытия…

Избавившись от опасного конкурента, Василий II с удвоенной энергией взялся укреплять единодержавие на Руси. Когда Иван Можайский не захотел идти вместе с ним на монгол, великий князь объявил ему войну, заставив бежать вместе с семейством в Литву. В результате в 1454 г. Можайск был присоединен к Москве. В 1456 г. лишился своего удела и союзник Василия II Василий Ярославович Серпуховский, был схвачен и сослан в Вологду, где впоследствии скончался «в железах». В этом же 1456 г. умер Рязанский князь Иван Фёдорович и его малолетнего наследника привезли в Москву «для лучшего воспитания», в Рязань же Василий послал московских наместников и с тех пор стал распоряжаться там самовластно.

Новгородцы принимали всех недругов Василия Темного. Тогда великий князь решил наказать Новгород и в 1456 г. с войском прибыл в Волоколамск. Москвичи взяли Руссу, богатый город. Новгородцы, собрав 5 тыс. воинов, напали на небольшой (из нескольких сотен) отряд москвичей, но были побиты. Смекалка москвичей проявилась в том, что они закалывали под закованными в тяжелые латы новгородцев их лошадей, и те, свалившись на землю, становились беспомощными.

Напуганный Новгород должен был согласиться на тяжелые условия: выплатить десять тысяч, отменить вечевые грамоты и упразднить Новгородскую печать, которая отныне заменялась печатью великокняжеской. Это было начало конца новгородской самостоятельностью. О степени раздражения новгородцев можно судить по тому, что в один из приездов Василия Васильевича в Новгород (в 1460 г.) на вече обсуждался вопрос об убиении великого князя.

Псковичи же, наоборот, решили, что лучше иметь московского покровителя, и в 1460 г. узнав, что Василий с сыном Юрием гостит у новгородцев, прислали князю подарки и попросили Юрия стать их князем. В храме Троицы они возвели его на престол и вручили меч Довманта. Но Юрий недолго пробыл в Пскове, оставив вместо себя наместником Ивана Оболенского – Стригу, он вернулся в Москву.

Вольнолюбивою Вятку, жившую по новгородским законам, сразу покорить Василию Темному не удалось, и на первых порах ограничился взиманием с вятичей дани и правом распоряжаться их военной силой.

Из правителей русских отчин теперь один Тверской князь Борис, породнившийся с Темным, сохранил титул «великого» князя. Великий называл его «равным себе братом» и уверял, что ни он, ни его сын не мыслят о присоединении Твери к Москве.

Василий II Васильевич неверно именуется первым самодержавцем Руси. Однако этот великий князь много сделал для своего преемника. Начал дела он не важно, но оставил Московское государство более сильным, чем оно было прежде. К концу правления власть Василия II настолько возросла, что он почти перестал платить дань Золотой Орде. Быстро сменяющиеся ханы пытались совершать набеги, но каждый раз в районе р. Оки терпели поражение и возвращались обратно ни с чем.

Московское княжество уверенно расширялось, набирая при этом потенциальную мощь. Характерно, что это происходило даже во время междоусобиц. Размеры новых приобретений не были впечатляющими, но важны с точки зрения стратегического положения. Укрепляя Окскую Украйну, Московский князь обрел на юге Венев и Тулу. Важной оборонительной мерой стало создание особого «царства» – поселение в районе Мещеры (Рязанская область) казанского царевича Касима с его Ордой, в обязанность которого вменялась защита русских рубежей. Приезд царевича – результат междоусобной борьбы в Орде Улу-Мухаммеда. Его сын Махмуд, захватив власть, завершил образование независимого от Орды Казанского царства. Младшие же сыновья, опасаясь старшего брата, отъехали на Русь. Создание Касимовского царства стало новым явлением в русско-ордынских отношениях: впервые среди служилых людей Московского князя появляются ордынские царевичи. С конца XIV в. начались многочисленные переходы татар на русскую службу. Они принимали православие, многие из них становились основателями знатных дворянских родов.

В бытность Василия Васильевича русским стало известно о создании Крымской Орды. Она была организована Едигеем из черноморских улусов. У Едигея было много сыновей, которые все погибли в междоусобной борьбе. Тогда черноморские монголы избрали себе в ханы 18-летнего юношу Ази, одного из потомков Чингизхана. Этот юноша в благодарность своему благотворителю принял его имя и назвался Ази-Гирей. В память об этом все Крымские ханы с 1462 – стали называться Гиреями. Покорив многие улусы Ази-Гирей основал новую независимую Крымскую Орду, сразу же обложив данью генуэзские народы Тавриды, разбил волжских татар, постоянных врагов Руси, а их хан Саид-Ахмет бежал в Литву, где был заточен в темницу.

