Былинки. Истории из жизни священника

Это продолжалось недолго. Но именно тогда в нашу жизнь пришли Булгаков и Замятин, Пастернак и Тарковский, Оруэлл и Хаксли, митрополит Антоний Сурожский, Мейендорф, Афанасьев, Шмеман, Керн, Соловьев и книги русских религиозных философов.

Но, главное, в нашу жизнь вошло Евангелие. Помню, что, впервые взяв в руки небольшую, изданную за рубежом Библию, я с ней не расставался и везде носил с собой, в студенческой сумке вместе с конспектами и учебниками.

Тогда газета нашего пединститута решила опубликовать несколько моих стихотворений, и меня попросили зайти к фотографу, чтобы сделать снимок. Фотограф усадил меня на стул, покрутил, повертел, а затем предложил взять в руки какую-нибудь книгу. Я достал из сумки ту самую Библию, раскрыл и спросил: «Пойдет?». Фотограф улыбнулся и щелкнул затвором.

Так в газете с шаблонным для тех лет названием «По ленинскому пути» появилась моя фотография с комсомольским значком на груди и раскрытой Библией в руках. И я не удивлюсь, если она раскрыта на 23-й главе Евангелия от Матфея со словами «горе вам, книжники и фарисеи». Почему тогда я не обратил на них должного внимания?

Причин тому много, и одна из них в том, что, по привычке советских лет, тогда я верил в силу технологий. Верил, что общество – это большой и сложный механизм, и, если какая-то деталь в нем вышла из строя, ее надо изъять и заменить. Например, заменить марксизм-ленинизм христианством, а компартию Русской Православной Церковью, и больше ничего и делать не надо. Все исправится само собой.

Тогда, как раньше любая бабушка знала, что не место красит человека, а человек – место. Следовательно, главное – не технологии, а человек. Но для того чтобы я смог открыть для себя эту простую истину, должны были пройти годы. И все же, благодаря перестройке, был сделан главный шаг: мы поняли, что государство – не Бог. А раз так, то надо Его найти!

Так мы пришли в Церковь.

11. Первое причастие

Когда кто-то впервые готовится к причастию, я всегда стараюсь эту подготовку облегчить. Хотя бы на первый раз. Потому что вспоминаю, как сам впервые причащался. Было это так.

Незадолго до окончания пединститута мне удалось организовать встречу студентов с секретарем Вятской епархии протоиереем Валентином Чаплиным. После которой, провожая о. Валентина, я спросил, как можно причаститься, и священник ответил: «Приходи в субботу в Епархиальное управление». Ну, я и пришел, абсолютно уверенный в том, что именно там все и произойдет.

В те годы епархия помещалась в доме на ул. Герцена, а кабинет секретаря в пристрое над гаражом. Я сел на стул дверей и жду. Выходит отец Валентин.

– Ты чего здесь делаешь?

– Вот пришел исповедоваться и причаститься.

– Вообще-то это происходит в храме, – удивился священник, после чего бросил взгляд на стоявшие в углу приемной большие напольные часы.

– Впрочем, может, мы еще успеем. Внизу стоит машина. Спускайся! Я за тобой!

Воспоминания следующих минут до сих пор во мне живы настолько, что о них хочется рассказать в настоящем времени.

Весело сбежав по лестнице, мы прыгаем в машину и мчимся в Серафимовский собор. Тормозим у входа и видим, что церковь битком набита людьми, в нее не войти, а служба почти закончилась.

– Пройдем через алтарь! – Отец Валентин показывает на маленькую дверь с торца здания. – Иди за мной и ничего не трогай.

По узкой, крутой лестнице поднимаемся в алтарь и дальше, мимо престола, проходим на солею. Отец Валентин ставит меня перед аналоем с крестом и Евангелием, исповедует и накрывает епитрахилью.

– Молитвы прочитал?

Я киваю головой. Хорошо, хоть это догадался сделать.

Отец Валентин показывает в центр храма.

– Видишь, люди подходят к Чаше и причащаются? Иди туда, встань в конец очереди, и смотри, что и как. Но, главное, в чем исповедовался, тем не греши и вот, еще…

Отец Валентин наклоняется ко мне и серьезно, так, чтобы я хорошенько запомнил его слова, говорит:

– Больше никогда так не делай, но готовься к причастию, как положено. Три дня попостись и все, что следует прочитать, обязательно прочитай. Договорились?

Я снова киваю, и, спустившись с солеи, встаю в конец очереди и причащаюсь.

Что стоило о. Валентину, 60-летнему священнику, секретарю епархии, посмеяться над наивностью студента, пришедшего причащаться в Епархиальное управление и выставить меня за дверь? Но, подобно тому, как добрый пастырь радуется заблудшей овечке и, взвалив ее на плечи, несет в родной дом, также и он тогда все отложил и привез меня в Дом Божий.

Никогда об этом не забуду, и уже много лет поминаю о. Валентина в своих молитвах, с недавнего времени, за упокой. После Вятки он еще долгие годы жил и служил в Москве – в Казанском соборе на Красной площади и на Крутицком подворье. А я через десять лет после этого случая, который сегодня вызывает у меня добрую улыбку, стал священником и секретарем Вятской епархии.

Вот какие бывают повороты судьбы, и счастлив тот, кому доведется встретить на своем пути таких людей, как протоиерей Валентин Чаплин. Вечная ему память!

