Когда солнце уходит за горизонт…

– Передам, Фёдор Васильевич, обязательно передам.

Старичок засеменил по своим делам. Мельников посмотрел вслед: «Замечательный старик. Сколько же ему лет? Кажется, года четыре назад отмечали восьмидесятилетие. Ну да, ещё маму пригласил. Значит, 84. До сих пор активный. Здорово!»

С Фёдором Васильевичем Мельников знаком с первого дня жизни в высотке. Мельниковы получили квартиру в мае 1957 года в одном из самых престижных домов Москвы. Разумеется, квартиру дали папе. До этого семья – папа Николай Александрович, мама Валентина Кирилловна, десятилетняя сестра Лена и почти первоклассник Серёжа – жила в Ленинграде, где в Военно-воздушной инженерной академии служил папа. Они бы и жили там, но папа неожиданно получил приказ срочно переехать в столицу и возглавить закрытое учреждение, работающее для «войны и обороны» одновременно. Новая должность отца была столь высокой, что ему дали квартиру в доме на Садово-Спасской улице. Квартира после ленинградского жилья выглядела дворцом: три большие комнаты, кабинет с застеклённой дверью, огромная кухня, потолки в три с половиной метра. До них квартира принадлежала бывшему крупному партийному работнику, направленного в глубинку то ли на укрепление, то ли в почётную ссылку.

Знакомство Мельникова с Фёдором Васильевичем произошло в день вселения в квартиру. Маленького Серёжу поставили «охранять» вещи перед подъездом, пока грузчики неторопливо заносили их в квартиру. В тот день лифт, как назло, оказался на профилактике. И многие слова, которыми грузчики сопровождали свою работу, Серёжа не знал. К нему подошёл старик – в шесть лет все люди за 50 – старики, – и спросил:

– Молодой человек, на посту стоите?

«Молодой человек», чувствуя всю ответственность порученного дела, не ответил.

– Я вижу, человек вы серьёзный, – улыбнулся старик. – Давайте знакомиться. Я здесь живу на шестом этаже и меня зовут Фёдор Васильевич. А вас как величать?

Серёжа недоверчиво посмотрел на старика и с неохотой ответил:

– Серёжа, – подумал и продолжил: – Мельников. Мы под крышей жить будем.

Старик усмехнулся и понимающе кивнул. Он-то знал, в доме этаж квартиры зависел от места, занимаемого хозяином в советской иерархии – чем крупнее начальник или известнее имя, тем выше.

– Под крышей хорошо, – согласился старик. – Я только до шестого этажа заслужил.

Беседу с любопытным стариком прервал вышедший из подъезда отец:

– Серёжа, на посту порядок?

– Так точно, товарищ генерал, – по-военному чётко отрапортовал он. – Без происшествий. Имущество в сохранности.

Старик с большим удивлением посмотрел на Серёжу, потом на папу:

– Крепкая дисциплина. С таким часовым наша граница всегда на замке?. Пограничником станет? – обратился он к папе.

Серёжа обрадовался отцу: «Сейчас даст старику по голове, а то слишком любопытный. Точно шпион». Но тот к удивлению Серёжи не стал бить «шпиона», а вежливо ответил:

– Серёжа хочет быть лётчиком. И собирает спичечные этикетки об истории авиации.

– Много собрал? – поинтересовался старик.

– Пока нет, – вздохнул мальчик. – Редкие этикетки трудно найти. А простых четыре серии.

– Редкие? Какие же? Может я смогу помочь.

– Я знаю про серию «История отечественного авиастроения». Представляете, в 1917 году вышла. Найти бы, – Серёжа снова вздохнул.

– Обещать не буду. Поспрашиваю у знакомых филуменистов.

– А кто они? – не понял Серёжа.

– Филумения – коллекционирование спичечных этикеток. Серьёзное занятие! Им многие известные люди занимались. Например, президент Соединённых Штатов Франклин Рузвельт.

– Спасибо, буду знать. Надо мной сестра смеётся – мол, девичье занятие.

– Не права сестра. Самое что ни на есть мужское занятие. Но я слышал, королева Голландии увлекалась.

Старик улыбнулся своей «шпионской» улыбкой и представился папе:

– Дробышев Фёдор Васильевич, ваш сосед с шестого этажа.

Папа слегка поднял вверх брови. Ясно, папа чем-то сильно удивлён.

– «Линейка Дробышева»? – спросил папа.

– Да, – смущённо ответил старик.

Папа, широко улыбаясь, протянул руку старику:

– Рад познакомиться. Мельников Николай Александрович, ваш новый сосед, – представился он и повернулся к сыну: – Серёжа, Фёдор Васильевич – большой учёный. Он много сделал для нашей страны. И лётчиков тоже.