В 1450 г. Василий II утвердил наследственное право десятилетнего Ивана – старшего сына: тот сделался соправителем отца. Имя наследника с титулом «великий князь» с этого времени сдало упоминаться в государственных документах.

Скончался Василий Васильевич 27 марта 1462 г. Перед смертью он хотел постричься в монахи, но бояре отговорили его. Погребен в Москве в Архангельском соборе. После Василия осталось 6 детей. В завещании он утвердил Ивана великим князем, а остальным четырем сыновьям отдал ряд городов. Таким образом, Василий вновь восстановил уделы, которые позже вновь пришлось ликвидировать его приемнику.

ЦЕРКОВНЫЕ ДЕЛА

Время становления русской церкви совпало с периодом княжеских усобиц, нашествия татаро-монгол и последующим возвышением Московского княжества. В год нашествия монголов на Русь, в 1237 г., из Константинополя прибыл новый митрополит, грек Иосиф, который в 1240 г. бесследно исчез. В это время не было уже великого князя, он не считался столицей, а существовали два великих князя, сидевшие на двух наискось противоположных окраинах государства – Владимирский и Галицкий. Ответственность в деле избрания нового митрополита взял на себя, в 1242 г., князь Даниил Галицкий. Его выбор остановился на Кирилле, игумену одного из местных монастырей. Кирилл управлял своей церковью более 30 лет. Примечательно то, что постоянно объезжая епархии митрополии, он менее всего пребывал в самом Киеве. Киев, со времени возвышения Владимиро-Суздальского великого княжества, постепенно начал падать в политическом отношении. Сначала великие князья его должны были уступить первенство владимирским, затем они снизошли от степени простых князей. Захваченный же в 1238 г. Даниилом Галицким Киев был присоединен к его великокняжеству в качестве пригорода и получил в наместники боярина. Киеву всегда грозила опасность от татарских отрядов и от литовцев. При этих условиях он не мог быть подходящим местом пребывания митрополита, оттого Кирилл большую часть своего времени проводил на севере, во Владимире, конечно, не забывал про родной Галич. Скончался он 6 декабря 1281 г. в Переяславль-Залесском, погребен в Киеве в кафедральном Софийском соборе.

Приемником Кирилла патриарх назначил грека Максима, прибывшего в Киев в 1283 г. и скончавшегося во Владимире 6 декабря 1305 г., погребен в Успенском соборе. Приемником Максима стал в 1308 г. игумен Петр, выдвинутый Юрием Галицким. Основатель Преображенского монастыря на р. Рате, в год своего становления в митрополиты прибыл в Киев, посетил Юрия Галицкого, а в 1309 г. прибыл во Владимир. Он был сразу встречен враждебно великим князем Михаилом Тверским, который тоже отправил к патриарху, для становления в митрополиты, своего игумена Геронтия. С Тверскими князьями у Петра отношения не складывались, что более сближало его с Московскими. В Москву Петр приезжал часто, его современником сначала был Юрий, старший сын Даниила Александровича, враг великого князя Тверского, Михаила, а затем, после смерти Юрия в Орде, его брат Иван. В Москве митрополит имел свой двор сначала при церкви Иоанна Предтечи у Боровицких ворот, потом на месте будущей синодальной палаты. В конце правления митрополита Петра, в 1324 г. состоялось определение Константинопольского патриаршего Собора, согласно которому Киевская митрополия должна была отчислять Константинопольской патриархии часть денежных средств, именуемой на Руси «Константинопольский выход». Петр завещал похоронить себя в Москве. Скончался он 21 декабря 1326 г., был погребен еще в недостроенном Успенском соборе.

Приемником Петра Константинопольский патриарх поставил Феогноста. В мае 1328 г. новый митрополит, уроженец Константинополя, прибыл в Россию, посетил, прежде всего, Волынскую землю. В том же году Феогност прибыл в Москву, где Иван Данилович Калита только что получил ярлык на великое княжество. Теперь новый митрополит, имея хорошие условия быта и близость к великому князю, поселился в Москве окончательно, придав этим еще большее значение Московскому княжеству. В это время Польша и Литва, поделив между собой часть русских земель, старались иметь там отдельных митрополитов, не связанных с Москвой, с тем, чтобы как можно сильнее закрепить эти территории за собой. Поэтому митрополиту Феогносту пришлось периодически добиваться в Константинополе упразднения открывшихся патриархом Галицким митрополий (1347 г. и 1354 г.) Скончался митрополит 11 марта 1353 г. (от эпидемии чумы), погребен в пределе Успенского собора, церкви святого Петра.