12. Бывают ли чудеса?

Бывают ли чудеса? А вот, послушайте.

В начале марта 1997 года мне выпала командировка в село Рябово, на родину художников Васнецовых. Тогда там, на территории музея, заканчивали строить деревянную церковь, и пришло время ставить иконостас. Что вызвались сделать Вятские кустарные мастерские, в лице Олега Чарушина, которого мне предстояло сопроводить.

Решили выехать 4 марта, ранним утром. Сразу скажу, что больше никогда и никуда в этот день я не ездил и не поеду, и вот почему.

Едва наша казённая «Волга» выехала за город, начался снегопад, который спустя полчаса превратился в пургу. Из-за чего у Просницкой горы скопилось с десяток «камазов», которые не смогли в нее подняться. Однако нас это не остановило.

К обеду мы были в Зуевке, в кабинете главы района, который ещё раз попытался отговорить нас от поездки. К тому времени пурга уже превратилась в буран, но за спиной было полторы сотни километров, а до Рябово оставалось всего десять, и мы решили рискнуть.

Где-то на середине этого отрезка пути снег повалил столь плотной пеленой, что нам с Олегом, в ярких, разноцветных куртках пришлось, по очереди, бежать перед машиной и показывать водителю дорогу. Но это не спасло. Ровно на середине пути наша «Волга» провалилась передними колесами в снег и встала как вкопанная, в прямом смысле этого слова.

Дело к обеду. Вокруг никого. Мороз крепчает, а буран не стихает. Что делать? Принимаем решение – водитель остается в машине, а мы бежим назад, к федеральной трассе, в надежде поймать машину и уговорить шофера вызволить нас из снежного плена. Не замерзать же в поле!

Прощаемся и бежим. По пути встречаются такие же, подобные нам бедолаги, которые с надеждой смотрят нам вслед. На бегу приходит мысль – надо помолиться святителю Николаю. Тем более что мы оба знаем тропарь. Чем ближе к трассе, тем наша молитва звучит громче и жарче.

Вот и перекресток. Останавливаемся, чтобы оглядеться. Однако вокруг, как назло, никого. Только пронизывающий ветер, сырой, липкий снег и поле, медленно взбирающееся по склону холма к деревне Мухино.

Неожиданно, в дальнем углу этой унылой картины появляются две маленькие точки и начинают медленно спускаться с холма по направлению к федеральной трассе. Все ближе и ближе. Я смотрю и не могу поверить своим глазам. Да, это же два грейдера! Огромных, жёлтых, разгоряченных и неимоверно уставших за несколько часов, пока продолжается метель.

Обалдев от такой удачи, мы бросаемся наперерез, громко крича и размахивая руками. Словно, проведя полжизни на необитаемом острове, заметили на горизонте спасительный корабль.

Тормозим грейдеры. Однако водители наотрез отказываются прийти нам на помощь. Поскольку уже с утра в полях, не обедали и только что получили новое задание. Приходится пойти на хитрость, сказав, что по дороге на Рябово застряла губернаторская «Волга».

В итоге, высказав «без диктофона и протокола» все, что они об этом думают, водители решают разделиться. Один отправляется выполнять полученное задание, а второй соглашается спасать губернатора. Я еду с ним, а Олег остаётся на трассе, так как места в кабине мало.

В дороге мне приходится выслушать все, что наш спаситель думает о погоде, власти, начальниках, попах и, лично, художниках Васнецовых – «поповских детях и бездельниках, которые непонятно зачем кисточками махали, а теперь государство, на наши народные деньги открыло музей, который никому не нужен».

Двигаясь в буране, почти на ощупь, грейдерист выдергивает из сугробов машину за машиной и, наконец, нашу «Волгу». Не обнаружив в ней губернатора, он добавляет пару крепких слов и уезжает восвояси. Мы же возвращаемся домой и, подобрав на трассе Олега Чарушина, узнаем, что за целый час мимо него не проехало ни одной машины. И только тогда я понимаю, что, если не святитель Николай, сидеть бы нам в сугробе до позднего вечера, а, может, и всю ночь.

А еще говорят, что чудес не бывает!

13. А сам не плошай

Однажды мы с супругой Ириной и маленькой дочкой Настей поехали в село Быково, в гости к двоюродной сестре, и сели не на тот автобус. Пришлось выйти на повороте и бежать в центр поселка Кумены, к зданию почты, откуда в шесть часов вечера в нужное нам село отправлялся последний автобус.

Мы бежали по хрустящему на морозе снегу, под звездным небом и молились: «Господи! Если Ты есть, сотвори чудо! Не оставь нас в этом поселке». В котором, добавлю, у нас не было знакомых, поэтому ночевать пришлось бы на улице или, в лучшем случае, на автостанции. Стрелки на часах давно миновали заветную отметку, но мы не сдавались и все равно бежали и бежали. Мимо чужих домов, заборов и машин, которые, сколько не голосуй, не останавливались.

Наконец, показалась площадь, и на ней, в дальнем углу, автобус. Помню, увидев его, я так громко закричал «стой!», что сам испугался. Но автобус стоял с работавшим двигателем, и нас никто не услышал. Спустя несколько секунд, и мы влетели в него, как выпущенный из пращи камень. Весело и решительно.