Раз старик не шпион, а ещё и лётчикам помогает, то Серёжа решил с ним подружиться:

– Большое спасибо, Фёдор Васильевич, – и протянул ладошку старику.

Тот пожал её и серьёзным тоном ответил:

– Служу Советскому Союзу!

Папа и старик рассмеялись. Серёжа не понял – почему? – но присоединился ко взрослым. Так и познакомились – профессор Дробышев и Серёжа. Познакомились и подружились. Серёжа любил ходить в гости к Фёдору Васильевичу, где всегда угощали вкусным, давали почитать умные книжки и дарили наборы спичечных этикеток. Серёжа не мог знать тогда, что спустя много лет его работа будет связана с некоторыми изобретениями профессора Дробышева.

ххх

Серёжа был ребёнком компанейским, друзей находил быстро и дружил преданно. Ему не раз приходилось кулаками защищать друзей: во дворе дома, где жили Мельниковы в Ленинграде, действовали свои законы. Впрочем, в каждом дворе, и не только ленинградском, дворовые правила мало отличались от соседнего: сила решала все детские проблемы. Доставалось маленькому Серёже недолго. В их доме, на первом этаже в служебной квартире жила дворничиха тётя Катя с двумя дочками-школьницами и мужем-инвалидом Петей. Жили в одной комнате, а в другой расположилась семья сантехника. Пете шёл пятый десяток, но во дворе звали просто по имени. Потеряв на войне ноги, он передвигался по двору на самодельной тележке с четырьмя подшипниками вместо колёс, отталкиваясь от асфальта деревянными колодками. Петя воевал лётчиком и был сбит под Кёнисбергом. Зимой и летом носил старый, некогда добротный пиджак, увешенный наградами. Иногда, будучи трезвым, разрешал пацанам потрогать их. Свой день, обычно, проводил около булочной или пивного ларька. Но милостыни не просил, а зарабатывал: играл популярные песни на немецкой большой губной гармошке. Прохожие кидали мелочь в засаленную кепку, лежащую перед ним на земле, или угощали пивом, нередко доливая в кружку немного водки. От «коктейля» быстро хмелел, начинал плакать и жаловаться на жену и детей, которым, он уверен, не нужен, а терпят за инвалидную пенсию. Петя был человеком не злобливым; его жалели и не обижали. Но как-то раз, парню лет двадцати, не из местных любителей пива, почему-то не приглянулся Петя. Глядя на него, парень громко, чтобы слышала вся очередь, зло закричал:

– Ты чё, пьянь безногая, крутишься здесь, людя?м опосля трудового дня расслабиться не даёшь? От твоих культяпок желание выпить пропадает. Катись к себе на Валаам, самовар несчастный.

Очередь, до того оживлённо, не стесняясь в выражениях, обсуждавшая недавний матч футбольной сборной с командой ФРГ, замолчала. Мужики с удивлением посмотрели на парня. Сантехник дядя Коля, Петин сосед, неторопливо подошёл к парню:

– Чего мелишь, дерьмо на палочке? Какое право имеешь такое говорить герою войны? Он кровь проливал, а ты за мамкины сиськи держался.

Парень растерялся. Дядя Коля обладал внушительными габаритами и длинными руками с короткими толстыми пальцами. Собранными в кулак, они становились мощным оружием рукопашного боя.

– А что я не прав? – начал оправдываться парень. – Самовар он и есть самовар.

Очередь задумалась. Может парень и прав. Инвалидов вроде Пети в народе, действительно, называли «самоварами». А то, что Сталин спровадил «самовары» на ладожский остров в народе знали. Вслух не говорили, боялись. Но дядя Коля имел другое мнение и за друга готов порвать на части и парня и всех мужиков в очереди. И мужики это знали.

– Ты, паря, катись отсюда подобру-поздорову. А то я случайно в рот твой поганый засуну кружку по самое никуда, у тебя желание выпить враз пройдёт, да и жрать перестанешь.

Парень испуганно посмотрел на дядю Колю и быстро выскочил из очереди. Очередь одобрительно засмеялась. Петя сидел и тихо плакал. Дядя Коля подошёл к нему, потрепал по плечу, и молча пошёл прочь от ларька, так и не выпив пива. Петя вытер рукавом слезы, оттолкнулся колодками от асфальта и покатил за другом. Очередь посмотрела в след. Кто-то тихо вздохнул:

– Мы немцев и в войну били, и в футбол тоже. Слышал я, свои «самовары» они в Балтике не топят. Дела, мужики.