В 1350 г. митрополит Феогност заболел и тогда он и великий князь обратились к патриарху с просьбой поставить митрополитом лицо, которое будет прислано из Москвы. На это последовало согласие. В 1352 г., за три месяца до своей смерти, митрополит Феогност поставил Алексея, игумена московского Богоявленского монастыря в епископы Владимирские. Летом 1353 г. Алексей отправился в Константинополь, где, правда, с неохотой, но был возведен в митрополиты, однако с тем условием, чтобы он являлся к патриарху каждые два года. В крайности ему разрешалось присылать на собор одного из своих клириков. (Известно, что Алексей, за время своего 24-летнего пребывания на кафедре, был в Константинополе только один раз). Некоторое время Алексею пришлось добиваться принятия патриархом мер против митрополита Феодорита, находившегося тогда в Киеве, ставленым незаконно болгарским патриархом Тырновским. Но Феодорит был вновь признан незаконным, вместе с этим же соборным определением патриарха утверждалось переселение митрополитов из Киева во Владимир.

Грамота патриарха 1354 г. начиналась так: «Святейшая русская митрополия, вместе с другими городами и селениями, находящимися в ея пределах, имела еще в Малой Руси город, именуемый Киев, в котором изначала была соборная церковь митрополии; здесь же имели свое жительство и преосвященные русские архиереи. Но так как [этот город] сильно пострадал от смут и безпорядков [настоящего] времени и от страшного напора соседних Аламанов и пришел в крайнее бедственное состояние…»[44 - Русская историческая библиотека. Том шестой. Часть первая. Приложения. Археографическая коммиссия, СПб, 1880, стр. 64.].

Патриарх повелел митрополиту Алексею и его приемникам пребывать во Владимире, «имея здесь свое постоянное и во веки неотъемлемое место жительства»[45 - Там же, стр. 68.] [там же, стр. 68]. Но, говорилось далее, «чтобы Киев, если он останется цел, был собственным престолом и первым седалищем архиерейским». В это время по просьбе великого князя Литовского Ольгерда, патриарх поставил митрополитом Литвы и Волыни монаха Романа. Роман изъявил свои притязания и на Киев. С большим трудом, расходуя большие деньги, Алексею удалось отстоять Киев. Кафедрой Романа был Новгородок, откуда он делал попытки распространить свою власть на Киев, брянскую епархию и даже Тверь, пользуясь тем, что тамошний князь Михаил был родственник и союзник Ольгерда.

В 1371 г. король Польский Казимир, владевший Галицией и частью Волыни, угрожая патриарху Филофею тем, что придется «крестить руссов в веру латинов, так как нет митрополита в (Малой) России, а земля не может быть без закона»[46 - Митрополит Макарий. История русской церкви в период постепенного перехода ее к самостоятельности (1240—1589). Отдел первый: 1240—1448. Public Domain, 2008, стр. 23.], вынудил патриарший собор возвести присланного им епископа Антония в митрополиты Галичские с подчинением ему епископии: Холмской, Туровской, Перемышльской и Владимирской (на Волыни). А великий князь Литовский Ольгерд, в свою очередь, прочил поставить отдельного митрополита не только для Литвы, но и для всей той Руси, которая по его представлению, была враждебна Москве (упоминая Тверь и Нижний Новгород). В этом патриарх ему отказал. После смерти Антония, в 1376 г., патриарх посвятил в митрополиты Киприана, с тем условием, чтобы он, по смерти Алексея, оставался митрополитом всей Руси. Еще при жизни митрополита Алексея, митрополит Киприан появился в Москве. Великий князь Дмитрий (Донской) заявил ему, что не имеет нужды в новом митрополите, когда жив «святитель» Алексей. Попытка закрепиться в Новгороде тоже оказалась для него не удачной, тогда Киприан отправился в Киев, где обосновался. (Киев уже воспринимался как город, не имеющий политического значения). Так, в России тогда было два митрополита: Алексей и Киприан.

В 1362 г. Дмитрий Иванович, при сильной поддержки митрополита Алексея, почитавшегося в Орде, получил ярлык на великое княжение. С этого времени началось наследственное, никем не оспоримое сидение московских людей на великокняжеском престоле.

Митрополит Алексей скончался 12 февраля 1378 г. сам Алексей своим приемником видел основателя Троицкой обители Сергия Радонежского, но тот решительно отказался. Тогда великий князь Дмитрий указал на своего духовника Михаила, называвшегося Митяем. О нем как о кандидате пошло представление в Константинополь еще при жизни Алексея. Сам же Михаил, по настоянию Дмитрия, согласился принять постриг за два года до кончины митрополита Алексея, и был поставлен архимандритом Спасского придворного монастыря.

Но кончину Алексея ожидал в Киеве и митрополит Киприан. Получив известие о ней, он в июне 1378 г. прибыл в Москву, сумев даже миновать кордоны, которые, в ожидании его приезда, были поставлены великим князем. Однако в Москве он был схвачен, посажен в заключение и с бесчестием выселен. (К этому времени относится его письмо к Сергею, в котором он жаловался на все перенесенное). В Москву же от патриарха Макария пришла грамота, в которой отрицались права Киприана, а церковь «Великой России» вручалась архимандриту Михаилу, и предлагалось последнему прибыть в Константинополь для посвящения.

К этому времени Михаил уже был возведен великим князем, в согласии с боярами, на двор митрополичий. Почти полтора года он пробыл в качестве нареченного митрополита, и у него даже возникла мысль, что его поставление было совершенно в Москве русскими епископами, на что соглашался и великий князь. Но против этого решительно восстал Суздальский епископ Дионисий. Духовенство, вообще не любило Михаила, собиравшегося навести в церковных делах больше порядка и смотрящего на церковь несколько иными глазами. Так интересно, что Михаил оказывал немалую поддержку Стефану в его миссионерской работе.

В Константинополь патриарх вызвал и архимандрита Михаила и епископа Дионисия, имея на него положительные отклики. По просьбе Михаила великий князь должен был задержать Дионисия в Москве, чтобы тот не помешал намеченной миссии. Однако Дионисию удалось освободиться от надзора, дав обещание не ехать в Царьград, с поручительством за него Сергия. Но освободившись, он тайно выехал в Константинополь, заставив этим поспешить с поездкой туда же в июле 1379 г. Михаила. Отправляя Михаила, великий князь Дмитрий снабдил его незаполненными хартиями или бланками, припечатанными великокняжеской печатью, в которых он мог вносить от имени Дмитрия грамоты и заемные письма или векселя. Путешествуя по Черному морю, когда уже был виден Константинополь, Михаил внезапно заболел и скончался. Спутникам Михаила надлежало было вернуться в Москву, но они решили провести аферу с имевшимися у них на руках ценными бумагами. После долгих споров три архимандрита остановились на Пимене, архимандрите Переславского Горицкого монастыря. Его имя было внесено в пустую хартию, как прошение великого князя. Подложность этого ходатайства не могла быть не известна в патриархии. Но туда потекли крупные средства, и Пимен был поставлен митрополитом. Огромные суммы денег были израсходованы, вместе с тем были взяты большие суммы в долг у константинопольских банкиров.

У самих посланцев оставались на руках не малые средства от всей этой операции. Все это время в Константинополе находился Суздальский епископ Дионисий, который пробыл там три года. Он не был поставлен митрополитом, а возведен только в сан архиепископа. Узнав о случившемся, великий князь разгневался и, не желая принимать Пимена, который не спешил возвращаться из Константинополя, Дмитрий пригласил на кафедру владыку Киприана и тот прибыл в Москву весной 1381 г. Через полгода вернулся и Пимен. Не доезжая Москвы, он и члены его посольства были схвачены. Посольство посадили «в железа», а Пимена сослали.

Вскоре Киприан впал в немилость великому князю за оставление Москвы во время нашествия и сожжения ее ханом Тохтамышем в 1382 г. Его выслали, митрополитом же великий князь признал Пимена, за которого несколько раз ходатайствовал патриарх. Вскоре из Константинополя вернулся архиепископ Дионисий. Он подробно осведомил великого князя о поведении Пимена в Константинополе, после чего Дмитрий низложил Пимена, а в Константинополь послал Дионисия для постановки его митрополитом. Но по пути, в Киеве Дионисий был схвачен князем Владимиром Ольгердовичем и там 15 октября 1385 г. скончался.

В Константинополе, куда отправился Пимен и Киприан, принятие решения, выбора Московского митрополита, растянулось на три года. В 1389 г. патриарх Антоний и собор провозгласили окончательно Киприана митрополитом Киевским и всей России. Было подтверждено низложение и отлучения Пимена. Он до этого недолго побывал в Москве и на обратном пути в Константинополь умер в сентябре 1389 г. в Халкидоне.

Когда митрополит Киприан занял кафедру митрополии, то в своем лице он соединил кафедры Москвы и Литовской Руси. Кафедра же Галиции оставалась особой митрополией. После смерти Галицкого митрополита Антония (зима 1391—1392 гг.) только часть Волыни оказалась в составе Литвы и церковно была подчинена митрополиту Киприану. Но из-за неудачных кандидатов, представлявшихся патриарху, Галицинская митрополия управлялась экзархом патриарха. История с Пименом ухудшила отношения с греками как Дмитрия Донского, так и его сына Василия I. Но помощь от России продолжала оказываться грекам, воевавшим с турками, как при митрополите Феогносте, так и при митрополите Киприане. Киприан скончался 16 сентября 1406 г., погребен в Успенском соборе.

В год смерти митрополита Киприана открылась прямая вражда, приведшая к войне, между великим князем Литовским Витовтом и его зятем великим князем Московским Василием I. Витовт не хотел иметь одного с Москвою митрополита. Поэтому, одновременно с представлением Василия I, просившего патриарха о поставлении митрополита, Витовт представил своего кандидата на отдельную Литовскую митрополию, грека, князя Полоцкого Феодосия. Но патриарх поставил в сентябре 1408 г. Фотия митрополитом над всей Россией.

1 сентября 1409 г. Фотий, в сопровождении послов императора и патриарха, прибыл в Киев. Витовт вначале встретил его недоброжелательно, но затем ему ничего не оставалось, как смириться с положением. В Москву Фотий прибыл 22 марта 1410 г. Но уже через некоторое время Витовт задумал поставить в митрополиты Литовского игумена Григория Цамблака, сменившего митрополита Киприана.

Болгарин из Терново, Григорий Цамблак, состоял при болгарском Терновском патриархе, был игуменом Дечанского монастыря в Сербии и Плинаирского в Константинополе. Он направлялся к митрополиту Киприану, но узнав в Литве об его пленении, остался там. Имея такую благородную ветвь в руках, Витовт решил воспользоваться подвернувшимся случаем. Тем временем митрополит Фотий выехал в Литву, чтобы переговорить с Витовтом, в крайнем случае, оттуда отправиться в Константинополь для воспрепятствование его намерениям. Однако по прибытии в Литву, митрополит Фотий по приказу Витовта, был схвачен, ограблен и, не пропущенный в Царьград, вернулся в Москву. Григорий же прибыл в 1411 г. в Константинополь. Фотию все же удалось воздействовать на патриарха, вследствие чего Григорий не только не был поставлен митрополитом, но из-за смущения в церкви был снят со священнического сана с последующим отлучением. Когда Григорий возвратился обратно в Литву с отказом, Витовт собрал епископов и уговорил их поставить его митрополитом вопреки патриарху. В 1415 г. Литовские епископы поставили Григория митрополитом в Новгородке. В особой грамоте епископы оправдывали свой поступок тем, что митрополит Фотий, по их уверениям, пренебрегал Киевской половиной митрополии, заботясь только о собирании дани. Митрополит Фотий, ответив своим посланием, обратился за помощью к патриарху. Патриархи Евфимий и его приемник Иосиф предали Григория отлучению. Несмотря на это Григорий продолжал оставаться митрополитом. Зимой с 1419 г. на 1420 г. Григорий скончался. В 1420 г. митрополит Фотий встретился в Новгородке с Витовтом, сумел примириться с ним. Теперь Литва снова соединилась в церковном отношении с Москвой.

При митрополите Фотии Галиция вновь соединилась с митрополией России. В 1412 г. в своей поездке в Литву митрополит Фотий посещал Галич, а в 1421 г. он снова был в Галиче и Львове. Фотий скончался 1 июня 1431 г.

После кончины Фотия в Москве предложено было представить на его место русского кандидата. Но выбор такового был задержан княжескими спорами.

В 1432 г. вел. князь Василий II избрал кандидатом в митрополиты человека, в лояльности которого великий князь не сомневался, епископа Казанского и Муромского Иону, который с 1433 г. назывался «нареченным в святейшую митрополию русскую». В этом же году великий князь Литовский Свидригайло, преемник Витовта, послал в Константинополь епископа Смоленского Герасима, для постановки его в митрополиты, что и было сделано. Герасим считал себя не только митрополитом Литвы, но и «на русскую землю». Таковым он упоминается в псковских и в третьей новгородской летописях. В 1434 г. Герасим в Смоленске поставил Евфимия архиепископом Новгородским. Герасим и Свидригайло намеривались принять участие в начавшемся соединении церквей и пересылались с этим с папой Евгением IV. Но вскоре Свидригайло заподозрил Герасима в тайных сношениях с Сигизмундом (сыном Витовта). Герасим был схвачен вблизи Смоленска, сослан в Витебск и в июле 1435 г. сожжен. Княжеская смута в России продолжалась.

В 1436 г. Василий II созвал всех архиепископов и епископов для подтверждения кандидатуры на место митрополита Рязанского архиепископа Ионы. Когда тот прибыл в Константинополь для рукоположения, то выяснилось, что его место уже занял грек Исидор. В тот момент византийцы готовились к заключению унии с католиками, в обмен на кафедру надеялись получить военную помощь против турок. Но, помня, сколь болезненно воспринимались на Руси любые идеи контакта с католиками, они вызвали на московскую кафедру человека, известного, с одной стороны, своим латинофильством, а с другой – даром убеждения. К этому времени в Киеве тоже не было митрополита и, используя этот момент, Исидору удалось объединить две митрополии.

В Москву Исидор прибыл в начале апреля 1437 г., сопровождаемый владыкой Ионой. Василий II был очень недоволен назначением митрополита без его воли и прошения, и принял его только не желая рушить добрые отношения с Константинополем. В сентябре того же года Исидор отправился на Флорентийский собор, был главным действующим лицом по принятию унии, что даже удостоился звания кардинала-пресвитера и легата от ребра апостольского на провинции Литвы, Ливонии и всей России и на города, диоцезы, земли и места Лехии, т. е. Польши (вероятно, русскую Польшу или составлявшую русскую часть Польши Галицию).

Акт гласил, что Дух Святой исходит от Отца и Сына, имеющие одно начало; есть чистилище, где грешные души очищаются посредству наказания и степенью соразмерной тяжести своего греха: евхаристия может совершаться как на квасном, так и на пресном хлебе; Папа как глава Церкви имеет первенство во всем мире[47 - Основные положения Флорентийского собора: «Святой Дух исходит через Сына из Отца, указывает на тот же смысл, которым именно обозначается, что и по мнению греков Сын есть столько же причина, как и Отец, или согласно с латинянами – принцип субсистенции Святаго Духа. Кроме того, мы объявляем, что изречение Filiogue (и от Сына) правильно и пристойно присоединено к символам, с тою целию, дабы отчетливее обозначить истину. Точно также мы исповедуем (второй спорный пункт), что тело Господа может осуществляться как в неквасном, так и в квасном пшеничном хлебе, и что священники, каждый по обычаю своей церкви, западной ли, или восточной, могут совершать евхаристию на том или другом хлебе. Далее мы исповедуем (третий спорный пункт, вместе с тем и первое оффициальное объявление со стороны римско-католической церкви касательно учения о чистилище), что души покаявшихся умерших в любви к Богу, но за свои грехи и упущения еще не принесших достойных плодов покаяния, по смерти очищаются посредством наказания в чистилище. Но в облегчении этих наказаний им полезны ходатайства живых верующих, особенно жертва святой литургии, молитвы, милостыни и другие дела благочестия, обыкновенно совершаемыя верующими за других верующих сообразно с церковными установлениями. Души же тех, кто после крещения не запятнали себя никаким грехом, равно как и тех, кто хотя и окаляли себя грехами, но в жизни или по смерти, как сказано выше, снова очистились, души их тотчас же будут взяты на небо и будут допущены к светлому зраку триединаго Бога, но согласно с заслугами, одне в большей, другия в меньшей степени. Души же умерших в собственном или смертном грехе, или только в прародительском, немедленно идут в геену, но подвергаются неравным наказаниям. Далее мы объявляем, что священной апостольской кафедре и римскому епископу принадлежит первенство, и что римский епископ есть приемник святаго князя апостолов Петра, истинный наместник Христа, глава всей церкви и отец и наставник всех христиан; что ему в лице святаго Петра дана Господом нашим Иисусом Христом также и полная власть пасти всю церковь, править и управлять ею по тому образцу и способу, как это указано и в постановлениях вселенских соборов, и в священных канонах. Сверх сего, мы возобновляем установленный в канонах порядок прочих досточтимых патриархов, именно, что патриарх константинопольский есть второй после римского епископа, третий же патриарх александрийский, четвертый – патриарх антиохийский, пятый – патриарх иерусалимский, с сохранением всех их привилегий и прав. Дано во Флоренции, в открытом заседании собора, торжественно происходившем в лето от Рождества Господа 1439, 6-го июля, в девятый год нашего первосвященства» (История христианской церкви от апостольскаго века до наших дней. В двух томах. Том второй. Сочинение Джемса С. Робертсона и И. И. Герцога. Пер. А. П. Лопухина. И. Л. Тузова, СПб, 1891, стр. 540—542).].

Узнав о принятии унии в Москве, наступило смущение. Войдя в контакт с Афоном, Василий II узнал, что и в Византии духовенство (среднего звена) и миряне к унии отнеслись с негодованием. Прожив в Литве почти год, 19 марта 1441 г., на третье воскресенье великого поста, Исидор прибыл в Москву, где в Успенском соборе сразу пел молебен за великого князя и за все православное христианство. Затем Исидор совершил литургию, на которой велел поминать «вопервых» вместо имени константинопольского патриарха имя папы римского Евгения; по окончании же литургии он велел протодьякону «с орарем на амвонь и велегласно» прочесть грамоту Восьмого собора, или акт соединения. Василий Васильевич, советовавшийся три дня с русскими епископами, князьями и боярами, на четвертый день, «в середу на крестопоклонной недели», приказал Исидора взять под стражу, его поместили под домашний арест в Чудов митрополичий монастырь. Собранный Василием церковный собор, угрожая смертной казнью, без успеха старался убедить Исидора от заблуждений. Просидев в Чудовом монастыре весну и лето, он ночью 15 сентября 1441 г. со своими учениками Григорием и Афанасием бежал из Москвы. Его не преследовали. Он объявился в Твери и князь Борис Александрович посадил его «за приставов». Но Василий II приказал выпустить его (на великом посте 1442 г.) Некоторое время он был в Новгородке у Литовского князя Казимира. Но и там он почувствовал себя неловко среди православных. Оттуда он направился к папе. В 1452 г. Исидор из Рима выехал в Царьград, чтобы действовать в пользу унии, но и там побывал в тюрьме. «Кардинал Исидор, неузнанный, успел выкупиться за несколько монет на другой же день взятия Константинополя и бежал в Рим»[48 - Архимандрит Арсений. Летопись церковных событий и гражданских, поясняющих церковныя от Рождества Христова до 1879 года. Издание новое. Славянская Печатня (И. П. Вернадского), СПб, 1880, стр. 553.]– пишет епископ Арсений. Папа Николай дал ему титул патриарха Константинопольского и декана кардинальской коллегии. Умер он в Риме в 1463 г. в звании титулярного Константинопольского патриарха и старейшего кардинала.

Бегство Исидора стало хорошим основанием для лишения его сана митрополита, и он даже был объявлен еретиком. После вступления Константинопольского патриарха в церковную унию русская церковь во главе с великим князем заняла позицию отторжения от Византийской церкви.

В феврале 1446 г. Дмитрий Шемяка занял Москву. Василия ослепили и отправили в Углич. Свержение произошло лишь вследствие того, что у народа было слишком много к Василию Васильевичу претензий. Чтобы иметь со стороны церкви поддержку Шемяка пригласил русского епископа Иону исполнять обязанности митрополита. Вскоре Иона отправился за детьми Василия, скрывающихся от Шемяки в Муроме (Иона формально оставался Рязанским епископом, а Муром входил в состав Рязанской епархии) и отправил их к родителям в Углич, под общий надзор. Осенью 1446 г. Шемяка собрал собор епископов и архиепископов и игуменов, где проводил кандидатуру Ионы в качестве «исполняющегося обязанности» митрополита, но получить абсолютную поддержку церкви ему не удалось. После собора Шемяка освободил Василия Васильевича из заточения, вокруг которого сплотились все московские верхи. В декабре 1446 г. Москва была захвачена приверженцами Василия, а в феврале 1447 г. в нее въехал и сам Московский князь. Еще несколько лет Шемяка будет пытаться организовать северные районы Руси против Василия II, но чаще всего ему придется бегать, пока в 1453 г. в Новгороде его не настигнет приготовленная в Москве отрава.

15 декабря 1448 г. на соборе епископов Иона, по настоянию Василия II, был, наконец, утвержден Московским митрополитом уже не спрашивая разрешения у Константинопольского патриарха. Это положение было подтверждено шестью епископами: Ефремом Ростовским, Варлаамом Коломенским, Питиримом Пермским, Авраамом Суздальским присутствующие при посвящении. Новгородский архиепископ Евфимий и епископ Тверской прислали свои грамоты о согласии.

С этого момента, учитывая взятие Константинополя Турцией 29 мая 1453 г. все митрополиты русской церкви ставятся епископами русских епархий, теперь русская церковь становится автокефальной.

Е. Голубинский пишет: «В человеческой истории, как известно, очень не мало совершенно неожиданного. Флорентийская уния имеет весьма неожиданное и в тоже время весьма важное значение в истории русской церкви: от нея видеть свое начало новое мнение Русских о православии Греков, – мнение столько же с первого взгляда невероятное, сколько невероятно то, что именно от нея ведет начало. Греческие архиереи, присутствовавшие на Флорентийском соборе [в связи с политической обстановкой, т.е. напора турок], имели слабость предать православие латинянам, но наибольшая часть их тотчас же после возвращения с собора искренним образом в этом раскаялась… Никому, кто хоть сколько нибудь знает, как принята было уния Греками, не придет в голову подумать, чтобы она повредила у Греков чистота православия (ибо в действительности, вовсе не быв ими принимаема, она напротив решительным образом укрепила их в преданности православия), и однако у нас вскоре после Флорентийскаго собора было провозглашено, будто уния повредила у Греков чистоту православия, так что будто бы оттоле истинное чистое православие осталось у нас одних – Русских, каков взгляд на поврежденность православия у Греков, впервые высказанный после Флорентийскаго собора, был сохраняем нашими предками вплоть до патр. Никона… Эта уния случайным образом явилось для Русских таким образом, на которое они могли указывать и ссылаться, как на причину

… В период времени совершения этих деяний Греки вовсе не стали хуже, чем были прежде; но Русским, которые дотоле не знали их хорошо с худой их стороны, легко могло показаться, что они вдруг нравственно упали. Эта мысль о внезапном нравственном падении Греков, повод к которой подали они сами, быв перенесена из области нравственной в сферу вероучения, давала Русским простой способ объяснить то, каким образом могло случиться, чтобы Греки отступили от чистоты истиннаго православия: объяснение заключалось в том, что Греки внезапно пали. И вот, предки наши, легко объясняя себе дело, и начали учить, что были древние Греки, которые твердо держались чистоты истиннаго православия, и что потом заступили место их новые Греки, которые пали и изменили чистоте истиннаго православия…

»[49 - Голубинский Е. Е. История русской церкви. Период второй, Московский. Том II, от нашествия Монголов до митрополита Макария включительно. Первая половина тома. Импер. Общ. Истор. и Древн. Росс. при Мос. Универ., Москва, 1900, стр. 1 – 458—460, 2 – 468.].

Поскольку греки, по мысли русских, отступили от истинности, то логически назревало желание прекратить духовное рукоположение от Константинопольского патриарха-униата. Этому способствовало занятие императорского престола в начале 1449 г. Константина XI, который тотчас объявил себя, вопреки брату, сторонником православия и противником унии, и факт взятия Константинополя турками в мае 1453 г. «Но будучи противником унии у себя дома, император, очевидно, не мог требовать ответа у Русских: как смели они поставить себе православнаго митрополита без спроса патриарха-униата. Когда император наконец формальным образом возстановил в Константинополе православие и низложил патриарха-униата, Русские не только не боялись более запроса, но сами решились известить императора о совершонном ими самовольном поставлении митрополита и просить у него извинения в своем деянии»[50 - Там же, стр. 485.]. Но это послание, написанное в июле 1452 г., так и не было отправлено. В 1453 г. Константин, в борьбе с турками, не надеясь ни от кого получить помощь, кроме папы, возобновил переговоры об унии, которые были начаты еще в 1452 г. Конечно, на Руси это обстоятельство стало сразу известным. Поэтому было нелепо отправлять это послание, как и опасаться, что из Константинополя придет запрос относительно их самовольного поступка, поскольку император, первоначально объявивший себя против унии, как мог спрашивать с русских за то, что они были ее противниками, что, собственно, и привело к самостановлению.

«Как бы то ни было, – резюмирует Голубинский, – дали или не дали патриархи свое формальное дозволение Русским на то, чтобы ставить им своих митрополитов в самой Москве, но во всяком случае положительного известно, что они не препятствовали открытым образом против самого становления. Следовательно, если они не давали на него формальнаго дозволения, то с охотой или неохотой допустили и признали его как факт»[51 - Там же, стр. 513.].

Взятие Константинополя турками добавило русской стороне более весомое объяснение независимости своих митрополитов от патриархов, причем, несмотря на то, что последние снова начали быть строго православными. Как император был мирским главою патриарха Константинопольского, утверждал его в звании и возлагал на него инсигнии, так тем же стал по отношению к нему и султан, вследствие чего патриарх превратился в раба христоненавистного бусурмана: не могли русские допустить, чтобы их митрополит получал посвящение от раба бусурмана – чтобы бусурманская скверна, которую султан сообщал своими руками патриарху, переходила на русского митрополита, а через него и на весь русский люд.

Заступив на митрополичью кафедру первое, что сделал Иона, это канонизация первого митрополита в Московской Руси Алексея, тем обозначив свои позиции освещения истории Московского княжества. При Ионе произошло полное разъединение Русской церкви на Московскую и Киевскую. Скончался Иона в марте 1461 г., на соборе 1547 г. он был канонизирован.